Несчастный случай. Нет, не смертельный, моя жена жива, все жизненно важные функции сохранились, и органы работают нормально, вот только…

— Вот только что?

Голова. Ей в голову попал какой-то обломок, сказал Паркер.

— Обломок Берлинской стены, ну, вы понимаете. Пока нет четкого понимания, что случилось, сэр, но, похоже, она стояла у подножия, а наверху группа людей разбирала стену на сувениры, таких называют…

— Да плевать я хотел, как их…

— Mauerspechte, дословно «настенные дятлы». Но некоторые обломки были очень большими, и, как назло…

— Как она? Где она? Господи, он сделал это! Он добрался до нее!

— Никто этого не делал. По крайней мере, умышленно. Они тут же спрыгнули вниз и вызвали скорую. Люди просто праздновали. Я понимаю, что вы сейчас в шоке, но если успокоитесь, я продиктую адрес больницы и телефон лечащего врача. По его словам, ваша супруга вне опасности.

Успокоиться? Как я мог успокоиться? Мой мир рушился быстрее, чем Берлинская стена. Единственный, кто мог меня спасти, кто знал всю правду о моем призраке… Что, если она, если она…

— Я спокоен, мистер Паркер. Вы правы, моей жене не поможет, если я… Короче, я позвоню врачу, но не могли бы вы сказать, в каком она состоянии? В коме? В сознании? Или…

— Как скоро вы сможете сюда приехать, мистер Фостер? Я имею в виду, в Берлин.

Как ему объяснить, что я не могу приехать? Ни в Берлин, ни куда бы то ни было. Нет паспорта. Нет фото. Что я почти год практически не высовывал носа из дома и только ради моей любимой, моей милой Кэм начал хоть куда-то осторожно выходить. Но кому-то придется поехать, кому-то нужно это сделать, но вот кому? Мистер Паркер по ошибке принял мое молчание за что-то другое.

— Мы понимаем, что с билетами в Берлин, наверное, напряженка. Это продлится еще пару дней. Просто город стал центром вселенной. Все хотят срочно лететь сюда, ведь здесь творится история, это довольно захватывающе. Мистер Фостер, прошу прощения, я понимаю, что ваша жена присоединилась к торжествам и… Но хотел бы подчеркнуть, что консульство попробует помочь вам, авиакомпании оставляют какое-то количество мест на случай чрезвычайной ситуации, подобной этой.

Какая еще чрезвычайная ситуация? Как он мог так тянуть время, не давая никакой реальной информации, и вместо этого вешать мне лапшу на уши о каких-то настенных дятлах стены, торжествах и истории. Я говорил с идиотом, который не заслуживал того, чтобы ему объяснять, почему я не могу отправиться в путешествие и ехать придется отцу или кому-то из братьев.

— Мистер Паркер. Моя жена. Она может говорить? Она в сознании? Пожалуйста, расскажите коротко, а то вдруг я не дозвонюсь до больницы.

Паркер утверждал, что ему неудобно озвучивать медицинское заключение и что они руководствуются строгим протоколом, когда речь идет об американских гражданах, получивших травмы за границей, но он понимает, какой это стресс для меня и… Миссис Фостер якобы страдает от ретроградной амнезии. Врачам придется уточнить диагноз, но если вкратце, она проснулась сегодня утром — и прекрасно себя чувствовала, настаивал Паркер, — но понятия не имела, что находится в Берлине, и не знала, почему вообще здесь оказалась, у нее не осталось никаких воспоминаний о праздновании у стены и… Здесь Паркер начал заикаться.

— Она не помнит, кто она?

О нет, она очень даже помнит, кто она, вот только считает, что вчера было десятое сентября 1989 года и ей четырнадцать лет. Оказалось сложно найти ее мужа, поскольку она вообще не помнит, что замужем.

— Она постоянно спрашивает об отце, докторе Кэмероне Вуде, но, по нашим данным, он уже умер. К счастью, при ней была карточка отеля, и в номере мы нашли ее блокнот с телефоном в Штатах и вашим именем огромными буквами внутри громадного сердца. Поэтому и позвонили вам, как ее ближайшему родственнику.

Я сглотнул и попросил его повторить день и год. Не потому, что я плохо расслышал в первый раз, просто мне нужно было понять, что это значит. Если ее последнее воспоминание было за день до того, как я показал ей фотографию моего посетителя, если в результате несчастного случая Кэм вернулась в то время, когда она еще не видела лица моего посетителя, это можно считать доказательством его вины: он пытался стереть в ее сознании все следы своего существования, не дать приблизиться к себе. Он пытался убить ее, как и мою мать, он… Но сейчас некогда тратить время на Генри, этого мерзавца. Пришлось сказать Паркеру, что отец будет в Берлине завтра, в крайнем случае послезавтра, если не сможет купить билеты.

— Потому что вы…

— Я болен. Мне нельзя вставать с постели. Отец позвонит вам, как только я объясню ему, в каком состоянии Кэм, то есть моя жена.

Поздно вечером папа уже сидел в самолете до Западного Берлина. А на следующее утро сразу поехал в университетский медицинский комплекс «Шарите», где побеседовал с командой врачей, лечивших его невестку. Они рекомендовали не сообщать ей об их родственных отношениях, чтобы уберечь ее от шока, вызванного известием о кончине отца. Медсестры не давали ей вставать и убрали все зеркала, в котором отразилось бы лицо двадцатидвухлетней девушки, которая считала, что ей всего четырнадцать. Идея заключалась в том, чтобы держать пациентку на седативных препаратах вплоть возвращения домой, где она узнает правду. Кэм несколько озадачило, что она оказалась в Берлине, но усталость притупила природную любознательность. Еще ее слегка обеспокоило, что грудь, казалось, выросла, что она обнаружила больше лобковых волос, чем помнила, и чувствовала себя более крупной, более опытной, однако все эти изменения она приписала несчастному случаю, к которому тоже не выказывала особого интереса. Доктора предположили, что она примет любые объяснения, почему вместо родного отца за ней прилетел мистер Джеральд Фостер. Он должен небрежно сообщить, что ее отец болен гриппом и поэтому попросил мистера Фостера заменить его, то есть намекнуть между делом, что, возможно, с ее отцом не все в порядке, но лишь вскользь, чтобы не беспокоить пациентку. А вот пробудить миссис Фостер в новой реальности вменялось в обязанность супругу.

Я готовился выполнить эту задачу. Камилла явилась практически из ниоткуда, вынырнула из моих мечтаний о прошлом, чтобы спасти меня. Теперь пришло время вернуть ей долг.

Врачи не исключали, что память восстановится, как только Камилла увидит меня: она не удивится, воспоминания просто нахлынут на нее, и все.

— Такое возможно? — спросил я отца по телефону.

— Есть вероятность. Бывали случаи…

— А если нет, как долго это про…

— Недели, месяцы, даже годы. Иногда даже… хотя это не ее случай, по их мнению. Это когда затронут гиппокамп и латеральное что-то там… МРТ и компьютерная томография не показали никаких повреждений. Поверить не могу, что «Полароид» помог разработать методы, которые вселяют в нас надежду на скорейшее выздоровление. Так что давай скрестим пальцы и помолимся, чтобы одна твоя улыбка, сынок, помогла ей.

Я порадовал Кэм этой улыбкой по возвращении, но память к ней не вернулась. Однако она улыбнулась в ответ, и я почувствовал душевный подъем, как будто солнце взошло после бесчисленных темных ночей. Кэм едва была в сознании, но, разумеется, узнала меня. Последним воспоминанием, бурлившим внутри нее, как она призналась позже в момент близости, был поздний вечер десятого сентября 1981 года, когда мы попрощались, так и не занявшись любовью, договорившись встретиться рано утром, чтобы вместе пойти в школу. И вот он я, как и обещал, улыбался ей, правда изменившийся, и черты лица, которые камера отказывалась запечатлеть, несли отпечаток времени.

— Ох, как ты вырос, Фицрой Фостер, — прощебетала она кокетливо, когда санитары выкатывали ее из машины скорой помощи, а потом жестом велела нагнуться поближе и прошептала на ухо: — Я тоже подросла со вчерашнего дня. Подожди немножко, и увидишь, какой подарок я приготовила тебе на день рождения. — Едва произнеся эти слова, она уснула, ее подняли по лестнице, и я уложил ее в постель, которую она не узнала, хотя сама же лично и купила. Наше свадебное ложе. Постель, хранившая воспоминания о нашей близости, которые Кэм утратила.