– Да, это сразу берем. Вы, Егор Дмитриевич, не обижайтесь, но немецкий язык первоочередной. Все же они заказчики, – сказал Земляков.

– Даже не думаю расстраиваться, – заверил венгерский переводчик, подцепляя ножом из банки мелкие пахучие кусочки. – Вы, Женя, лучше переведите, что я такое ем.

– Это не немецкое, а французское, – объяснил столичный полиглот. – По-моему, улитки в винном соусе. Или устрицы. В общем, моллюски.

Егор Дмитриевич поспешно отставил банку:

– Господи ты боже мой! Дайте же запить!

Запивали легчайшим вином – пахло летом и то ли лимоном, то ли апельсином. Капитан Жор признал, что этого сорта не знает, но главное, что не крепкое. К вину сапер Николай принес огромную плитку шоколада – размером не меньше полуметра, упакованную в плотный пергамент.

– Вот она, мечта любой девушки! – провозгласил Земляков. – А еще говорят, что размер не имеет значения.

– Не пошлите, Женя. Вы не в Москве, а в приличном обществе. – Капитан Жор принялся вытирать руки обо что-то нежно-бархатное, женское, свисающее из распахнутого чемодана. – Давайте упаковываться и браться за дело. Судя по часам, уже почти полночь. Водители нас заждались, и вообще, этот андеграунд утомляет. Лично я сказал бы…

В тоннеле громыхнуло, мигнули фонарики, на головы посыпалась пыль – сработала растяжка на «крысиной» решетке.

– Немцы!

Иванов скатился с шубы-подушки уже с автоматом в руках.

Одиннадцатого января советским войскам удалось пробиться к кладбищу Керепеси с востока, занять железнодорожную станцию Йожефарош. На площади Орчи контратака венгров при поддержке штурмовых орудий увенчалась частичным успехом.

Полеты люфтваффе были неудачны: лишь одному самолету удалось сбросить груз осажденным.

За сутки нашими войсками были заняты двести четырнадцать кварталов.

К западу от города продолжались ожесточенные бои. Наши войска были вынуждены оставить городок Замой в пятнадцати километрах севернее Секешфехервара. Войска 3-го Украинского фронта оказались в крайне сложной ситуации.

Работали по-стахановски. Иванов вышвыривал из чемоданов вещи, перебрасывал подходящую пустую кладь в канцелярскую кладовую. Там Земляков набивал в чемоданы и мешки бумаги. Саперы и Тимофей тащили багаж в насосную, где укладывали на тележку. Рулил норовистым транспортным средством Егор Дмитриевич, наскоро сваливал груз у лифтовых лестниц, возвращался за новой порцией. Спешили, как могли, Тимофей дважды врезался головой в капкан из свисающих кабелей – ловушка похуже минной, черт бы ее взял.

На посту оставался капитан Жор, сидящий за баррикадой поперек туннеля: там уложили дверь, подкрепили всяким разным из склада барахла. Немцы, или кто там по туннелю шастал, пока не приближались: подрыв растяжки остановил. Может, и совсем не придут, но идти проверять по прямому коридору было опасно, там первую же пулю словишь. Оставалось поспешать и таскать.

– Да сколько же там еще?! – прохрипел Жора, норовя прислониться к стене.

– Давай-давай, потом передохнем, – призвал Тимофей, которого и самого уже шатало.

– Чемоданы все, – сообщил Иванов, выскакивая к баррикаде. – Есть портьеры, а может, скатерти. Давать?

– Давай! – отозвался Земляков. – Тут не так много осталось, но важное.

– Дмитриевич уже тоже закончился, – сказал Тимофей. – Впору самого на телеге возить.

– Сразу за дверью насосной сваливайте, потом перебрасывать будем, – решил старший лейтенант.

Работать приходилось почти в полной темноте. Земляков еще чуть подсвечивал себе фонариком, дальше носили на ощупь, благо туннель уже знали. Тимофей помог увязать узел, взвалил на плечо. Повело вбок, врезался узлом в дверной проем.

– Не снеси! Завалит нас на фиг, – хриплым шепотом зубоскалил Земляков.

Ага, очень смешно. Ткань узла, дорогая, плотная и гладкая, так и норовила выскользнуть из рук. Черт, хоть бы рядно какое-то нормальное нашлось. Тимофей преодолел ровную часть туннеля, повернул, машинально наклонил голову, уклоняясь от кабельной ловушки (где-то здесь должна быть), разминулся с сапером.

– Да сколько там?

– Чуток, – выдохнул Тимофей, на миг прислоняясь спиной к стене и перехватывая неподъемный узел.

Очередной раз споткнулся о ящик с взрывчаткой, но вот она, дверь насосной. Горит пристроенный фонарик, задыхающийся переводчик нагружает тележку.

– Сейчас поможем, Дмитрич…

В туннеле застрочил автомат старлея, ему разом ответили два немецких, дробный грохот влетел в зал насосной, рассыпался о бока высоких цистерн…

Теперь до поворота таскали ползком. Баррикаду удерживал Иванов. Его штурмовой автомат выдавал короткие очереди, отвечали ему густо, но больше из винтовок, что выходило даже хуже: казалось, пули рикошетят от бетона раз десять, не меньше. К тасканию бесконечной бумаги подключился капитан Жор, силы у него были, но навыка не имелось. Тимофей послал капитана за угол, здесь управлялись вдвоем с Жорой, ползком толкая перед собой тюки, передавая за поворот.

– Немного осталось, но не во что упаковывать. – Земляков передал корявый узел из увязанных в собственную телогрейку проклятых бумаг. – Тимка, изобрети что-нибудь.

Тару сержант Лавренко отыскал на «продскладе»: высыпал бутылки из деревянных ящиков, колбасы из бумажного куля.

– Самое то!

Земляков запихивал бумаги в благоухающий копченостями мешок…

По туннелю несло дым, рвались гранаты, осыпая со свода пыль, кричали упорные немцы. Теперь Иванов огрызался длинными очередями: видимо, поджимало…

– Все!

Земляков подтолкнул к двери переполненный папками ящик, начал поспешно застегивать на себе ремень с кобурой и прочим. Помещение и вправду было пусто: ни единой бумажки, только куча ветоши и одинокая пустая бутылка. Все-таки большой педант столичный переводчик.

– Голову только не поднимай, – предупредил Тимофей, волоча к двери неподъемный ящик.

– Угмы!

Старший лейтенант сунул в зубы папочку с чем-то особо важным, отключил фонарик, навалился на ящик.

В коридоре стало совсем уж сурово. Рванула близкая граната, звонко зазвенело пропоротое осколками серебро – два сервиза укрепляли левый фланг баррикады.

– Товстаршлейтенат, завершили мы! – крикнул Тимофей, толкая головой в шлеме ящик.

– Понял, – кратко ответил Иванов.

Со свода сыпались уже вполне солидные шматки бетона. Да что фрицы упорствуют-то так?!

Тимофей помог переставить ящик через порог двери насосной. Пальба в тоннеле разом изменила характер.

– Пулемет включился, – прохрипел Земляков. – Шустрее, товарищи! Тима, отзывай старлея, разнесут его сейчас.

Тимофей двинул в коридор, но Иванов уже полз навстречу.

– Тикай! Там фаусты!

Сержант Лавренко дал задний ход. Едва успели уйти за поворот, как сзади рвануло. Тимофею показалось, что даже над полом подлетел, уши мигом заложило.

– Задраивай! – кричал издалека Земляков.

– Без суеты, – очень глухо отвечал Иванов, перебрасывая за порог ящик с взрывчаткой.

Саперы бегом подогнали тележку, сообща бахнули на нее заключительный груз бумаг. Иванов в тоннеле скорчился на боку, протягивал поперек прохода проволочку для растяжки. Пулемет в тоннеле неистовствовал, потом разом смолк. Уже у баррикады фрицы…

Иванов запрыгнул в насосную, вместе задраили дверь.

– Все, поднимаем ценности. Иванов, сколько у нас в резерве?

– Минут пять, пока подойдут. Начнут вскрывать, тут уж ждать не будем. Я послушаю, спешить не стану. Но и нас тряхнет.

Иванов аккуратно вставлял детонаторы. Тимофей и Земляков подхватили остатки малость рассыпавшихся бумаг, побежали к лестнице.

– Не война, а сплошные канцелярско-такелажные работы, – заметил старший лейтенант. – Тима, вон еще подними утерянное, похоже на спецификацию, может быть важным…

На засилье канцелярских работ сержант Лавренко пока как-то не жаловался, но вот такелажных – это да. Снова таскали, выстроившись цепочкой, передавали вверх по ступеням. Народу было маловато, приходилось бегать. Тимофей понимал, что ему-то еще ничего, вот капитану и Егору Дмитриевичу куда сложнее – оба уже в возрасте, переводчик так и вообще старик. Но продвигались, продвигались вверх с грузом.