— Вот только твоего посетителя среди них не было.

— Откуда ты знаешь?

В архиве Гусинде в Бонне она нашла фотографию Мэтра и девяти плененных óна. Мэтр стоял в стороне, одетый в типичную европейскую одежду конца 1880-х годов, с бородой как у Поппера, с палкой, кнутом или указкой в руке, у его ног развалился белый терьер, а справа выстроились пленники.

— Сотрудники института «Антропос» разрешили мне сделать ксерокопию, и я пришлю ее по факсу, когда мы договорим, Фиц. Там нет никого похожего на нашего посетителя. Четыре женщины, четверо детей в возрасте от года до двенадцати и один сгорбленный старик в крайнем левом углу. Все они одеты в шкуры и смотрят в камеры. Снято в Париже неизвестным фотографом, говорится в подписи. Гусинде отдельно уточняет, что два селькнама погибли во время путешествия в Европу. Так что это не может быть он, Фиц. Твой посетитель — кавескар, которого Гусинде назвал алакалуфом.

— С чего ты это взяла? Откуда такая уверенность?

Обеспокоенная отсутствием лица моего злоумышленника среди индейцев, выставленных на потеху толпе Мэтром, Кэм продолжила копаться в архиве Гусинде, заручившись поддержкой дружелюбного библиотекаря, и когда знакомилась с кипой журнальных и газетных вырезок, наткнулась на номер Le Journal Illustré.

— И он был там, Фицрой. На гравюре Нильсена.

— Погоди минутку. На гравюре? Не на фото?

— Тогда еще не изобрели технику печати фотографий в газетах, поэтому, когда хотели напечатать плакат или проиллюстрировать репортаж в газете, делали оттиск рисунка, который называли гравюрой. Итак, этот Нильсен запечатлел группу индейцев. Одиннадцать человек, как и в случае с выставкой тысяча восемьсот восемьдесят девятого года; должно быть, именно из-за этого напыщенный Андре и пошел по ложному следу. Среди этих одиннадцати трое младенцев, четыре женщины с обвисшей грудью, двое мужчин постарше, двое подростков, один из которых — тот, кого мы ищем! Он возвышается над своими собратьями по несчастью, сидящими на корточках у костра, в той же позе, что и на фото, держа что-то вроде копья или палки. Позади него сбоку, в самом центре композиции, пожилой мужчина садится в каноэ, в то время как другие кавескары ютятся внутри примитивной хижины, за исключением еще одного старика, стоящего позади них. А за забором и рвом можно различить парижан в цилиндрах и галстуках. В толпе зевак видны и дети. Это как зоопарк, только называется выставкой, а на самом деле настоящий человеческий зоопарк — конкретно этот очень знаменитый, как рассказал мне библиотекарь, в «Саду Аклиматасьон» в Булонском лесу. Вот почему на рисунке изображена птица, расхаживающая по территории, а также другие животные, безусловно куда более счастливые, чем туземцы. Несчастные полуголые индейцы сидят спиной к зрителям, но лицом к этому Нильсену, который запечатлел их на бумаге, а затем опубликовал изображение в газете. Мы нашли его, Фиц.

— Но не в тысяча восемьсот восемьдесят девятом? — промямлил я, пока не в состоянии переварить столь резкий сдвиг в направлении наших исследований. Целый год в погоне за не тем преступлением, не тем преступником, не той датой!

— Ты не поверишь, когда вышел этот журнал, мой милый. Давай-ка, попробуй.

Я задумался на пару минут. Кэм бы не спросила, если бы ответ не напрашивался сам собой и не был связан со мной.

— Одиннадцатого сентября, — выпалил я. — В мой день рождения.

— Какого года, Фицрой Фостер? А?

Да, иначе и быть не могло.

— Восемьдесят первого, — сказал я.

— Восемьдесят первого, — повторила Камилла почти нараспев, провод, казалось, раскалился от ее нетерпения. — Ровно за сто лет до того, как он пришел к тебе. Я уверена, что в тот же день, когда вышла газета, кто-то наверняка щелкнул его.

Я не сказал ей, что это не могло случиться в один и тот же день. Фото наверняка сделали несколькими днями ранее, чтобы было время на изготовление оттиска. Но Кэм так ликовала, а я сам слишком волновался, и мне нужно было задать куда более насущные вопросы.

— Так как его зовут? А кто сделал снимок для почтовой карточки?

Я попытался представить себе эту сцену. Кто-то разговаривает с моим посетителем, приказывает ему встать, погримасничать, повернуться, нахмуриться, сесть.

— Кто сделал снимок? Это нам еще предстоит выяснить. Прошлое так просто не умирает.

Первое же открытие, которое Кэм сделала по возвращении в Париж из Бонна, оказалось впечатляющим. И опять она не выдержала и позвонила мне по телефону.

— Мы нашли его! — выпалила она без всякого приветствия. — У меня ушло какое-то время, но я наткнулась на номер журнала «Природа» — этот журнал специализируется на популяризации науки — от ноября тысяча восемьсот восемьдесят первого года, и там была статья Поля Жюйера. Жюйера приходил в Булонский лес наблюдать за туземцами и описал все с массой подробностей. Я переведу статью и пришлю по электронной почте, но вот что важно: мы нашли этого ублюдка!

— Жюйера? — только и смог, заикаясь, промямлить я.

— Нет, он просто описывал свои наблюдения, то есть он, конечно, ублюдок, как и многие из этих деятелей, но не главный злодей, которого нужно во всем винить. Слушай, это были алакалуфы или кавескары, хотя Жюйера называет их фуэгинами, то есть жителями Огненной Земли. В своей статье он сначала приводит пространную справку об их открытии и обычаях, а затем рассказывает, как этих дикарей схватили. Всего одиннадцать человек, четыре женщины, четверо мужчин и трое детей, как на гравюре Нильсена. Их привез в Европу охотник на морских львов Иоганн Вильгельм Вален, который заманил их на борт своего корабля, в пути кормил от души и обращался с ними «с осторожностью» — именно такое слово использует Жюйера. Когда лодка пришвартовалась в Гавре, в порту их встретил человек по фамилии Сен-Илер, который отвез пленников в Булонский лес. Жюйера заканчивает свою статью словами: «Только будущее покажет, пойдет ли на пользу тем, кто сейчас находится в Булонском лесу, пребывание среди нас. Наше мнение таково, что они будут счастливы отправиться домой и воспоминания об увиденном — только послушай, Фиц, — оставят отпечаток на их душах, словно сон — сон, Фицрой! — хотя и не совсем приятный».

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Я спросил:

— И кто же мой посетитель? Жюйера не пишет, кто он и как его зовут?

— Нет, по отдельности он индейцев не описывает, Фиц.

— Тогда почему ты говоришь о важном открытии? Почему ты так взволнована? Ты же сказала, что мы поймали ублюдка. Кого конкретно?

— Фотографа, Фиц. Парня, который сделал тот снимок. Это самое ценное, если не считать имен Валена и Сен-Илера, нужно добавить всех их в список подозреваемых, пока я… Послушай, к этой статье тоже прилагается гравюра. На фоне деревьев — зарослей, покрытых листьями, чтобы создать впечатление естественной среды обитания, — мы видим пятерых из одиннадцати. Женщина с обвисшей грудью держит на руках дитя непонятного пола, малыш тянется поиграть с пучком соломы, как обычный ребенок двух, может быть, трех лет. Рядом с ней на корточках сидит молодой мужчина с луком и стрелами и ошеломленно смотрит на зрителей, а над ним слева возвышается еще одна женщина, во всяком случае, кажется, что это именно женщина, потому что у нее выпирающий живот и она прикрывает грудь рукой. А рядом с ней стоит твой посетитель. В этот раз, Фиц, сомнений быть не может — я имею в виду, что предыдущая гравюра из газеты была немного размытой и фигуры слишком далеко, но на крупном изображении из журнала «Природа» он в точности как на почтовой карточке, такой, как раз за разом появляется на твоих фотографиях, и четко видно, что он не закрывает руками гениталии, а держит наперевес длинную палку, наклоненную по диагонали поперек нижней части тела. Подпись под этой гравюрой гласит — только послушай, это то, что мы ищем вот уже год, мы сорвали джекпот, Фицрой Фостер, — «Жители Огненной Земли в Булонском лесу»; запиши имя фотографа, любовь моя, и помести его в самый верх своего списка — Пьер Пети.