Видимо, он имеет в виду талант, унаследованный от Мораны, который теперь у Яна получилось использовать в полной мере. Чернобог мучал меня только что, но я не страдала, потому что Ян смог меня от этого оградить.

Но как бы там ни было — Чернобог злился на своего старшего сына и одновременно боготворил его. И продолжил:

— Будь уверен, в следующий раз тебе придётся приложить больше усилий, чтобы помочь ей.

У Яна сверкают глаза, на секунду тоже становясь подобно прожекторам.

— Так хочешь казаться благородным, сын мой, что это уже граничит с эгоизмом. Ты мог спасти их всех, но не можешь, потому что это противоречит твоим личным интересам. Попытаешься меня убедить, что даже одна из их жизней ценна? Каждая? Или она ценна лично для тебя? Невинная кровь всех созданий яви на твоих руках разве не будет беспокоить тебя? Пытаешься сделать вид, что в чём-то лучше, справедливее меня?

Ян ухмыляется угрюмо.

Смог оказался прав. Как ни странно Ян действовал благородно спасая меня, но это была не единственная причина… Не понимаю, почему он так поступает. Понимаю и не понимаю одновременно. Он должен был согласиться. Использовать возможность. Ян глупец. Не знаю, в чем его план, но Ян проигрывает. Или плана вовсе нет? Он пожалеет об этом. Мы все пожалеем.

— Хочешь, я докажу тебе, что ты не так благороден? Что ты вовсе не благороден? — говорит Смог следующее. — Хочешь покажу тебе верхнюю степень твоего эгоизма? Покажу то, что нас с тобой роднит?

И я не понимаю, к чему он клонит.

— Я предлагаю её отпустить, но тогда ты будешь снова служить мне. Спаси человека, одного из рода тех, кого ты так сильно любишь, ценой своей свободы. Стань на колени, и я отпущу её. Прямо сейчас. Стань. Служи мне, и она будет свободна. Служи мне или я её убью.

Ян так же стоит, непоколебимо и нерушимо. Перед моими глазами быстро проносятся фрагменты из прошлого Яна, все те попытки отделиться от отца, весь тот путь внутренних терзаний, что он проделал, чтобы убраться из этого места — из жерла пекла, из собственной тюрьмы. Мне вспоминаются все жертвы, принесённые им. Вспоминаются поступки, которые он здесь совершал не по своей воле, поступки, которыми он не мог гордиться. Скорее всего, Ян тоже об этом с горечью сейчас вспоминал.

Смог выжидающе сверлит его прожекторами света.

А мой взгляд замирает и мрачнеет. Смотрю на переливающийся камнями пол и шепчу, наверное, вслух о том, что Ян не любит меня. Он же не любит меня, не настолько, верно? Но он не любит меня, твёрдо повторяю я. Не настолько, чтобы выбирать меня вместо всей яви. Чтобы выбирать меня вместо себя.

И тут моё сердце млеет. Хотя Смог уже не касается его.

Потому что я понимаю, что одного из нас сейчас не станет. Совсем скоро. Свою смерть я должна была принять, как только оказалась в аду. И пусть я боялась, но теперь хочу, чтобы она случилась. Лучше так. Если выбирать между собой и Яном — я выберу его. Единственное, что меня беспокоит, это то, что Ян увидит мою гибель. Это причинит ему боль. Этого я не желаю.

Больнее всего мне от сожалений о том, что Ян стоит перед подобным выбором. Осознание этого подкашивает меня больше чем физическая боль. Я многое могла бы отдать сейчас за то, чтобы он не должен был такое выбирать. И чтобы он не оказался на месте Константина — потерянного мученика, если вдруг сделает выбор не в пользу меня. И он имел право спасти не меня, а себя. Полное право.

Лучше бы Смог уничтожил меня быстро. С самого начала.

И вдруг понимаю, что дело плохо. Пусть я и не значила для Яна так много, как Алена для его брата, но между нами была связь, он был ко мне привязан, с самого моего детства. Он любил меня, я знаю, какой бы не была эта любовь, какого бы вида не была. Но мои часы истекли, и он это прекрасно понимает.

Выбор слишком лёгкий. И если Ян на него не решится, Смог его сделает сам. В любом случае, я умру — от выбора Яна, от руки Смога в случае промедления сына или от своей раны.

Но единственное, что не должен выбрать Ян — отдать себя во служение. И дело не в том, что мы не можем потерять Яна. Что без него не получится спасти явь. Наш план и так обречён, ведь Троян был всё ещё где-то здесь, заперт. А я — почти бесполезный инструмент, который скорее всего, так и не сможет вернуть магию Живы, ведь мы не до сих пор не знаем, где лунный артефакт. Всё, что я могла бы — отдать свою душу за спасение яви только что. Но Ян этим не воспользовался. Обидно ли мне? Да. Страшно ли мне? Очень. Но не за себя. Ведь всё нормально. Раствориться в ткани вселенной… В чёрной материи… Слиться с частицами звёзд, быть одновременно всем и ничем — что может быть легче этого? Это точно легче того физического и эмоционального изнемождения, что я чувствовала сейчас. А вот Ян… Кроме яви, пострадает и сам Ян. Пострадает так, как никто другой. Он не должен жертвовать собой. Не обязан быть вечность в плену. Ян должен быть спасён. В конце концов, сейчас я могу отдать за него свою жизнь. Это всё, что у меня есть. Пусть я уже не спасу мир, но спасу хотя бы Яна. Он этого заслуживает. Потому что я люблю его. Я не хочу думать о себе. Лишь бы он не лишился своей личности. Ничего страшного. Меня уже все равно не спасти.

Ян медлит, и Смог помогает ему принять решение. Заносит свою ладонь надо мной и лёгкое давление подступает к моей грудной клетке. Но я не чувствую, чтобы Ян снова пытался убрать это ощущение, эту накатывающую медленно боль, перенося меня в невесомость, баюкая меня в невидимом, уютном аромате лесной хвои. Это хорошо, думаю я, понимая, к чему всё идёт.

Но неожиданно лицо Яна меняется. Оно перестаёт быть надменным. Оно становится более каменным.

— Ты отпустишь её прямо сейчас? — спрашивает он.

Нет, восклицаю я про себя. Мне не хватает сил облечь мысли в слова.

— Условия будут таковы, — продолжает мой дракон.

Что?… — думаю я. Он это уточняет, как будто… Нет. Как будто он договаривается. Как будто собирается заключить сделку, которой я больше всего не желала.

— Мне нужны гарантии, что ты позволишь мне вытащить её отсюда и обеспечить сохранность жизни.

Что?… — кричу внутри своего разума.

— Это не торг, сын, — изрекает Смог.

— Тогда сделка не имеет смысла! — говорит Ян громче. Эмоции начинают захватывать его. — Она должна остаться жива!

Я хочу сказать: Нет. Не делай этого, Ян! Пытаюсь, но не могу произнести — губы просто не слушаются.

Отказываюсь принимать, что он творит.

Служить вечность королю ада в обмен на меня? Он что, с ума сошёл? Сначала он не обменял меня на людей всего мира. А теперь это? Я не думала, что Ян был способен на глупые поступки, но он был. Он знает меня с моего рождения, да. Но в контексте его жизни — это ничто. Сейчас он совершал ошибку. Сломаться, отдаться отцу, чтобы он смог творить зло его руками, снова? Чтобы он опять подчинил волю Яна себе? Потерять свободу, к которой он так долго шёл. Моя жизнь ничтожна по сравнению с вечностью, жуткой вечностью, которая его ждала. Он не в своём уме, точно как его брат — Константин.

Смог кипит. Он такого, вероятно, не ожидал, хоть и желал, чтобы Ян вернулся к нему и стал снова его рабом, рабом его воли.

За моей спиной внезапно возникает голос, ещё один голос, кто-то говорит. Слышу плач, в зале появляется некто — это Александра. Она замерла у входа, плачет и твердит, что ей жаль. Жмётся к стене, вокруг неё расступаются туросики. Я не знаю, к кому обращена её мольба — к нам из-за того, что я упала во Тьму по её неосторожности или к отцу, потому что сейчас она против воли его предавала, заняв сторону своих братьев и сестры. Но она плачет, забившись в угол у двери, и на неё мало кто обращает внимание.

Ян уже был готов сделать то, что требовал Чернобог — повиноваться, стать перед ним на колени. Я вижу, как он начинает опускаться, чтобы заключить ошибочную, нелепую сделку. Но внезапно другой голос раздаётся рядом со мной. Замогильный. Он принадлежит Константину. Про него давно все забыли, но он выглядит напряжённым, сидя на полу, уткнувшись глазами в глянцевый мрамор, как никогда. Ян опускает на него взгляд и машинально замедляется. И Константин громко произносит: