Уэнсдэй почти благодарна ему за резкий тон — неуклонно нарастающее раздражение заполняет щемящую душевную пустоту.

Злость всегда придавала ей сил.

— Я — единственная, кто довел расследование до конца, — ядовито шипит Аддамс сквозь плотно стиснутые зубы. — А весь штат вашего полицейского участка в это время сидел сложа руки.

— Сомневаюсь, что заложники оказались на заводе просто так, — шериф чуть повышает голос, явно приближаясь к точке кипения. — Держу пари, они там из-за твоей очередной сраной выходки.

— Они там из-за вашего бездействия.

Но чертов Галпин прав.

Неутешительная мысль снова впивается в мозг — горит и жжет, словно ожог концентрированной серной кислотой.

Куда бы Уэнсдэй не пошла, смерть и разрушения неуклонно следуют по пятам. Будто вокруг неё всегда была и будет невидимая радиационная зона. Мертвая темная территория, уничтожающая все живое в радиусе нескольких метров.

Прежде она находила это изрядно увлекательным.

Но прежде никто не рисковал жизнью ради неё с такой поразительной слепой преданностью. Это не должно повториться. Она больше никогда не допустит подобного.

— В день, когда ты закончишь школу и свалишь отсюда нахрен, я открою бутылку лучшего виски, — Галпин неприятно скалится собственной псевдо-остроумной шутке.

По крайней мере, он держит себя в руках.

Или убедительно делает вид.

Она слишком истощена переживаниями, выходящими за узкие рамки ограниченного эмоционального диапазона, чтобы разбираться ещё и с чужими чувствами. Если у шерифа не хватит решимости выстрелить в свою обезумевшую жену, Уэнсдэй сделает это самостоятельно. И пусть она никого не убивала прежде, она точно знает, что в решающий момент рука не дрогнет.

Когда они выезжают на шоссе, за ними выстраивается целый кортеж из полицейских автомобилей и двух карет скорой помощи. Сирены оглушительно ревут, сине-красные проблесковые маячки тревожно мигают, вынуждая всех остальных водителей прижаться к обочине.

Аддамс то и дело бросает отрывистый взгляд на коричневую кобуру, откуда торчит матовая рукоять черного пистолета. Стрелка на спидометре жмется к максимальному значению, но ей все равно кажется, что дорога тянется невыносимо медленно. Она сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, и сильно прикусывает губу с внутренней стороны. Теплая кровь с привкусом металла заполняет рот, и Уэнсдэй нервно сглатывает.

Включив правый поворотник, шериф сворачивает на едва заметную проселочную дорогу, поросшую пожухлой прошлогодней травой. Он не сбавляет скорости, но все же выключает сирену. Остальные полицейские делают то же самое.

Когда между густыми засохшими кустарниками появляются уныло-серые очертания заброшенных ангаров, Аддамс вновь ощущает волну леденящего липкого страха.

Что, если они не успели?

Что, если Франсуаза уже кого-то убила?

Что, если Ксавье умер, так и не дождавшись помощи?

И ещё множество пугающих «если», заставляющих её сердце… болезненно сжиматься. Уэнсдэй неоднократно использовала эту фразу в своих романах, но никогда даже не могла предположить, что это отнюдь не фигура речи, а вполне реальное физическое ощущение. Её прошибает холодный пот.

Аддамс на секунду прикрывает глаза, пытаясь собрать воедино скудные остатки самообладания.

Шериф ведет машину уверенно, ловко объезжая огромные грязные лужи, в одной из которых всего несколько часов назад намертво застрял её несчастный Форд. Аддамс запоздало вспоминает, что срок аренды заканчивается сегодня вечером. Будет иронично, если она умрет и не сможет вернуть машину — эта мысль внезапно заставляет её слабо усмехнуться.

Похоже, это что-то истерическое.

Она не вполне уверена.

Она уже ни в чем не уверена.

— Показывай ангар, — Галпин не оборачивается к ней, напряженно озираясь по сторонам и переместив ногу на педаль тормоза.

Уэнсдэй обводит цепким немигающим взглядом ряды абсолютно одинаковых кирпичных ангаров. Они заехали совершенно с другой стороны, и теперь она чувствует себя немного дезориентированно. Уходит не меньше трех драгоценных минут, прежде чем она с присущей детективу внимательностью замечает слегка примятую траву у ворот четвертого склада справа. И едва различимый след бордовой краски на одной из ржавых створок — именно здесь был спрятан старый фургон, и именно это место Уэнсдэй случайно зацепила боковым зеркалом всего несколько часов назад.

— Туда, — она решительно указывает пальцем на ангар, расположенный по соседству с импровизированным гаражом.

— 10-17.{?}[Срочное сообщение.] Пятый по правую руку, — диктует шериф в рацию и снова нажимает на газ.

Автомобиль медленно трогается с места и уже спустя минуту останавливается боком напротив высоких ворот, покрытых толстым слоем ржавчины. Кареты скорой тормозят чуть позади.

Аддамс невольно задерживает дыхание и вся обращается в слух, надеясь уловить признаки чужого присутствия. Но вокруг стоит звенящая непроницаемая тишина, нарушаемая лишь тихим рокотом нескольких моторов.

— Она вооружена? — тихо спрашивает шериф, доставая пистолет.

— Я видела только нож, — с готовностью сообщает Уэнсдэй. — Был револьвер, но в нем нет патронов.

— Ясно. Сиди тут и не высовывайся.

Разумеется, она не намерена исполнять приказ. Как только Галпин-старший выходит из машины, придерживая рукой дверь, чтобы она не хлопнула, Аддамс решительно устремляется за ним. Обернувшись через плечо на звук её тихих шагов, он недовольно кривит губы, но на бессмысленные споры сейчас совершенно нет времени. Раздраженно махнув рукой так, словно отгоняет назойливое насекомое, шериф жестами сигнализирует остальным полицейским — они молниеносно рассредотачиваются по периметру. Несколько человек занимают позиции за автомобилями, ещё четверо останавливаются прямо напротив ворот ангара, ещё трое — следуют за ним, с готовностью направив пистолеты на проржавевшую дверь.

Уэнсдэй, не имеющая при себе никакого оружия, замирает по левую сторону от Галпина в паре шагов от цели.

Тот прищуривается и, выждав мгновение, по очереди загибает три пальца на руке, а затем коротким кивком головы подаёт сигнал к началу действий. Аддамс машинально делает глубокий вдох.

А в следующую секунду Галпин ударом ноги выбивает хлипкую ржавую дверь.

— Стоять, полиция! Никому не двигаться!

Тяжелые железные ворота бесшумно распахиваются, и полицейские ровным строем быстро устремляются внутрь. Уэнсдэй, окончательно наплевав на базовые инстинкты самосохранения, заскакивает следом. Свет в ангаре полностью выключен, глаза привыкают к темноте лишь спустя несколько секунд — невыносимо долгих секунд, пока она инстинктивно выискивает взглядом Ксавье.

Он здесь. И он жив.

Полулежит, провалившись спиной к стене и уронив голову на грудь — бледный как смерть от колоссальной потери крови, но все-таки живой. И он даже немного реагирует на появление полиции, пытаясь упереться ослабевшими руками в неровный каменный пол и приподняться.

Успела. У неё вырывается вздох невероятного облегчения, и на пару секунд Уэнсдэй напрочь забывает о Франсуазе Галпин.

Она тоже здесь.

Стоит совсем рядом с тихо всхлипывающей Энид, небрежно прокручивая между пальцами мясницкий нож с широким лезвием. И вопреки ожиданиям, вовсе не выглядит шокированной внезапным штурмом.