Это дарит Уэнсдэй иллюзию контроля над происходящим.

— Стой, стой… — он разрывает поцелуй и опасливо озирается на неплотно прикрытую дверь. — Вдруг кто-то войдёт?

— Не стоит злить меня, находясь в комнате, полной пыточных орудий, — она язвит и угрожает вовсе не специально. Просто по-другому не умеет.

И он поддаётся.

Он всегда ей поддаётся.

Осознанно или нет, Уэнсдэй не знает, да и не хочет знать. Жар его ладоней ощущается даже сквозь плотную ткань платья, и все прочие мысли разом вылетают у неё из головы. Ксавье с жадностью углубляет поцелуй, их языки встречаются, и Аддамс вдруг становится невыносимо душно в холодном подвале.

Его руки хаотично блуждают по ее спине, но в этих прикосновениях слишком много заботливой нежности. Уэнсдэй ощущает недовольство, ей вовсе не по вкусу столь явные проявления романтических чувств. Это очередное недопустимое «слишком». Ей гораздо больше нравится, когда Ксавье ведёт себя грубо, когда наматывает на кулак тугие косы и входит сразу на всю длину, когда быстро двигается внутри неё, до синяков сжимая бедра… Только в такие моменты Аддамс может быть уверена, что бегущие по телу мурашки вызваны исключительно зовом плоти, а не чем-то большим.

Уэнсдэй безжалостно сильно кусает его нижнюю губу, и Ксавье шумно выдыхает, опускаясь поцелуями на шею. Горячее дыхание опаляет холодную кожу, и она чувствует, как начинают пульсировать мышцы внизу живота. Сегодня Ксавье не требуется много времени, чтобы заставить ее застонать — осознание, что их могут обнаружить в любой момент, будоражит кровь адреналиновым всплеском.

Он задевает языком бьющуюся жилку над ключицей и впивается зубами, оставляя новый красноватый след поверх ещё не сошедших предыдущих.

За считанные минуты пустота внутри становится невыносимой. С новым стоном Уэнсдэй подаётся ему навстречу, прижимаясь всем телом и поспешно стягивая с него футболку.

Ксавье зажимает ей рот левой рукой, в то время как правая настойчиво нащупывает застежку платья. Он возится с замком невыносимо долго. Не имея никаких сил ждать, Уэнсдэй заводит руки за спину и чрезмерно резко дёргает язычок замка — раздаётся треск рвущейся ткани.

— Так не терпится? — он самодовольно усмехается в промежутке между поцелуями.

И тут же шипит от боли.

Аддамс не оставляет эту фразу безнаказанной — впивается в спину Ксавье, с садистским удовольствием раздирая кожу острыми ногтями. Восхитительное ощущение бисеринок крови под подушечками пальцев срывает с ее губ очередной стон, слышимый даже через его ладонь.

— Черт, постарайся вести себя тихо… — шепчет Ксавье, склонившись к ее уху.

Это порядком злит.

В ее же собственном доме он указывает ей, как нужно себя вести. Остатки здравого смысла, ещё не испепелённые огнём возбуждения, подсказывают Уэнсдэй, что он абсолютно прав.

Но ей все равно хочется, чтобы Ксавье немедленно замолчал. В последнюю ночь в Неверморе она угрожала приковать его к кровати. И пусть кровати здесь нет, зато оков более чем достаточно.

Совместными усилиями наконец-то удаётся справиться с застежкой, и Аддамс поспешно снимает платье через голову, отбрасывая прочь. Руки Ксавье ложатся на грудь, прикрытую простым чёрным бюстгальтером и настойчиво стягивают бретельки вниз по плечам. Когда его пальцы задевают напряженные соски, ей буквально начинает не хватать воздуха. Ставшее безвольным тело снова предаёт ее, оказываясь в полной власти сокрушительного желания. Каждый нерв ощущается словно оголенный провод под опасным для жизни напряжением. Очевидно, длительный перерыв не прошёл даром, в разы усилив чувствительность.

Пытаясь сдержать стоны, Уэнсдэй утыкается ему в шею. Но становится только хуже. У Ксавье дьявольски приятный парфюм — насыщенно-древесный, с горьковатыми нотками специй. Она чувствует себя совершенно пьяной, и, желая отомстить за это, яростно впивается зубами в его кожу в том месте, где быстро пульсирует сонная артерия. Аддамс знает, что это чертовски больно. И ей это чертовски нравится.

Тепло его настойчивых пальцев так резко контрастирует с холодом ее мертвецки бледной кожи. И лёд неизбежно плавится. Каким-то непостижимым образом Ксавье удаётся раз за разом пробивать все барьеры, прежде казавшиеся несокрушимыми. У него определённо есть склонность к мазохизму — чем сильнее Уэнсдэй пытается провести между ними черту, тем настойчивее он тянется к ней. Мягко, но уверенно. Третий закон Ньютона во всей красе — сила действия равна силе противодействия.

Аддамс не любит признавать поражение, но, похоже, его тактика работает.

Губы Ксавье сжимаются вокруг ее соска, и она разом забывает о физике.

Затуманенный взгляд ее угольно-чёрных глаз скользит по очертаниям пыточных орудий и останавливается на тяжелых кандалах, прицепленных к дыбе. Вот оно.

Уэнсдэй настойчиво подталкивает его, принуждая сделать несколько шагов назад. Ксавье немного запинается о разбросанные вещи, но покорно подчиняется, опираясь обеими руками на неотесанные круглые брёвна. Стремясь отвлечь, она целует его почти нежно, невесомо проводя пальцами по выступающим позвонкам. Свободной рукой Аддамс пытается нащупать тяжёлые металлические оковы и подтянуть их к его запястью. Ей почти удаётся это сделать, но его близость вызывает легкую дрожь в пальцах… Раздаётся режущий слух звон металла. Ее реакция притуплена возбуждением.

Ксавье усмехается сквозь поцелуй и неожиданно резким движением приподнимает ее за талию и усаживает на дыбу. Плохо закреплённая конструкция шатается, и Уэнсдэй инстинктивно вцепляется в брёвна. С тихим лязгом оковы смыкаются вокруг ее левого запястья. А через долю секунды — вокруг правого.

— Ты правда думала, что я не разгадаю твоих намерений? — на уровне едва различимого шепота выдыхает Ксавье, отстранившись буквально на пару сантиметров. На его лице сияет раздражающе победная улыбка.

Уэнсдэй тяжело дышит, глядя на него исподлобья. Сердце бешено колотится в клетке из рёбер.

Она не готова так быстро признать поражение.

Дергает руками в попытках освободиться, но кандалы весят не один килограмм, и успеха ей не добиться никакими усилиями.

— Ты даже не знаешь, как обращаться с этой конструкцией, — пусть она не может причинить физическую боль, ядовитый сарказм все ещё при ней.

— Все-таки ты правда невысокого мнения о моих умственных способностях, — Ксавье вовсе не выглядит уязвлённым, и Уэнсдэй почти шипит от бессильной ярости.

Он обводит причудливое сооружение из дерева и металла задумчивым взглядом и, сообразив, тянет одну из лежащих на полу цепей. Тяжёлые оковы больно врезаются в ее тонкие запястья и тянут назад.

Уэнсдэй вынуждена признать, что эта боль действует возбуждающе. Принимая правила игры, она откидывается назад, опираясь локтями на брёвна. Звенья цепей, лежащие за ее спиной, приятно холодят обнаженную кожу.

Жар между бёдер усиливается, мышцы внутри сводит тянущей судорогой, и она машинально раздвигает ноги. Но Ксавье явно намерен поиздеваться над ее терпением. И хотя зелёно-карие глаза явственно темнеют от желания, он не спешит приступать к делу. Зафиксировав цепь вокруг одного из столбиков, он мучительно медленно проводит пальцами по внутренней стороне бедра. От этого почти невинного прикосновения ее сердце проваливается куда-то вниз. Уэнсдэй подаётся навстречу его ладони настолько, насколько позволяют наручники. Ксавье быстро убирает руку. Она не может сдержать разочарованного стона.

Отчаянно хочется закрыть глаза, чтобы полностью сконцентрироваться на острых ощущениях, но Аддамс опасается, что в таком случае пожар внизу живота станет совершенно невыносимым. Поэтому она заставляет себя смотреть — пристальным, немигающим взглядом. Челка падает на глаза, но оковы не позволяют дотянуться, чтобы ее поправить. Внимательный Ксавье замечает это и тянется к ней рукой, чтобы заправить за ухо выбившийся локон. Несмотря на все происходящее, это слишком интимный жест — она ловко уворачивается от прикосновения.