— Фашисты — наши враги, они заняли нашу землю, они у нас все берут… — объяснял Саша.

— И у нас берут! — вставлял какой-нибудь малыш. — А батька нашего увели…

— И нашего увели!

— А у нас из скрыни добро украли! — жаловались другие.

В каждой хате были обиды, которые понимали даже дети.

— Офицер нашу бабку ударил…

Саша говорил о Красной Армии:

— Придут сильные, смелые бойцы с красными звездами на шапках…

— Як наш батько! Он тоже в Красную Армию пошел!

— И наш Павло тоже пошел!

— И Василь наш, — вспоминали дети.

— …Придут красные бойцы и прогонят злого врага! — с глубокой верой говорил Саша.

— И к нам придут! — радостно шептали малыши, прижимаясь к Саше.

Васек обнял товарища:

— Это хорошо, что ты им все рассказываешь. Только гляди в оба, Саша!

Васек и сам глядел.

— Куда ты с ними идешь? — спрашивал он товарища.

— За клуню.

— Не надо. На полянке садись, чтобы кругом тебе видно было — нет ли гитлеровцев… Постой, — окликал он Сашу, — иди сюда!

Саша возвращался.

— В траве иногда солдаты валяются — за цветами не видно. Оглядывайся хорошенько.

— Да не бойся, я смотрю, — улыбался Саша.

Васек собрался на пасеку. Уже два раза ходил он к Матвеичу, передавал ему свои наблюдения и рассказывал все, чти слышал в селе.

Стоял жаркий июль… Туже натянув на голову свою тюбетейку, Васек вышел на улицу. На каждом шагу попадались гитлеровцы; люди пробирались сторонкой, чтобы не встретиться с ними. Васек шел смело, размахивая пустой корзинкой.

— Пойдешь за грибами? — спросил его утром Степан Ильич.

— Пойду, — не сморгнув ответил Васек.

Степан Ильич озабоченно постучал пальцами по столу, покусал светлые усы. Васек ждал, не даст ли он какого-нибудь поручения к Матвеичу, но Степан Ильич ничего не сказал.

По дороге шла группа солдат; лица у них были красные от жары, вороты расстегнуты. Васек спрятался в первый попавшийся двор, переждал, потом, зорко глядя по сторонам, снова вышел на улицу.

Впереди показался высокий старик. На нем был серый пиджак и старый, помятый картуз, низко надвинутый на лоб. Он слегка хромал, опираясь на палку. Васек забеспокоился — что-то неуловимо знакомое показалось ему в этом старике… И чем ближе тот подходил, тем сильнее волновало Васька странное сходство старика с кем-то, кого он не мог еще вспомнить.

Поравнявшись с мальчиком, старик вскинул на него серые блестящие глаза. Васек смешался, оробел и, задыхаясь от волнения, прошептал:

— Здравствуйте…

Он узнал секретаря райкома. Радость, испуг, тревога за этого человека охватили его. Старик внимательно посмотрел на мальчика, но не ответил и, хромая, прошел мимо. Васек боялся оглянуться. Ему казалось, что отовсюду следят за стариком глаза фашистов. Тысячи мыслей вертелись в голове. Зачем он пришел? Разве он не знал, что здесь враги? Каждый из села мог нечаянно выдать его, окликнув по имени. Что делать? Как предупредить несчастье, которое так легко может произойти?

Васек поглядел вслед секретарю райкома. Тот шел спокойно, как человек, который хорошо знает, куда и зачем он идет. И тогда Васек вспомнил его слова: «Коммунисты всегда будут среди народа, первыми в этой борьбе».

За селом, на лугу, Саша сидел с ребятами. Васек подбежал, хлопнул товарища по плечу и возбужденно сказал:

— Эх, Сашка, ничего-то ты не знаешь! А у меня такая тайна, которую я даже тебе сказать не могу!

Саша промолчал. У него тоже была своя тайна…

Один раз Костичка попросила Сашу собрать на лугу щавель — трудно было ей прокормить троих детей: гитлеровские солдаты отняли все запасы крупы и сала. Жене кузнеца Кости, чем могли, помогали соседки; баба Ивга передавала ей хлеб для детей. Саша всегда был рад сделать что-нибудь для Костички. Он встал рано, спустился к реке. На другом берегу луг был не скошен — там было много щавеля. Саша сложил одежду в корзинку, вошел в воду и поплыл, держа корзинку над головой. Мальчик еще не достиг берега, как кто-то окликнул его осторожным хриплым шепотом:

— Хлопчик…

Саша испуганно шарахнулся в сторону, не решаясь выйти из воды.

— Эй, хлопчик! — снова донеслось до него из зарослей ивняка. — Иди сюда, не бойся…

Из кустов выглянул какой-то человек. У него было желтое скуластое лицо с сухими, потрескавшимися губами. Рубаха на груди заржавела от крови, глаза ввалились и глядели на Сашу настороженно и сурово.

— Свой я… Чего от своих бежишь?

Саша с замирающим сердцем подошел к незнакомому человеку.

— Стоят фашисты у вас? — тихо спросил тот, кивнув головой в сторону села.

— Стоят, — прошептал Саша.

— Много?

— Много…

Незнакомый сдвинул брови, набрал ладонью воду, жадно хлебнул:

— Красноармеец я… раненый… к своим пробираюсь. Не слышал — есть наши в лесу?

Саша насторожился. Вспомнил Митю… Где-то в лесу бродит Митя; может быть, там и другие люди, бежавшие вместе с ним… Но Саша молчал.

— Не слышал, есть наши в лесу? — тоскливо повторил красноармеец и снова жадно хлебнул с ладони воду. Потом поглядел на Сашину корзинку и быстро спросил: — Хлебца нет у тебя? Голод мучит…

— Я сейчас принесу, — заторопился Саша.

— Принесешь? Ну, принеси… — с заблестевшими глазами прошептал раненый. — Только, слышь… — Он тронул Сашу за плечо: — Скажешь кому — убьют меня!

Саша отчаянно замотал головой:

— Нет, нет, что вы… никогда не скажу!..

Красноармеец поглядел ему в глаза:

— Ну, беги…

Саша, торопясь, переплыл речку, натянул одежду и, не оглядываясь, пошел к своей хате. «Сказать или не сказать ребятам? Может, посоветоваться с Васьком? Шепнуть бабе Ивге? Нет, нельзя! Никому нельзя сказать… Каждое слово сейчас может выдать. Ребята разволнуются, начнут шептаться: кто, что… А этот красноармеец про лес спросил… — вспомнил Саша. — Может, надо было сказать ему про Митю?»

В хате никого не было. Саша схватил ломоть хлеба, несколько луковиц. В шкафу на тарелке лежал кусочек сала. Мальчик спрятал сало и лук за пазуху, хлеб положил в карман.

Назад шел осторожно, оглядываясь по сторонам: ему казалось, что из всех кустов следят за ним чьи-то глаза.

На берегу было тихо, но, когда мальчик уже собирался спуститься к воде, на тропинке показались два немецких солдата.

Саша спрятался в кусты. Солдаты остановились и стали раздеваться. Потом вошли по пояс в воду и не спеша начали мыться. Саша в отчаянии поглядел на тот берег.

Кусты ивы не шевелились. Солдаты купались долго. Потом ушли. Когда их голоса совсем затихли, Саша вылез из кустов, разделся и, держа над головой корзинку с одеждой, в которой были завернуты хлеб и сало, поплыл. У берега он остановился, прислушался.

— Дяденька!

Никто не ответил.

— Дяденька! — повторил Саша.

Везде было пусто и тихо. Только примятые ветки ивы напоминали о раненом красноармейце. Саша посмотрел на густую осоку, на луг…

За лугом начинался колючий молодой сосняк. Мальчик, пригнувшись к высокой траве, бросился бежать к сосняку. Он прошел между рядами молодых деревцов; сосновые ветки царапали его плечи, иглы кололи ноги. Но здесь тоже было пусто. Мальчик понял: красноармеец ушел… испугался фашистов или его, Саши… Ушел, не дождавшись хлеба.

Саша вернулся к реке. У примятых кустов ивы он вынул из корзинки сало и хлеб, положил на траву и в последний раз тихонько позвал:

— Дядечка…

В эту ночь баба Ивга часто подходила к Саше, трогала ладонью его голову. Саша не спал. Ему чудились выстрелы, слышались стоны, доносившиеся с реки. «Почему я не сказал ему, что в лесу Митя?» — горько раскаивался Саша.

Утром он снова пошел на берег, переплыл на ту сторону. Под ивой не было оставленной еды. «Взял он или не взял хлеб? Если бы склевали птицы, были бы крошки…»

Много дней еще Саша тревожно прислушивался ко всякому шуму на селе, бродил один по берегу реки, рискуя попасться на глаза фашистам, пробирался за село, в ближний лес.