Холм, где обнаружилась находка, был «сложен» из красного обожженного кирпича. Английская компания, строившая в то время стратегическую дорогу с юга на север, разрушала остатки древних строений и использовала их как балласт для железнодорожного полотна. Много лет брали отсюда кирпич для своих построек и жители окрестных деревень. Так исчезал с лица земли один из уникальных городов древности, куда в 1921 г. приехал археолог Р. Сахни.

Не прошло и года, как мировая научная пресса запестрела сенсационными сообщениями о существовании древнейшей цивилизации долины Инда. Важнейшим тому свидетельством было открытие еще одного города — Мохенджо-Даро, находившегося от Хараппы на расстоянии 400 миль, но имевшего с ним много общего. Индийские ученые Р. Сахни и Р. Банерджи откапывали улицы городов-близнецов: одинаковые прямоугольные кварталы с четкой планировкой, застроенные кирпичными домами. Поражало сходство архитектуры, строительных приемов и материалов. Разница была лишь в том, что Мохенджо-Даро не был расхищен предприимчивыми подрядчиками, а поэтому сохранился гораздо лучше.

Экспедиции из разных стран, возглавляемые видными учеными, устремились к холмам Хараппы и Мохенджо-Даро, постепенно освобождая от земли новые и новые строения и кварталы неизвестных науке городов. Так явилась миру хараппская цивилизация, которую называют также индской культурой.

Десятки находок рождали сотни загадок. Многие археологи отрицали самостоятельный характер индской культуры, считая ее восточным вариантом шумерской цивилизации. По утверждениям других, Хараппа и Мохенджо-Даро вовсе не походили на своих ровесников из Шумера, Элама и раннединастического Египта. У городов Двуречья была иная планировка, а основным материалом для построек служил кирпич-сырец. Судя по шумерским письменным источникам, другими были образ жизни жителей Двуречья и их мировоззрение. Ученые упорно искали упоминаний о вновь открытых городах в «Ригведе» — древнейшем из дошедших до нас литературном памятнике Индии, но обнаружили лишь туманные намеки об укрепленном городе — «пура», населенном «хитрыми купцами». А в то же время в долине Инда жили легенды о прекрасном богатом городе: свободные и красивые люди, населяющие его, прогневили богов, и он рухнул в пропасть.

Как бы в подтверждение легенды, музеи пополнялись новыми экспонатами: голова жреца, высеченная из камня, женские украшения, доски с изображениями жертвенных животных и, наконец, письменность, которую до сих пор не удалось расшифровать.

Мы стоим на высоком холме, с которого открывается величественная панорама Мохенджо-Даро. На огромной площади, занимающей почти 260 га, из-поД барханных песков и редкой поросли колючих кустарников проглядывают целые кварталы и отдельные сооружения «Холма мертвых» (так переводятся слова «Мохенджо-Даро» с языка синдхи). Холм венчает буддийская молитвенная ступа, но она была построена во времена Кушанского царства, минимум через 15 веков после гибели Великого города.

— Вполне возможно, что в толще холма, под ступой, еще скрыты главные сюрпризы Мохенджо-Даро, — объясняет Щетенко. — Ведь на его склонах жили «сильные мира».

Я мысленно еще раз поблагодарил судьбу, что мне довелось осматривать эти места со специалистом. Все увиденное накануне наполнялось определенным смыслом, обретало вполне конкретную историческую плоть.

У подножия западного склона холма — огромный бассейн. С двух сторон ведут к воде каменные ступени.

— В древности они были выложены для удобства плахами из ценного дерева, — утверждает Анатолий и показывает пазы у каждой ступеньки. — Можно с уверенностью сказать, — добавляет он, — что бассейн был местом ритуальных омовений, так как заполнялся водой из вырытого рядом колодца, и уровень ее не превышал 30–40 см. По всему периметру расположены индивидуальные кабины, где, вероятно, перед совершением обряда нужно было омыть тело.

Втроем мы обходим гигантский амфитеатр раскопок, и каждого волнует свое. Щетенко весь ушел в туманные дали прошлого и хронологию изучения останков города, который восстанавливается по частям, как скелет динозавра. Марину увлекли обломки гончарной посуды, в изобилии валяющиеся под ногами, «но только те, которым пять тысяч лет».

— Если ты хочешь коллекционировать их, — наставляет Щетенко, — то осколки нужно вымачивать в течение трех недель, ежедневно меняя воду, чтобы избавиться от соли.

Меня в равной степени интересовали и рассуждения археолога, и сам памятник, и условия освещения для фотосъемки.

Центр города был когда-то обнесен мощными крепостными стенами девятиметровой толщины. Открытие цитадели в 1946 г. Мортимером Уилером было очередной сенсацией. Наличие такой крепости стало первым достоверным свидетельством социального расслоения хараппского общества. Прямая широкая улица ведет от крепости к огромному зданию, названному условно «залом заседаний». Можно без преувеличения сказать, что такой конференц-зал вполне мог бы украсить любой современный город. Рядом — вместительное зернохранилище. На массивном кирпичном фундаменте с вентиляционными проемами высилось двухэтажное строение из гималайского кедра.

На улицах нижнего города (вне стен цитадели) ясно видна стандартная планировка кирпичных домов с плоскими крышами, служившими одновременно балконами. В каждом квартале были общественные колодцы, сторожки для охраны, превосходная канализация, включающая водопровод с подачей подогретой солнцем воды на вторые этажи, и дренажная система.

Мы попытались представить себе жизнь обитателей древнего города в пору его расцвета. Залы и стенды музея, расположенные в какой-то сотне метров от раскопок, открывали достаточный простор для фантазии. Нам не составило особых трудностей реконструировать в своем воображении одну из улиц, населить ее дома и возвратить в них предметы, найденные при раскопках.

…Солнце клонилось к закату. Легкий бриз принес желанную прохладу. От берега к зернохранилищу прогромыхали по каменным плитам последние двухколесные повозки. Утомленные, почти голые грузчики, блестя потными бронзовыми телами, подметали днище баржи, собирая в набедренные повязки или плетеные мешочки оставшиеся горсти риса…

Отборное зерно было тщательно взвешено у склада и засыпано на зиму в огромные глиняные амфоры. Хозяин баржи, приложив свою печать к глиняной табличке, удостоверяющей вес сданного зерна, прошел по улице, населенной ремесленниками, почти до стен цитадели и поднялся на крышу собственного дома, где собралась вся семья. Дети резвились на полу. В этот день к их игрушкам — глиняным буйволам, носорогам и крокодилам — прибавилась движущаяся повозка. До ужина хозяин и его приятели решили поиграть в более серьезную игру, расставив на столе фигурки. (Ученые считают их прообразом будущих шахмат.) Слуга подал две бронзовые чаши, наполненные хмельным ячменным напитком, похожим на пиво. Наверх поднялась жена. Щиколотки ее ног и запястья рук были охвачены бронзовыми браслетами, смуглую грудь украшало ожерелье из раковин и сердолика.

Вероятно, гость похвалил украшения, а мадам из Мохенджо-Даро намекнула в ответ, поглядывая на мужа, что видела в лавке ювелира очень миленькую подвеску из настоящего «камня неба» — лазурита. Быть может, она посетовала на то, что старший сын пропадает в цитадели, где вместе с другими повесами его возраста увивается за танцовщицей. Не исключено, что она упрекнула мужа в чрезмерном пристрастии к ячменному напитку.

Возможен и противоположный вариант. Хозяйка склонилась перед мужем в глубоком поклоне и, забрав детей, тихо спустилась вниз, чтобы не мешать мужчинам спокойно беседовать о ценах на пшеницу, скот и строительные материалы.

К вечеру на нижней улице стихал многоголосый гул. Старый ремесленник остановил гончарный круг, придирчиво осмотрел дневную продукцию и глину, приготовленную на завтра. Один из двух больших кувшинов, оставленных на сушку, был покрыт росписью. Он делался по специальному заказу из крепости. Отпустив подмастерьев, гончар ушел на жилую половину.