— Ты больше никого здесь не убьёшь. Ты больше никому здесь не причинишь вреда.
Нечто алое взрывается рядом со мной. Словно чувства, которые копил в себе Константин все эти годы, почти тысячелетие, вся его боль вырывается наружу. Он забывает обо всем — о том, что нож прижат к моему горлу, что Смог — одно из самых сильных созданий на земле. Знаю, что у Константина перед глазами стоит смерть Алены в алой реке, в этом бассейне. Я тоже обращаюсь к ней памятью, и мне страшно от того количество страданий, что он носил в себе, потому что сейчас они вырываются, и мы все их видим. Столетия подавленных эмоций. Килотонны энергии, которой он способен был осветить половину нави.
Но его энергия была не светом, а самым чёрным мраком.
Резко ночь настигает зал. Не видно вообще ничего. Туросик рядом со мной куда-то исчезает. Меня отбрасывает к стене ударной волной, как будто дворец атаковало мощным взрывом. Отовсюду разносится грохот хлопков от обращения драконов. Я больно ударяюсь головой о мрамор, вспышки белые и синие пролетают в глазах и, я на пару секунд теряю сознание. Открываю глаза, и я в руках Александры — она защищает меня, как того требует древнее проклятие. Она не сражается за отца, потому что скованна моей волей. Вижу схватку драконов в туманной буре, порождённой Костей. Вижу, как Алексей — асфальтового цвета цмок — разрывает их пополам, вижу, как борется с туросиками Гай, обратившись в медведя. Вижу Валентину, в обличии человека, которая раскидывает врагов взглядом, размазывая ошмётки их тел по стенам. Вижу Константина, который борется со всеми сразу и со Смогом. Вижу невиданно откуда взявшихся костомах, влетающих в окна зала. Вижу Яна, который тоже вступил в схватку с отцом. Их энергии противостоят друг другу, бурлят и готовы разорвать замок в щепки. Валентина, Алексей и Гай оказываются в меньшинстве против стражи владыки пекла, и я поворачиваюсь к Александре лицом.
— Сражайся за братьев и сестру. Сейчас же! — резко приказываю ей.
И она тут же отталкивает меня и обращается в дракона, взмахивает крыльями и в помещении рождается ветер, прародитель смертоносного урагана. Урагана, способного изменить перевес сил.
Наблюдаю за Александрой и понимаю, что мы не застряли в волшебной сказке, где к герою пришло осознание, и он сразу исправляет свои ошибки и становится иным. Александра была реальным, тысячелетним существом, и если люди так долго и тяжело менялись за свою короткую жизнь, то, как сложно будет измениться ей? Не очень приятно было её контролировать. Приказывать ей. Но лучше это будем делать мы. Я. Лучше я, чем её отец.
Раскалённый воздух пропитывается электричеством от рассекающих его молний. Почему всё же Костя это сделал? Наверное, не мог позволить отцу ещё раз совершить то, что произошло с ним много лет назад. Он любил Алёну, и отец навсегда её забрал. Он не собирался позволить совершиться тому же снова — той трагической истории — его братом, или с кем бы то ни было ещё. И прямо сейчас что-то менялось в многовековом противостоянии внутри их семьи. В первый раз. Я видела, как Ян пытается снять шлем Смога. Властитель ада стоял на коленях. Константин копил силу тысячу лет, и теперь её хватало, чтобы его одолеть. Сквозь гул ветра они с Яном оба зовут Валентину, и она оборачивается, прерывая бой. Прежняя нерешительность вспыхивает во взгляде, когда она смотрит на отца. Ян кричит ей, чтобы она с ним разобралась, как уже кричал когда-то, когда она не рискнула, боясь последствий. Боясь, что у неё не получится, что отец всё равно победит, что отомстит ей, накажет. Ян продолжает орать на неё, и Валентина медленно опускает ресницы, выжидает несколько секунд в нерешительности, затем делает глубоких вдох, и в миг поднимает глаза. Тело Смога разрывается на куски, разлетается. Она сделала то, на что не решалась много лет. Она положила конец этой битве.
Теперь я понимала, что Смог на самом деле ненавидел людей. Искренне и самозабвенно. Он так преисполнялся в своей ненависти, что ему было всё равно на мировой баланс, который он клялся Тьме поддерживать. Он ненавидел их, потому что его дети очень сильно их любили. Они должны были их любить, но не так искренне, а свысока, любя их как своих подданных, как тех, кто им поклоняется, как рабов, как безвольных низших существ. Потому что драконы были лучше всех, выше всех. Ценнее всех. Ценнее волков, других ирийских богов. Драконы были совершенны. Их врождённое самолюбие и высокомерие — Смог был их средоточием. Фундаментом. Основой. Предводителем. Но Константин полюбил одну из них, как равную. Высокородный дракон из королевской семьи полюбил… человека. Оболочку, как Чернобог называл. Душу, которая была никем и ничем. За это Смог ненавидел их.
Я не знаю, что теперь с ним было, но, сомневаюсь, что уничтожение физической оболочки, плотного тела, могло убить существо нави, не говоря уже о древнем боге. Но синих искр, испаряющих ошмётки его силуэта — не наблюдалось.
Последнее, что я вижу, это как драконы и туросики начинают менять звериное обличие на человеческое, и как по очереди начинают склоняться на колени перед теми, кто поверг их повелителя. Перед теми, кто был его наследниками — наследниками ада. И прежде, чем ветер Александры успевает окончательно утихнуть, я, перепачканная собственной кровью, без сил падаю в обморок.
***
Когда я распахиваю глаза — жаркая багровая пустошь окружает моё тело. Рубиново-сапфировая галька впивается в поверхность спины и бёдер, а шею и лицо щекочут волосы — мягкие пряди рыжих локонов, рассыпанные на меня словно дождём. Тихий низкий голос Валентины выводит меня из темноты, в которую я провалилась — рядом кружат фразы и слова на таком уже привычном, но по-прежнему непонятном праславянском языке, складываясь в заклинание. Дракониха застыла надо мной, её изящные аккуратные руки мягко прикладываются к моим ключицам, попеременно перекочёвывая на моё раненное бедро; не сразу осознаю, что ворот платья широко распахнут, а подол — задран почти до пояса, полностью обнажая мои ноги.
Между бархатистой кожей её рук и кожей моего человеческого хрупкого тела, висящего на волоске от смерти — вода. С трудом поворачиваю голову на бок и цепляюсь взглядом за пустые стеклянные колбы, похожие на те, что Ян несколько дней назад припрятал в кармане своего камзола, когда мы находились в кабинете князя в замке — ёмкости с мёртвой и живой водой, в этот самый момент исцеляющих меня.
Пока губы Валентины шепчут, а рыжие волосы чуть отстраняются от моего лица, делаю рефлекторный глубокий вдох вязкого душного воздуха, кишащего запахом кипящей смолы, ощущаю, как мои лёгкие тяжело наполняются им, обжигающим подобно лаве, и пытаюсь сфокусировать взгляд на высоком мрачном замке, вершиной уходящем в огненные тучи, у подножия которого я лежала, и на силуэтах, которые выходили из него. Сперва они казались мне едва различимыми тенями, а затем я узнала в них Яна, Константина, Гая и Алексея, и вместе с ними — мужчину, которого я уже видела ранее, лицо которого мне показывал Ян, вытаскивая из собственной памяти, позволяя мне заглянуть в его мысли. Этот мужчина был Трояном. Значит, они освободили его.
Теперь кроме шёпота Валентины невольно вслушиваюсь в разговор братьев с богом конца света, которые обсуждают условия сделки, заключённые с его возлюбленной Живой. Мужчина, услышав её имя, вскидывает руки, покрытые чёрными лентами татуировок, к длинным растрёпанным и запутанным волосам и приглаживает их, как-то незаметно и в то же время стремительно преображаясь — прямо на моих глазах, подчиняясь магии пряди укорачиваются, седая борода исчезает, а сутулые плечи мужчины распрямляются — он меняет свою сущность, принимает очередную из своих трёх форм, на этот раз превращаясь из старца в мужчину средних лет. Он словно чувствует, что я на него смотрю, и переводит на меня взгляд. Нас разделяет расстояние в несколько десятков метров, но могу поклясться, что даже отсюда вижу, как в глубине радужек его глаз кишит самая чёрная мгла, оттенка исчерчивающих его тело татуировок. А затем различаю и его голос, доносящийся до меня приглушённым эхом, теряющемся на полпути, находя преграду в плотной стене густого воздуха. Он говорит что-то о Тьме, в которую я окунулась в озере.
