Вдох. Выдох.

Снова вдох. И снова выдох.

Стиснув зубы, она предпринимает вторую попытку подняться. Впивается ногтями в прохладную кожу дивана с такой силой, что белеют костяшки пальцев — и резким рывком выпрямляется. Ноги становятся ватными, но титаническим усилием воли Аддамс удаётся сохранить вертикальное положение.

Ей невыносимо жарко, плотная ткань джемпера липнет ко взмокшей спине, очертания кабинета плывут перед глазами, а вкус крови во рту вызывает нарастающее чувство тошноты.

Но Уэнсдэй лишь сильнее стискивает зубы — до скрежета, до боли — и делает первый осторожный шаг, держась за стену.

Она не особо понимает, что нужно делать в подобной ситуации. В голове стоит туман, боль набатом стучит в висках, а пульс явно зашкаливает за сотню — все эти плачевные факторы нисколько не способствуют умственному процессу.

Практически не отдавая отчёта в собственных действиях, Аддамс медленно движется в сторону уборной. Вероятно, ледяная вода поможет хоть немного прийти в чувство — а потом, если не станет легче, можно будет вызывать скорую.

Но Уэнсдэй чертовски надеется, что до подобных кардинальных мер дело не дойдёт.

Ей непременно станет легче.

Нужно только немного подождать.

В какой-то момент, когда до заветной двери остаётся не больше четырёх шагов, приступ головокружения накатывает с новой силой. Пошатнувшись на ослабевших ногах, она едва не падает, но инстинктивно успевает схватиться за прибитую к стене полочку.

На пол летит несколько предметов.

Кажется, что-то разбивается.

Что именно — понять трудно, перед глазами хаотично пляшут цветные мушки.

Из носа продолжает капать кровь — кажется, джемпер на груди уже насквозь пропитан горячей алой жидкостью. Наплевать. На всё наплевать. Это не так важно. Важно добраться до проклятой уборной. Но совсем незначительное расстояние сейчас подобно марафонской дистанции.

Взгляд становится совсем расфокусированным — как будто перед глазами стремительно вращается калейдоскоп, остановить который Уэнсдэй не в силах. Головная боль усиливается с каждым шагом, словно в черепной коробке медленно раскаляется добела кусок железа.

А вот пинки в животе внезапно… затихают.

И это чувство — вернее, его отсутствие — пугает в стократ сильнее всех прочих.

Oh merda.

Похоже, она совершила ужасающую ошибку.

Похоже, это не закончится так легко.

Похоже, пора кому-то позвонить.

Торпу, Синклер, Шепарду… Кому угодно.

Обернуться назад стоит очередного титанического усилия воли — и лишь когда затуманенный взгляд угольных глаз падает на сумку, небрежно брошенную на диване, Аддамс запоздало вспоминает, что проклятый мобильник давно разрядился.

Черт бы его побрал.

Благо, есть стационарный.

Но путь до письменного стола на шесть-семь шагов длиннее, чем до дивана, что в нынешнем крайне плачевном состоянии сродни километру.

Впрочем, выбора всё равно нет.

Выждав пару секунд, чтобы собрать воедино жалкие остатки самообладания, Уэнсдэй осторожно разворачивается, цепляясь за стену.

А в следующий момент делает неловкий шаг вперёд и наступает каблуком на один из мелких предметов, слетевших с полки. Нога мгновенно подворачивается, и от резкого движения перед глазами всё меркнет. Краем ускользающего сознания она чувствует, что летит на пол, а потом воцаряется кромешная тьма.

========== Часть 15 ==========

Комментарий к Часть 15

Саундтрек:

Muse — Sing for Absolution

Приятного чтения!

Age: 32

Примечание: в данной главе события описываются от лица Ксавье, потому и возраст другой, ибо его день рождения уже прошёл.

С каждым днём весна всё увереннее вступает в свои права — и Нью-Йорк словно выходит из зимней спячки, сверкает яркими одеждами случайных прохожих, первой зеленью на аккуратно подстриженных деревьях, заливистыми трелями птиц… И вместо того, чтобы уделить время работе, Ксавье позволяет себе немного расслабиться — и долго стоит напротив панорамного окна во всю стену, с наслаждением потягивая карамельный латте.

Впрочем, спешить особо некуда.

Новая выставка, недавно открытая в канадской галерее, получила множество одобрительных отзывов даже от самых придирчивых критиков, и инвесторы с лёгкостью согласились профинансировать следующий проект.

Но Ксавье твёрдо заявил, что намерен приступить к нему не раньше второй половины июня — к тому моменту их дочь должна появиться на свет, и ему хотелось уделить побольше времени семье.

— Мистер Торп, — дверь кабинета слегка приоткрывается, и на пороге появляется его ассистентка. — Могу я сегодня уйти пораньше на двадцать минут? Пожалуйста.

— Можешь идти прямо сейчас, Эйприл, — отзывается он, не оборачиваясь.

Рабочий настрой давно и безнадёжно утрачен.

Ему и самому хочется поскорее отправиться домой. А ещё лучше — позвать Уэнсдэй в какой-нибудь уютный итальянский ресторанчик, чтобы вместе отметить успешное завершение очередного расследования. На заре их семейной жизни она противилась подобным выходам в свет, называя это проявлением его снобистской натуры. Но со временем смирилась, и маленькая традиция прижилась.

Неплохая идея.

Допив остатки латте и оставив на столе миниатюрную белую чашку, Ксавье достаёт из кармана телефон и набирает номер жены — но механический голос на том конце провода равнодушно извещает, что аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Впрочем, это не было чем-то из ряда вон выходящим — Уэнсдэй часто отключала телефон во время работы, чтобы «убогие современные технологии, порабощающие разум и волю» не отвлекали её от дел.

Но Торп всё равно ощущает небольшое волнение — уже привычное чувство, не оставляющее его ни на минуту последние полгода. Промаявшись в утомительном безделье ещё минут двадцать, он решает повторить попытку. Безрезультатно.

Может, стоит попробовать позвонить на стационарный?

Наверняка, ничем хорошим это не закончится.

Наверняка, она как обычно чертовски занята, и ему придётся выслушать очередной поток недовольства и ядовитых упрёков. Но лучше уж так, чем мучиться в неведении — излишне бурное воображение мгновенно подсовывает с десяток самых неутешительных картинок.

Тряхнув головой, словно это поможет избавиться от непрошеных тревожных мыслей, Ксавье набирает на телефоне номер агентства.

Из динамика раздаются длинные гудки — один, второй, третий. Но ответа нет, и волнение неизбежно нарастает, сковывая разум тисками липкого страха.

Наверное, у него развивается паранойя.

Наверное, она намеренно игнорирует звонки, только и всего.

С момента последнего разговора с Аддамс прошло всего несколько часов — что ужасного могло случиться за такой короткий промежуток времени? Это же полнейшая глупость.

Но иррациональный страх не отпускает, заставляя сердцебиение ускоряться, а дыхание — учащаться. Отчётливо осознав, что больше не сможет оставаться на одном месте ни минуты, Ксавье решительно набрасывает на плечи светло-серое пальто и выходит из кабинета.

Дорога до агентства тянется невыносимо долго — солнце клонится к закату, пробки уже заметно рассосались, но время будто предательски замедляет свой ход. И, конечно же, дело не обходится без проклятого закона подлости — почти все светофоры по пути горят красным. Ксавье нетерпеливо барабанит пальцами по кожаной оплетке руля, пока чертов светофор издевательски медленно отсчитывает секунды в обратном порядке. Откуда-то сзади раздаётся надрывный вой сирены. Бросив короткий взгляд в боковое зеркало, он замечает, как сквозь вереницу автомобилей прорывается машина скорой помощи со сверкающими маячками на крыше. Включив правый поворотник, Ксавье максимально вплотную прижимается к Бьюику в соседней полосе, едва не зацепив его крылом.