Чаша сия меня не миновала – Василий отмотал «червонец» за грехи юности и, выйдя на волю, был вынужден поселиться в Вознесенске, где у него жили родственники, – в родном городе к тому времени его не ждал никто.
– Извини, Вась, долго не задержусь. Ухожу, насовсем.
– Лучше бы ты сделал это раньше, – угрожающе надвинулся на меня Василий.
Сказать, что я перепугался до полусмерти – не сказать ничего. Выражения лиц остальных присутствующих также не внушали оптимизма.
– Объясни-ка, сучонок драный, почему нам зарплату на две трети урезали? – бригадир, тяжело дыша, смотрел на меня выпученными и налитыми кровью глазами.
– Я сам хотел бы это выяснить. Мне, между прочим, ни копейки не заплатили.
– Так тебе-то и платить не за что – от тебя толку как от козла молока. А почему нас на семьдесят процентов огрели на год вперёд – мы реально сразу не поняли. Позвонили Дену – он велел сказать спасибо тебе.
– А ведь мы знали, – ощерился главный забияка Сашка по прозвищу Тарзан, которое он получил за неуравновешенный характер, – что ничего хорошего твоё присутствие в нашем коллективе не даст. Знали, что будешь тупить, тормозить, косячить, но Дену отказать не смогли. И что из этого вышло? Ты подставил и его, и нас, и себя!
– Извините, пожалуйста. Сейчас переоденусь и уйду.
– Да что нам от твоих извинений, дебил? Нам жить теперь на какие шиши, детей кормить?
– А у меня жена беременная, – подал голос Лёха, флегматичный губастый крепыш, более спокойный, нежели остальные, но под влиянием сложившихся обстоятельств принявший сторону масс без колебаний.
– Я понимаю, – выдавил я, с трудом преодолевая нарастающий комок в горле.
Сашка взвизгнул:
– Нет, вы на него посмотрите – понимает он! И что прикажешь делать с твоим пониманием, которого у тебя, к слову, ни хрена не наблюдается?
– Н-не знаю… – выдавил я и тут же захлебнулся от удара. Сашкин кулак молниеносно врезался мне сначала в солнечное сплетение, затем, спустя доли секунды, в лицо.
Отлетев в сторону, я приложился затылком об угол стола. Моё сознание отключилось, как электрическая лампочка.
Очнулся я от резкого вкуса и запаха водки, которую Сашка прямо из бутылки заливал мне в рот под дружное ржание остальных.
– Э-э, что это значит?!! – вскочил я.
– Живой? – глумливо расхохотался Сашка. – А теперь переодевайся и вали отсюда, обоссыш вонючий!
Кое-как сменив спецовку на спортивки, я направился к выходу.
Закрыв дверь, я задержался за ней – до моих ушей долетело начало спора.
– Слышь, Тарзан, а может, ты это зря? Ты же его знаешь, он запросто пойдёт в ментуру. И всех заметут, разбираться не будут…
– Да хватит тебе, Васюсь, ни в какую ментуру он не пойдёт. А пойдёт – и что он им скажет? Что звездюлей получил? А за что он их получил? Ага, бригаду подставил…
– Думаешь, он так и скажет?
– Скажет, не скажет… Всё равно дознаются. И просто поржут. Скажут, что сам виноват. Это лучший вариант для него. Есть и лучший для нас – Ден или заказчик подаст в суд, и весь наш долг переведут на Лёвку. Это скорее всего. Так что дыши ровно. В крайнем случае скажем, что пришёл на работу бухой, а в ответ на замечание полез драться.
Васька не ответил. Видимо, впервые за месяцы совместной работы понял – Сашку не переспорить. А может, Тарзану удалось успокоить бригадира, и тот действительно ровно дышит.
Мне же осуществление сего физиологического процесса давалось с трудом – диафрагма ещё не успела отойти от сжимающих спазмов. Голова гудела. Разбитый нос невыносимо чесался, при этом малейшее прикосновение к нему вызывало сильную тупую боль.
Но боль была не самым ярким чувством в спектре, гнетущем меня в этот момент. Обида и несправедливость давили не менее тяжёлым грузом, усугубляясь странной неясностью ситуации. Согласен, я пока не могу работать как профессиональный мастер, но если сие не соответствует «корпоративной этике», почему со мной не распрощались в первые же дни? Почему меня, в таком случае, вообще взяли на работу?
И почему я не получил ни копейки? Я же не бездельничал. Да, работал не так быстро, иногда допускал огрехи, но дело делалось. Пусть бы заплатили меньше, я бы понял и не стал спорить. Кстати, а остальные-то при чём? Почему их обделили? Коллективная ответственность?
Нет, здесь что-то не то. Я прекрасно помню, что раствор для штукатурки мы, вопреки требованиям шефа, наводили строго в нужных пропорциях. Полагаю, что на самом деле он решил нас проучить за то, что не послушали его и не стали экономить, пусть и в ущерб качеству.
Ну а что мы хотели, это частный бизнес, ему закон не писан. Точнее, писан, да не всегда читан. А если читан, то на дураков рассчитан. И хорошо, если они склонны учиться хотя бы на собственных ошибках.
Из ноздрей и повреждённой губы шла кровь, капая на футболку. Хорошо хоть, футболка у меня бордовая и на ней ничего не видно. Однако стирать её всё равно придётся, и как можно быстрее – кровь отмывается плохо. Засохла на ткани – можно считать, что вещь пропала.
Я аккуратно промокнул кровоточащую губу влажной салфеткой. Та мгновенно превратилась в липкий и бесформенный бурый комок.
* * *
Голова продолжала гудеть и кружиться. Некстати (а может быть, всё-таки кстати?) вспомнилась моя первая стопка водки, выпитая мной в нежном семилетнем возрасте. Интересно, что инициатора моей инициации тоже звали Александром. Как вы, наверное, догадались, речь пойдёт о моём родном дяде.
Однажды, в пьяном угаре, мой замечательный родственник заманил меня в свою комнату на мультфильм. Я в детстве очень любил смотреть телевизор – не только мультфильмы, уважал я и кино. Также не оставлял без внимания и всевозможные передачи – от моего любимого «Зова джунглей» до взрослых и серьёзных «Часа Пик» и «Темы». К сожалению, бабушкин «Рекорд», купленный в семидесятые, показывал лишь первый канал – «ОРТ», как он назывался в девяностые. А у дяди Саши ловили и «НТВ», и «Олимп», и «Полис». Сейчас, в нулевые, я их смотрю, не задумываясь. Но десятилетие назад эти каналы, как и всё неизведанное и недоступное, – тянули мою любопытную натуру, как магнитом.
Я смотрел «Незнайку на Луне». Дядька с очередным приятелем – здоровенным небритым бруталом сомнительного вида – травили на кухне байки, накачиваясь водкой. Через некоторое время их языки начали заплетаться. Дядя Саша принёс в комнату две стопки с прозрачной жидкостью.
– Лёвушка, родной мой, – расплылся в омерзительной улыбке дядька. – А ну, давай выпьем за твоё здоровье!
– Что это? Водка? Не буду! – я помотал головой.
– Ты что, меня не уважаешь, что ли? – дядька дыхнул на меня перегаром.
Дядьку я помню столько же, сколько помню себя. И за все эти кошмарные годы мне ни разу не приходило в голову уважать этого пропитого и прокуренного пересидка. Но сказать об этом вслух я, разумеется, не мог.
– Пей! – дядя Саша буквально силой разжал краем стопки мои молочные зубы и дёрнул за волосы, запрокинув голову. Он держал меня так, пока я не проглотил угощение.
Но даже после этого мой семилетний организм «огненную воду» принимать наотрез отказался. Слёзы ручьём брызнули из моих глаз. Дыхание парализовало. Я зашёлся тягучей слюной и кашлем.
– Может, повторим? – участливо поинтересовался дядька. – Первая рюмка колом, вторая – соко́лом.
Услышав о второй рюмке и интуитивно поняв, что двести грамм водки для меня тогдашнего запросто может стать смертельной дозой, я отреагировал совершенно адекватно и естественно – меня стошнило.
Увидев, что я испачкал диван, дядя Саша перечислил все известные ему ругательства. А он по этой части был большим специалистом. Мне хотелось убежать к бабушке, но её не было дома.
Брутальный собутыльник, заглянув к нам, грязно выругался, напомнив дяде Саше, сколько мне лет.
– И чё? Я первый раз попробовал во столько же. Какой отец, такой и сын!
– Слышь, чучело! Ты отца-то своего не приплетай! Дядя Миша, конечно, был большим любителем «сообразить» и всё же совесть имел, пил на свои трудовые, а на зарплату и пенсию жены, твоей матери, никогда не зарился. И тебе, придурку, не позволял, пока был жив. Золотой был мужик! А ты как был мешком с говном, так им и помрёшь.