Унять неистовое сердцебиение и восстановить сбившееся дыхание удается только спустя добрых пять минут.

Осторожно, словно ступая по минному полю, Ксавье приподнимается и тянется к Аддамс. Она смотрит на него исподлобья тяжелым подозрительным взглядом, но пока не отшатывается. Прежде, чем она успевает передумать, он оставляет легкий поцелуй на взмокшем виске и на всякий случай быстро отстраняется.

К огромному облегчению, негативной реакции не поступает.

Вернее, не поступает совершенно никакой реакции, но в случае с Уэнсдэй — это уже маленькая победа.

Ксавье улыбается.

— Счастливого рождества, Аддамс, — тихо произносит он.

— Не вздумай сказать такое за сегодняшним ужином, — привычно-ядовитым тоном парирует она и, немного подумав, добавляет. — В нашей семье принято говорить иначе. Несчастливого Рождества.

Комментарий к Часть 7

Считаю нужным сообщить, что до завершения осталась одна глава)

И как обычно, с нетерпением жду вашего мнения)

========== Часть 8 ==========

Комментарий к Часть 8

Саундтрек:

Garbage - I’m waiting for you

Пожалуй, впервые в эпиграфе строчка не из песни, а из фильма.

Приятного чтения!

Wait… If you come closer,

I will never let you go.

Остаток утра и большую часть дня они проводят в ее комнате. Ксавье уходит к себе лишь ненадолго, чтобы переодеться и велеть прислуге подать завтрак.

— Может, нам и не стоит прятаться? — спрашивает он, намазывая поджаренный тост тонким слоем масла. — Мне показалось, что твои родители даже рады моему присутствию.

Она неопределённо пожимает плечами. Благосклонность родителей к нему очевидна, и Уэнсдэй ощущает смятение — нельзя сказать, что она ожидала от них иной реакции, но все вокруг словно помешались на дурацкой идее об отношениях. Отец и мать. Пагсли. Вещь. И самое катастрофическое — какая-то часть ее собственного разума.

Словно половина мозга поражена опасным вирусом, с которым категорически не желает бороться иммунная система. И с каждым днем проклятая зараза крепнет и множится, захватывая все новые клетки.

Ксавье продолжает болтать без умолку, рассказывая о своих путешествиях по Европе — о рыбацкой деревушке на Сицилии, о заповеднике Камчия недалеко от Варны, о кладбище Пер-Лашез в Париже… Аддамс очень хотела бы сказать, что едва воспринимает его слова, но это ложь. Ей и вправду немного любопытно слушать, как выглядит могила Модильяни{?}[итальянский художник и скульптор XX века, представитель экспрессионизма]. И немного любопытно наблюдать, как бархатная зелень его глаз вспыхивает ярким огнём.

И это вовсе не смертоносное адское пламя, как у нее самой.

Это мягкий теплый свет, дарующий хрупкое ощущение умиротворения.

Они сидят в противоположных углах небольшого диванчика, обтянутого черной кожей. Уэнсдэй сжимает бледными пальцами чашку с давно остывшим чаем — снова одну на двоих, ведь иначе было бы подозрительно.

В комнате довольно прохладно, старые оконные рамы легко пропускают даже малейший сквозняк. Прошлой ночью выпал снег, устелив бескрайние равнины с редкими иссохшими деревьями неровным грязно-белым полотном. Но ветер не утихает, поминутно обрушивая мощные удары на дребезжащие стекла.

Аддамс вовсе не холодно, аномально низкая температура тела позволяет чувствовать себя комфортно даже в сильные морозы, но Ксавье все равно приносит плед. И укутывает ее ноги, облаченные в тонкие гольфы — настолько аккуратно и бережно, будто он прикасается к статуэтке из муранского стекла. Уэнсдэй бросает на него короткий настороженный взгляд исподлобья, вместе с тем прислушиваясь к собственным ощущениям.

Вопреки обыкновению, вторжение в личные границы совсем не вызывает раздражения. Словно все происходящее абсолютно естественно. Словно Ксавье и вправду самое место в ее доме, на ее диване… В ее мыслях.

Худший ночной кошмар наяву.

— …отец хочет, чтобы после школы я поступил в колледж и получил какую-нибудь серьезную скучную специальность. Но я не стану это делать. Сбегу куда-нибудь в Европу и буду рисовать дни напролет, — он широко улыбается, явно испытывая колоссальный восторг от такой перспективы.

— Это очень изысканный способ умереть от голода, — машинально язвит Уэнсдэй, и Ксавье добродушно смеётся. Распущенные волосы падают ему на лицо, и он отбрасывает их небрежным движением длинных пальцев. К сожалению, она не может отрицать, что этот простой жест получается весьма… привлекательным. Она снова начинает ощущать лёгкое покалывание в животе.

— Ты могла бы поехать со мной, — внезапно став серьёзным, произносит Ксавье.

Она одаривает его привычно-холодным взглядом, но те времена, когда это заставляло его мгновенно умолкнуть, похоже, давно прошли. Мысленно проклиная себя за слабость, Аддамс залпом допивает остатки чая и, отставив опустевшую чашку, пытается подняться с дивана. Но он ловко предотвращает побег, поймав ее руку и переплетая пальцы со своими.

— Нет, правда… — он мягко, но настойчиво тянет Уэнсдэй назад, принуждая снова опуститься на кожаный диванчик. Внимательно смотрит ей в глаза, словно пытаясь заглянуть в самые затаенные глубины темной души и отыскать там ответы на все вопросы. Под его пристальным взглядом Аддамс вдруг чувствует себя непривычно уязвимо. Новое ощущение. Не сказать, что приятное. Она не знает, как реагировать. Воспользовавшись ее минутным замешательством, Ксавье уверенно продолжает. — У меня есть сбережения. Этого хватит на первое время. Мы можем поехать на Сицилию или в Румынию или куда захочешь… Можем объездить весь мир. Стать по-настоящему свободными.

— Я предпочитаю решать проблемы, а не сбегать от них.

Но эта мысль вовсе не кажется бредовой.

В детстве дядя Фестер много и увлеченно рассказывал ей о своих путешествиях — о попытках отыскать затерянные храмы южного Шаолиня, о загадочных пирамидах на полуострове Юкатан, о таинственной долине Хэйчжу в Китае… О пиратских кладах и затонувших кораблях. Эти истории заменяли ей сказки на ночь, и очень часто, засыпая в обнимку с куклой без головы, Уэнсдэй представляла себе бесконечно далекие страны и неизведанные заброшенные города. Пожалуй, там она могла бы писать. Писать по-настоящему, не отвлекаясь на шкодливого Пагсли и чрезмерно увлеченных друг другом родителей.

Ксавье продолжает неотрывно смотреть на нее, и в его зеленых глазах настолько отчетливо сквозит отчаянная надежда, словно от ее ответа зависит его жизнь. После всего, что она сделала, он все еще хочет быть рядом. Держит ее за руку и строит совместные планы на дальнейшую жизнь. Уэнсдэй не в силах понять столь убийственной тяги к мазохизму. Наверное, именно это люди называют громким и глупым словом «любовь». Наверное, именно это талантливые поэты и писатели прошлого восхваляли в своих бессмертных произведениях.

Она не уверена, что чувствует то же самое. Не уверена, что ее эмоционального диапазона вообще хватит на такое.

Не уверена, но…

Возможно, стоит попробовать?

Похоже, странному вирусу все-таки удалось поразить оставшуюся часть мозга.

— Я могу сделать тебе больно, — предупреждает Уэнсдэй, нахмурив брови в невероятном усилии облечь лихорадочный поток мыслей в слова.