Пирамиду бесчестья венчал, разумеется, Морис Мэтр, о котором я уже осведомился и получил заверение, что в моем генеалогическом древе нет никого с таким именем, да и вообще никого с бельгийским происхождением, но всегда можно было попробовать копнуть глубже. На втором месте расположился наш bête noire[2], Джулиус Поппер, который осмелился потащить с собой фотографа, чтобы задокументировать совершенные убийства. Даже Макинч, третий в моем списке злодеев, самый жестокий преследователь селькнамов, не сделал этого. Без камеры он выслеживал индейцев óна за то, что они воровали и ели овец, которых считали маленькими и вкусными гуанако, щедро предоставленными матерью-природой для пропитания ее сыновей и дочерей. Макинч также заслужил третье место в списке, поскольку оправдывал кровавую бойню: по его словам, лучше сразу истребить этих жалких существ, чем вынуждать долго и мучительно умирать в плену. Столь же ужасным, хотя и не таким красноречивым был estanciero[3] Хосе Менендес. Одна из его стратегий заключалась в том, чтобы находить выброшенных на берег китов и засыпать их внутренности стрихнином или же проделывать то же самое с дохлыми овцами, отравляя десятки голодных индейцев, которые пожирали туши, не понимая, что их приглашают в могилу, а не на пир. Но я поместил его в конец списка, так как в нашей семье не было даже намека на испанское или латиноамериканское происхождение. Однако троюродный брат по линии матери упомянул о каком-то голландце, поэтому я обратился в глубь веков к адмиралу Оливье ван Ноорту, который в 1599 году высадился со своей командой на Пунта-Каталина, охотясь на пингвинов, а в итоге они расстреляли несколько десятков селькнамов и схватили женщину, которую изнасиловали, а потом вернули на остров, тогда как шесть похищенных вместе с ней молодых людей погибли. Более чем достойная причина требовать отмщения.
Я добавил в эту сомнительную компанию некоего преподобного Стерлинга, вроде как в роду дедушки в прошлом веке имелся какой-то англиканский священник, вдобавок я испытывал к этому человеку особую неприязнь, ведь он отвез четырех патагонцев в Англию, а двое из них погибли на обратном пути.
Кто же будет шестым в моем списке?
Капитан Кук собственной персоной. Хотя он восхищался способностью коренных народов Патагонии выживать в таких неблагоприятных обстоятельствах, в мой зал вероломства капитан попал из-за наблюдений, сделанных на Огненной Земле, поскольку задокументировал наличие здесь множества китов и тюленей, которых можно забивать и делать на этом деньги. Эти невинные слова, опубликованные после его кругосветного плавания, побудили толпы охотников ринуться в самые южные уголки полушария и практически истощить местную фауну. Пока в лампы Европы и Восточного побережья Соединенных Штатов заливали китовый и тюлений жир, женщины кутались в шкуры морских львов, а склады ломились от мыла, краски, лекарств и удобрений, индейцы óна начали голодать и чахнуть. Далекие чужие улицы и дома освещались китовым жиром, им же полировали кожу и смазывали внутренности паровых машин, но выжимали-то его из мертвых китов. Угадай, для чего использовались китовые кости, спросил я Кэм. Для производства корсетов, нижних юбок, кнутов, теннисных ракеток и расчесок! Модернизация стала невидимым виновником исчезновения.
— Не слишком ли остро ты реагируешь, милый? — вопрошала Кэм из Парижа. Она настаивала, чтобы я включил в список Дарвина. — Может быть, ты забрасываешь сеть, фигурально выражаясь, слишком уж широко. В наших странах не найдется никого, кто не выиграл бы от массового убийства Моби Диков, морских львов или гуанако. В итоге виноваты окажутся все.
Я ответил, что, возможно, конечной целью всех этих изысканий и тыканья пальцем в виновных может быть сигнал моему посетителю, мол, мы осознали, что дело даже не в том, что один злодей виновен в похищении одиннадцати невинных индейцев, и даже не в том, что один охотник перебил их целую сотню, а какой-то священник случайно открыл дверь в бушующую эпидемию. На самом деле происходило нечто куда более ужасное, и это нечто носило системный характер. Кроме того, откуда мы знаем, что у нашего призрака нет чувства юмора и он не захочет включить в уравнение капитана Кука, пусть тот и не несет прямой ответственности, за то, что из-за его слов разыгралось воображение у рыбаков Нантакета или владельцев французских шхун? Виноват ли я в том, что бельгийский преступник похитил молодого человека из его родной среды? Кук начал грабить, а его потомкам придется столкнуться с последствиями: Флекам, Дэвисонам, Дакам, Картерам, Скоттам и многим другим. У Кука было восемь отпрысков, так что его ДНК повсюду.
«Ладно, отправь имя Кука вместе с остальными, хотя кто знает, что подумают твои родственники».
Я какое-то время обдумывал письма родне. Две мои бабушки, дедушка, несколько тетушек, вездесущий дядя Карл и другие представители моего племени даже не знали о нашей скромной свадьбе, и это событие почти двухмесячной давности казалось достаточно хорошим предлогом. Посыпались ответы: родственники поздравляли с женитьбой и едко сообщали, что даже не удивлены, что я не подумал пригласить их, учитывая странности в моем поведении последние лет эдак десять. И ни слова о моих генеалогических расспросах. Они хотели лишь узнать, когда смогут поцеловать невесту и какого черта она поперлась в Европу почти сразу после нашего отшельнического медового месяца. Она там хорошо проводит время, одна в Париже?
Ну вообще-то, ей было весело. Почти год моя возлюбленная была прикована — как бенгальский тигр, подумал я с сожалением — ко мне и посетителю, скрытому во мне, что не давало ей жить нормальной жизнью и вести свои исследования в области биохимии. Длительный отпуск, передышка от зверств, обнаженных трупов и непокорного лица на фото пойдет ей на пользу.
И мне тоже.
Это напомнило мне, какой могла бы быть жизнь, если бы мы сбили с толку призрака и отправили его в небытие. В электронных письмах, телефонных звонках и даже факсах, которые Кэм присылала время от времени, она восхищалась кафе и улицами Парижа. Я не завидовал ни прогулке по Монмартру, ни сэндвичу аи jambon, который она съела в саду Музея Родена: «Так много мест, Фиц, которыми я наслаждаюсь, потому что теперь могу представить, как они будут выглядеть, когда ты сможешь присоединиться ко мне». Как упрекнуть того, кто говорит тебе: «Я чувствую себя штурманом, составляющим карту территории, чтобы мой возлюбленный в один прекрасный день смог благополучно сюда приплыть. Ты со мной, мой милый, каждую минуту. Я услаждаю свое зрение, слух и вкусовые рецепторы для тебя. Я вдыхаю аромат свежеиспеченных багетов по утрам для тебя и по вечерам жадно глотаю сочный boeuf bourguignon для тебя, чтобы ты тоже смог полакомиться, когда я вернусь, окунувшись в мои воспоминания».
Так что я позволил ей жить на полную катушку, наслаждаться жизнью, которой она жертвовала в течение последнего года ради меня, меня одного. И все же, несмотря на эти альтруистические настроения, должен признать, что обрадовался известию о скорой поездке в Бонн и проявлял нетерпение, пока Кэм не определилась с датой — за несколько дней до моего двадцать второго дня рождения. Вдобавок она пообещала мне удивительное открытие.
Кэм позвонила мне днем одиннадцатого сентября 1989 года, в шесть вечера по немецкому времени.
— Готов получить подарок на день рождения? — весело поинтересовалась она. В ее голосе явственно слышалось волнение. Она нашла его, она знает, кто он, черт возьми, она была права, она была права! — Ау!
— Я готов, если ты готова, — осторожно ответил я.
— Хочешь, чтобы я рассказала, что именно обнаружила, а затем уже — как мне это удалось, или ты предпочел бы…
— Кэм, ради всего святого, не томи.
Мы ошибались, она ошибалась, все из-за этого чертова Андре, сына владельца антикварной лавки. Он заблуждался относительно пленников 1889 года. Да, они существовали, Мэтр их украл, выжили только четверо, так оно и было. На этом месте Камилла замолчала, я практически слышал, как она сглатывает слюну, смачивая свое прекрасное горло.
