Не хотела сейчас думать о нём, когда всё закончится, я обязательно дам ему о себе знать. Не хотела думать о том, что после смерти своего сына и невестки, он сходит с ума ещё и потому, что его внучка исчезла, пропала без вести.

Вместе со мной в дом врывается Кинельган, который терпеливо ждал этого часа. Ян кричит мне вслед, что это не обязательно должна быть ветка зверобоя — она висела заготовленная над второй дверью, вторым входом, через который всегда проходил Ян, для удобства. И я хватаю расчёску, брошенную в небрежности мамой на тумбочке, словно вчера, и выхожу за дверь. Протягиваю её Яну, и стоя у подножия ступеней, он соединяет наши руки, не отпуская. Прямо сейчас мы разрываем невидимый барьер.

Когда свободной рукой я тянусь к выключателю, чтобы зажечь свет, Ян останавливает меня, говоря, что он может привлечь ненужное внимание.

В это время Гай вместе с Валентиной, даже не притрагиваясь к лому, наклоняясь, пальцами разрывают доски уютного небольшого крыльца и отбрасывают в сторону, разрушают его до основания. Под ним земля, которая предусмотрительно не залита бетоном. Крыльцо было построено так, словно когда-то его снова придётся разрушить, его придётся снова взрывать, чтобы ещё раз выкопать останки и перенести их в какое-нибудь другое место в случае переезда. В это время мы тихо общаемся с Яном, я снова задаюсь вопросом, как он в конце концов попал в мой дом после ночи происшествия, нападения на ферму волколаков. Ведь Ян не просто прилетал сюда, он был внутри дома, он принёс мои вещи, он выволок из дома Кинли, чтобы передать мне. Я произношу свои сомнения вслух.

— Кинли вылетел наружу, как только увидел меня. Наверное, подумал, что я вернулся с тобой, — ответил Ян. — Он живое существо, а я могу воздействовать на разум. Не думал, конечно, что он у него есть.

Я пропустила мимо ушей его издёвку, и подметила другое, пытаясь обличить его:

— Ты же не воздействуешь на разум без разрешения.

— Это был исключительный вариант. Я должен был объяснить ему, что он должен пойти со мной, потому что я приведу его к тебе. Мне нужно было как-то с ним общаться. Ко всему прочему я попросил впустить меня. Показал ему образы тебя и всего, что было. И что конкретно он должен сделать.

— Разве чары не спали бы, после того, как он вошёл обратно в защищённый дом?

— Но я же не приказывал ему. Я попросил. И он был не против. Он хотел к тебе.

Стук ломающегося дерева перебивает наши голоса, и проходит полминуты, после чего к Яну обращается Валентина.

— Дальше у нас не выходит, Ян, — возвещает она.

Не понимаю, что это значит. Но замечаю, как они с Гаем отходят в сторону, туда, где лежат деревянные рейки и обломки. Словно они закончили свою работу. Ян убирает руку от расчёски, отступает и возвращается за лопатой, наклоняясь, подбирает её. Понимаю, что теперь нужно копать.

Про себя я вдруг отмечаю, что у нас несколько лопат, и вряд ли Ян их не увидел, вряд ли не рассчитывал сделать всю необходимую работу побыстрее. И почему-то он не возвращается к разрушенному крыльцу. Он сверлит меня непотухающими теперь ультрамариновыми глазами, и протягивает ручку лопаты в мою сторону.

— Сожалею, Ава, но никто из нас не сможет пробить эту землю. Ни боги ирия, ни боги нави. Никто, кроме тебя. Человек среди нас лишь один — и это ты.

На секунду я воображаю, что он шутит. Воображаю, потому что весь его вид прямо и отчётливо говорит, что он вполне серьёзен.

Он хочет, чтобы я разрывала могилу? Да, кажется, именно этого он и хочет.

— Будь умницей, иди сюда, — зовёт он.

И я иду. Спрыгиваю с порога на голую землю, никакие невидимые барьеры не сдерживают меня. За мной с порога слетает Кинли, перелетая на обломки, обнюхивая их, заинтересованный происходящим. Подхожу ближе, и Ян вкладывает лопату в мою ладонь.

— Начинай, — лёгким непринуждённым тоном, будто на кону какое-то мелкое одолжение, приказывает он.

Взгляды древних богов выжидающе упираются в меня. Окрестности моей фермы освещает лишь лунный свет и яркие звёзды — в порубежном мире их сейчас очень много, ведь искусственный свет города потух, он обесточен, словно наступил апокалипсис; мир ничто не освещает, и мириады звёзд над нашими головами освещают всё вокруг, на небе будто виден открытый космос, горит вселенная. Это необычно. За городом всегда много звёзд, но не столько, как было сейчас.

Лишь у горизонта поблёскивают вспышки молний — эха идущей там войны, и издалека, тонким и протяжным звуком доносится вой — голоса волков. И я, обычный маленький человек, скорее всего способна остановить их, настолько скоро, насколько сумею вырыть эту яму и откопать похороненный здесь скелет. Мои пальцы решительно обхватывают рукоятку, даже не смотря на то, что внутренне у меня нет никакой уверенности в том, что я делаю, и что у меня вообще это получится. Но стоящие полукругом боги, скрестившие руки на груди, настойчиво ждущие, не оставляют мне выбора.

Я и сама понимаю, что должна.

Земля была сухой. Когда я мысленно окидывала масштаб работы, то мне думалось, что по времени это займёт несколько часов. Долгие часы беспрерывного рытья ямы мной, у которой после пребывания в нави, многочисленных покушений на мою жизнь, пребывания в аду, полоскания во Тьме и пыток, сил должно было вообще не остаться. Но благодаря живой и мёртвой воде в меня все же вдохнули немного жизни недавно. И не зря. Возможно, это всё, на что меня хватит. А большего и не нужно.

Не удивительно, но мне начинает помогать Кинли. Он в своём роде забавляется, не понимая, что именно мы сейчас делаем. Это не сильно результативно, но легче хотя бы морально, потому что слишком прискорбно было наблюдать, как сильнейшие сверхъестественные существа просто стоят рядом и наблюдают за мной, не имея реальной возможности мне помочь. Что логично наталкивало на мысль, что их власть небезграничная и способности тоже. Словно сейчас сильнейшей была я — по сути самая слабая, самая выбитая из колеи, самая беспомощная из людей. Худшего варианта, чем я, было не найти. И судьба мира зависела в данный момент от меня — маленького слабого человека.

Не смотря на это, лица богов не выглядели сочувствующими. Даже Ян словно не жалел меня. Он лишь следил за каждым моим движением, внимательно, плотно сжав губы, храня молчание. Мы вслушивались в вой волков, который не приближался, но и не отдалялся. Его перебивало лишь фырканье Кинли, который разрывал носом землю и чихал. Прошёл час, когда Жива и Валентина отошли в сторону. Тихие голоса их беседы доносились до меня, но ускользал смысл. Время от времени приходил и уходил Алексей. Рядом ожидали и другие цмоки. И все они пребывали в нетерпении, ожидая меня.

Постепенно я оказывалась в яме. И если сначала работа казалась мне трудной, то сейчас я осознала, что представляет собой настоящая сложность — выбрасывать землю наверх, когда края образовавшейся впадины поравнялись с моей грудью. Постепенно я поняла, что перчатки мне мешают — руки скользили по деревянному черенку, и я их сняла, выбросив наружу. Передышки были неизбежностью, но их продолжительность была слишком короткой — я едва ли успевала перевести дух. Ждущие меня боги, сверлившие меня взглядами, однозначно давали понять, что промедлению в сложившейся ситуации нет места.

Казалось, что на поверхности ладоней уже образовались мозоли. В какой-то момент лопата упёрлась в нечто твёрдое, и я с огорчением думала, что наткнулась на камень приличной величины, и что придётся как-то вытаскивать его наружу. Но это, к ужасу и странной извращённой радости, совсем неуместной, была крышка гроба. Он ещё не сгнил, скорее всего, в нём и перезахоранивали останки. Но кое-где он всё же прохудился. Внезапно моя нога провалилась. Я вскрикнула. Моя ступня оказалась внутри. Мной овладел страх, безотчётный и брезгливый, только наполовину контролируя себя, я была в шаге от того, чтобы попросить Яна вытащить меня оттуда, хотя и знала, что он не мог. Физически не мог из-за барьера. И когда я всё же произнесла это вслух, хоть моя просьба и была бесполезной, будто в тайне надеясь, что он сжалится и разрешит мне выбраться из рытвины, что придумает какой-то другой способ, чтобы извлечь оттуда камень, он чётко и безапелляционно сказал — нет. Отрезвил меня. И при этом стал не успокаивать меня, но объяснять, что это просто тело, напоминал, что я видела костомах, что я, в конце концов, видела Константина и не умерла от одного его вида, и что мне всё равно придётся это сделать. В какой-то степени, его слова всё-таки помогали.