Оставив бесплодные попытки договориться с упрямой Мадлен — и хотя она не дала устного согласия на это имя, но мысленно называла ребёнка именно так — Уэнсдэй выходит из машины и направляется к дверям агентства.

В привычной мрачноватой обстановке самочувствие немного улучшается. Приступ головокружения отступает, и хотя головная боль продолжает набатом стучать в висках, Аддамс ощущает небольшой прилив сил. Небрежно бросив на диван сумку и кожанку, она усаживается за стол и открывает макбук.

Следующие пару часов проходят в напряжённых размышлениях. Шестеренки в мозгу вращаются с нечеловеческой скоростью, предлагая множество закономерностей в действиях преступника — но каждый раз в идеальной, на первый взгляд, схеме обнаруживается брешь.

Словно в сложнейшем пазле не хватает одной детали, без которой картинка выглядит неполной.

Oh merda.

Возможно, решения и вовсе не существует.

Возможно, маньяк действует абсолютно хаотично и безо всякой логики.

Но отточенное годами детективное чутьё упорно твердит, что это не так.

Медленно приближаясь к стадии отчаяния, Уэнсдэй устало откидывается на спинку кресла — и взгляд невольно падает на стоящую возле дивана картонную коробку.

Улики. Множество бесполезных мелких вещей с мест разных преступлений.

Разные убийства, разные годы, разные жертвы — объединённые лишь тем, что всё это было совершено руками одного человека, безнаказанно разгуливающего на свободе.

А что, если взять одну из них и попробовать…

Нет. Она не должна этого делать.

Она ведь дала обещание Торпу.

Но ты ведь ни на секунду не поверила в его параноидальные бредни. Он вынудил тебя пообещать то, чего ты совсем не хотела.

Вот только надгробие из чёрного мрамора с золочёными буквами, гласящими, что здесь погребена безвременно ушедшая Донателла Клементина Фрамп, горячо любимая жена и мать — вовсе не параноидальный бред.

Это реальность. Суровая и беспощадная.

Но ты не Донателла Фрамп. Наверняка, она была такой же слабой и подверженной вспышкам эмоций, как твоя мать.

Ты — Уэнсдэй Аддамс, и однажды ты уже сумела взять под контроль собственные способности.

Назойливая трель телефона прерывает рассуждения рационального мышления.

Но звонит вовсе не мобильный, заброшенный куда-то на дно сумки — оглушительным дребезжанием взрывается стационарный, стоящий на столе по правую руку.

Слегка поморщившись, Уэнсдэй снимает трубку.

— Слушаю, — голос звучит твёрдо и ровно. Как всегда. Как и должно быть.

— Аддамс, какого черта у тебя сотовый отключен? — ворчит инспектор Шепард.

— Наверное, сел. Что у тебя?

— Ничего хорошего, — он отпускает крепкое нецензурное выражение. — Трейлер проверили, но Уилсона там нет. И похоже, он давно не появлялся в этой халупе. В холодильнике вся еда стухла, меня едва не вывернуло.

— Ясно, — она возвращает трубку на место.

Осталось всего шесть дней. А потом он убьёт кого-то вновь. Ты действительно намерена сидеть сложа руки, испугавшись истории многолетней давности?

Нет.

Разумеется, нет.

Уэнсдэй Аддамс привыкла решать проблемы, а не избегать их. Страх — удел слабых, а она таковой однозначно не является.

Она решительно поднимается на ноги и делает шаг в сторону коробки. Но тут же останавливается, прислушиваясь к собственным внутренним ощущениям. Голова практически не болит, кабинет не вращается перед глазами, Мадлен смиренно затихает в утробе — хороший знак, придающий уверенности в себе.

Ничего катастрофического не произойдёт.

Она только попробует раз. Может быть, два.

И если ничего не выйдет, немедленно прекратит попытки — и никогда не расскажет об этом Ксавье.

Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, Уэнсдэй быстро преодолевает незначительное расстояние до заветной коробки. Времени выбирать нет — нужно действовать решительно, не давая самой слабовольной части разума передумать и отступить. Поэтому Аддамс усаживается на широкий подлокотник дивана и, неловко наклонившись, запускает тонкую руку в недра картонной коробки.

Пальцы нащупывают крохотную заколку-краб.

Неплохой вариант. Можно попробовать.

Тем более, пару месяцев назад уже получилось.

Уэнсдэй извлекает наружу заколку, принадлежащую убитой Карле Дельфино — совсем юной медсестре из Куинса, по глупости вступившей в порочную связь с женатым братом сумасшедшего маньяка.

Какой хрупкой подчас бывает жизнь.

Даже иронично.

Откровенно говоря, она не особо надеется на успех сомнительного предприятия — но попробовать стоит. Хотя бы потому, что лучше жалеть о провальной попытке, нежели об упущенной возможности.

Мысленно досчитав до пяти, чтобы выровнять дыхание и очистить разум от лишних мыслей, Аддамс крепко сжимает улику в кулаке и медленно закрывает глаза.

Но попытка оказывается вовсе не провальной. Мощный электрический импульс пронзает позвоночник, заставляя голову резко запрокинуться, а глаза — распахнуться.

— Когда ты расскажешь о нас этой мегере и наконец уйдёшь от неё? — Карла капризно надувает тонкие губы и вальяжно потягивается на смятых простынях в нелепый голубой цветочек.

— Чуть позже, малышка… — Ларри Уилсон сидит к ней спиной, слегка сгорбившись, и глубоко затягивается сигаретой. Горький дым распространяется по комнате плотными клубами. — Она потребует раздел имущества и оттяпает половину дома. Неужели ты до конца жизни хочешь жить в этой квартире? Тут же ни развернуться, ни повернуться.

— Мне плевать на дом, — девушка принимает сидячее положение и подползает к любовнику, сцепляя руки на его шее. — Я просто люблю тебя и хочу быть с тобой…

Видение мгновенно обрывается.

Аддамс не успевает подумать о том, что увидела совершенно бесполезную слащавую картину — виски взрывает такой адской болью, что она невольно задерживает дыхание. И запоздало понимает, что сидит уже не на подлокотнике, а прямо на холодном мраморном полу.

Oh merda. Какого черта вообще происходит?

Уэнсдэй пытается подняться на ноги, вцепившись пальцами в кожаное сиденье дивана, но перед глазами всё вращается — сфокусировать взгляд не представляется возможным. Она снова оседает на пол, безвольно опустив голову. Словно жалкая тряпичная кукла с отрезанными ниточками.

Под носом снова появляется мерзкое ощущение горячей липкости — ярко-багровые капли стекают по подбородку и срываются на джемпер в крупную чёрно-белую клетку. Аддамс машинально пытается утереть кровь с лица, но руки бьёт мелкой лихорадочной дрожью, как при высокой температуре.

Кровотечение никак не прекращается, словно тромбоциты отказываются исполнять свою прямую функцию. Металлический солоноватый вкус заполняет нос и рот, вызывая рефлекторный приступ кашля.

Перед глазами сверкают цветные вспышки, предвещающие скорую потерю сознания.

Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно.

Нужно срочно что-то предпринять, пока она не отключилась прямо тут.

Мадлен снова принимается возмущённо толкаться — и это ощущение немного отрезвляет, не позволяя утратить хрупкую связь с реальностью. Уэнсдэй старается дышать ровнее и как можно глубже.