Но Аллен Даллес только вошел во вкус. Посетовав на то, что советское руководство ограничивает критику преступлений Сталина внутренней политикой, Даллес подчеркивал: преступления против всего человечества, связанные с порабощением стран Восточной Европы, были ничуть не менее чудовищными, а потому необходимо полностью восстановить их суверенитет. Западные спецслужбы и пропагандистская машина заработали на полную мощь, находя отклик в умах многих восточноевропейцев.
После секретного доклада Хрущева застрелился лидер польских коммунистов Болеслав Берут. Для участия в его похоронах в Варшаву прибыл сам Хрущев, в присутствии которого пленум Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) принял решение ознакомить все парторганизации с секретным докладом. Реакция была острой: повсеместно обвиняли СССР в провале Варшавского восстания в 1944 году, в расстреле польских офицеров в Катыни, требовали вывода из Польши советских войск. Начались демонстрации с лозунгами «Долой коммунизм!», переросшие в столкновения с силами правопорядка. 70 человек было убито, 500 ранено. VII пленум ПОРП потребовал восстановления в партии ранее арестованного за правый национализм Владислава Гомулки и сделать его главой партии. Москва пригрозила вводом войск, но в результате удовлетворилась обещаниями польских руководителей сохранить социалистический выбор и не выходить из Варшавского договора.
Польский пример и американские спецслужбы вдохновили венгров. Лидеры коммунистов Матьяш Ракоши и Андраш Хегедюш оказались под огнем критики как сталинисты и ретрограды со стороны сторонников Имре Надя. 23 октября в Будапеште состоялась 100-тысячная студенческая демонстрация, переросшая в антиправительственное вооруженное восстание.
Сергей Хрущев писал о венгерских событиях: «Это была хорошо продуманная политика Джона Фостера Даллеса. Американцы выигрывали при любом повороте событий. Если Советы проявят непростительную для великой державы нерешительность, откажутся от применения силы, то Венгрия сама, без каких-либо усилий со стороны, упадет к ним в руки…
ЦРУ, Аллен Даллес, через свои радиостанции всячески подстрекали венгров к восстанию. По всем “голосам” вещали: “Американские войска на подходе, стоит вам начать, и вас в беде не оставят…”»[126].
Заседание Президиума ЦК КПСС с обсуждением ситуации в Венгрии проходило, когда в Будапеште шел штурм здания радио и сносили памятники Сталину. Хрущев высказался за ввод войск. 4 ноября советские войска силами 12 дивизий начали «операцию Вихрь», и в течение недели сопротивление протестующих было сломлено. Потери со стороны венгерских повстанцев составили более 20 тысяч убитыми и ранеными, Советской Армии – почти 2 тысячи. Это еще больше накалило отношения СССР с Западом и привело к политическому и моральному урону для Москвы.
В апреле 1956 года была прекращена деятельность Коминформа с пояснением о том, что братские партии найдут новые полезные формы для установления контактов. Это было сделано в первую очередь для того, чтобы не омрачать отношения с Тито. Связи с Югославией были восстановлены в полном объеме, но это не привело Белград ни в СЭВ, ни в ОВД.
Социалистический лагерь трещал по швам на радость Западу. Джордж Кеннан, автор доктрины сдерживания, не без удовольствия напишет в мемуарах: «Когда в период с 1957 по 1962 год противоречия между коммунистическими партиями Китая и Советского Союза, пребывавшие до того в скрытом состоянии, прорвались на поверхность и приняли форму главного конфликта между двумя режимами, ситуация в международном коммунистическом движении резко изменилась. Коммунистические партии, находившиеся не только за пределами Восточной Европы, могли теперь ориентироваться на два, а если считать Белград, то и на три полюса. Такая свобода выбора сделала для них возможным приобретение независимости во многих отношениях. Ни тот, ни другой центры коммунизма не могли уже добиться полного дисциплинарного контроля за ними, опасаясь бросить их в руки другой стороны»[127].
Но Хрущев продолжал вбивать в него все новые клинья. «Он стал критиковать румынского руководителя Георгиу-Дежа, распекал албанских лидеров Энвера Ходжу и Мехмета Шеху, начал поучать умнейшего Тольятти. Но больше всех его начал раздражать со временем именно Мао Цзэдун… Дело дошло до разнузданной брани в адрес китайского лидера и прямых оскорблений китайского народа в многотысячных аудиториях»[128], – возмущался Шепилов. Мао, в свою очередь, характеризовал советского лидера как ревизиониста, отказывающегося от марксизма-ленинизма.
Ревизионистом, но уже в другом смысле – сторонником ревизии сложившегося в мире статус-кво – считали Хрущева и на Западе. Со все большей легкостью Хрущев размахивал ядерной дубинкой. «Хрущевский ядерный шантаж поражает своей бесхитростностью и вместе с тем агрессивностью»[129], – писал историк Владислав Зубок.
Киссинджер утверждал: «Никита Хрущев не мог позволить американской сфере влияния процветать без проблем. Он стал бросать вызов Западу в таких местах международной арены, которые Сталин всегда считал стоящими за пределами границ советской сферы интересов, из-за чего “горячие точки” советско-американского соперничества передвинулись за пределы Европы. Первая из этих «горячих точек» должна была возникнуть в результате… Суэцкого кризиса 1956 года»[130].
В ночь на 30 октября вооруженные силы Израиля вторглись в Египет на фронте от Средиземного моря до Акабского залива. Через сутки английское и британское правительства предъявили Израилю ультиматум с требованием прекратить военные действия, отвести войска от Суэцкого канала и предоставить возможность его оккупации англо-французскими войсками, угрожая в противном случае интервенцией. 31 октября англо-французская авиация бомбила позиции египетских войск вдоль канала, а через несколько дней последовала высадка и сухопутных войск. Однако блицкриг не получился, война затягивалась.
Хрущев был полон решимости. Свидетельствовал Шепилов: «Хрущев – человек невыдержанный, у него часто преобладало увлечение моментом, он сразу: “Война! Война!”…
– Да что, мы не разобьем этих говнюков? – вскипает Хрущев. Подумаешь там, Англия, Франция»[131].
Он надиктовал письмо, которое 5 ноября Булганин отправил Идену: «Что будет с Великобританией, если ее атакуют более сильные государства, обладающие всеми видами современного оружия массового поражения?» Возражал против англо-франко-израильской интервенции и Эйзенхауэр. Когда же 6 ноября под его давлением было заключено соглашение о прекращении огня, Хрущев весь светился от радости, будучи уверенный в том, что это сработал его ядерный шантаж[132].
А возражения Шепилова против резкости Первого секретаря в дни Суэцкого кризиса станут причиной его скоропостижной отставки с поста министра иностранных дел. Главой МИД стал Андрей Андреевич Громыко.
Суэцкий кризис имел серьезные последствия и для западного мира. Известный дипломат и аналитик Пол Нитце, который в дни Карибского кризиса будет заместителем министра обороны США, писал: «Суэцкий кризис 1956 года разделил Британию и опрокинул ее премьер-министра Энтони Идена, но кризис, как оказалось, объединил Францию. В Париже на Соединенные Штаты смотрели как на предателя своих союзников. Франция решила действовать самостоятельно, защищая свои интересы в будущем. Ее ядерная программа была подстегнута этим решением, и дополнительный импульс был придан формированию европейского Общего рынка. Поэтому после этого единственная вещь, которую Шарль де Голль, обретший президентство во Франции в 1958 году, хотел от Соединенных Штатов – технологическая помощь в ядерной программе»[133]. Не получив эту помощь, Франция еще больше отдалилась от США.
