Однажды пришёл Джоэль.

Он уже собирался возвращаться в Дартмут, но решил заглянуть в последний раз перед отъездом. Забравшись в изножье кровати прямо в пыльных кедах, он болтал без умолку, подробно рассказывая о пышной свадьбе своей матери и старательно обходя стороной тему о профессоре Торпе.

Словно это имя стало негласным табу.

Она догадывалась, кого на самом деле стоит благодарить за такую деликатность — наверняка неугомонная Синклер растрезвонила Гликеру, какой фатальный крах потерпела вторая в жизни Аддамс попытка начать нормальные отношения.

В общем, посетителей было немало.

За восемь дней пребывания в унылых больничных стенах её навестили даже те из знакомых, кого Уэнсдэй едва помнила.

Многочисленные дурацкие букеты на прикроватной тумбе едва успевали сбросить первые лепестки, как на их месте оказывались новые, а на апельсины она уже буквально не могла смотреть, искренне недоумевая, откуда вообще пошла дурацкая традиция приносить пациентам цитрусы. Всё это чертовски напоминало нескончаемую панихиду, когда куча людей вспомнила об умершем лишь после того, как он благополучно отошёл в мир иной — идиотский раздражающий театр абсурда.

Вот только среди бесчисленных визитёров недоставало одного человека.

Торп так и не пришёл к ней — ни на второй день, ни на пятый, ни на восьмой.

Первое время Аддамс зачем-то искала ему оправдания. И ведь даже находила — фальшивый профессор наверняка был занят организацией похорон младшей сестры, завершением длительного расследования или ещё чёрт знает чем.

Но постепенно бессмысленные оправдания окончательно себя исчерпали, и волей-неволей ей пришлось смириться с неизбежным.

Он не приходил, потому что ему было тотально наплевать — и это осознание оказалось в стократ больнее всех полученных ран.

Oh merda, ну чего она ожидала?

Безмозглая наивная идиотка.

Всё это время она была только пешкой в жестоком противостоянии двух ферзей.

А теперь чёрному ферзю поставлен безоговорочный разгромный мат, и чудом уцелевшая пешка убрана обратно в коробку вместе с другими шахматными фигурами.

Чудовищная обида тлела внутри словно пепелище несбывшихся надежд, но Уэнсдэй старательно гнала прочь неутешительные мысли, по привычке пряча истинные эмоции за бесстрастной маской абсолютного равнодушия.

Это было совсем несложно.

Это она умела лучше всего.

Накрывало только ночами — когда она резко распахивала глаза после очередного леденящего кровь кошмара. Тогда Аддамс позволяла себе недопустимую слабость и невольно представляла, что она здесь не одна. Вспоминала насыщенный аромат древесного парфюма, обволакивающее тепло чужих рук, жаркий шёпот на ухо… Это помогало заснуть.

А утром она в очередной раз давала себе непреложный обет никогда больше не думать о проклятом профессоре — чтобы снова нарушить обещание после захода солнца. Нескончаемый порочный круг, вырваться из которого никак не удавалось. Но Уэнсдэй твёрдо знала, что невыполнимых задач для неё не существовало. Нужно только немного потерпеть.

Девятый день пребывания в больнице ознаменован радостным событием.

Измерив давление и внимательно пролистав тонкую медицинскую карту, дежурный врач расплывается в довольной улыбке — и почти торжественно сообщает, что если все показатели останутся в норме, её выпишут уже завтра. Это звучит настолько воодушевляюще, что Уэнсдэй слегка приподнимает уголки губ в слабом подобии ответной улыбки.

Но остаток дня тянется ужасающе медленно. Аддамс бесцельно слоняется по палате и в итоге принимается щёлкать пультом от телевизора, переключая каналы в надежде отыскать хоть что-нибудь стоящее. На экране транслируется старый чёрно-белый фильм с Ингрид Бергман — история о встрече циничного владельца игорного клуба с бывшей возлюбленной, в прошлом принесшей ему множество страданий. И хотя Уэнсдэй всю жизнь была равнодушна к мелодраматичным сценариям, сюжет оказывается неожиданно увлекательным. Стянув с постели одеяло, она подхватывает с тарелки на прикроватной тумбе зелёное яблоко и с ногами забирается на низкий диванчик в углу палаты.

На сцене откровенного разговора главного героя с нынешним мужем его возлюбленной раздаётся негромкий стук в дверь.

Хм. Странно. Сегодня Аддамс уже не ждала посетителей, поэтому невольно вздрагивает, едва не уронив недоеденное яблоко.

Oh merda, похоже, навязываемое мозгоправом посттравматическое расстройство всё же имеет место быть — иначе как объяснить, что она позорно дёргается от каждого шороха?

Пока Уэнсдэй размышляет о собственных психических диагнозах, дверь палаты беззвучно приоткрывается, и в образовавшемся проёме появляется голова небезызвестного воздыхателя Синклер.

— Привет. Извини, что я заявился вот так… без предупреждения, — Аякс как-то неуверенно улыбается, пониже надвинув на лоб идиотскую синюю шапку. — Можно войти?

— Ты уже почти вошёл, — она выразительно изгибает смоляную бровь, кивнув на ногу в белом кроссовке, переступившую порог.

— Да, точно. Прости, — Петрополус виновато пожимает плечами, но мгновением позже проходит в палату, плотно прикрыв за собой дверь. — Как ты себя чувствуешь, Уэнс?

— Что тебе нужно? — мысль о том, что лучший друг лжепрофессора и по совместительству бойфренд соседки решил навестить её без видимых на то причин кажется абсурдной. Логично предположить, что у этого внезапного визита есть конкретная цель. — Ближе к делу. Я занята.

— А… — он машинально косится на экран телевизора, после чего запускает руку в карман коричневой кожанки и вытаскивает оттуда знакомый брелок с эмблемой трезубца Посейдона. — Я пригнал твою машину. С ней пришлось повозиться, поэтому получилось дольше обычного… Головку блока цилиндров пришлось заказывать аж из Европы. Итальянские машины очень капризны в обслуживании, но теперь всё в полном порядке, твоя фурия как новенькая.

— Хм. Спасибо, — Аддамс не без удивления хмурит брови, но быстро протягивает руку, и Аякс вкладывает ключи от Мазерати в её раскрытую ладонь. — Не знала, что ты автомеханик. Сколько я должна за ремонт?

— О, что ты… Конечно, нет, — он добродушно смеется, слегка сморщив греческий нос. — Я мало что в этом понимаю… Просто у отчима сеть автомастерских по всему Массачусетсу. Поэтому чек выписали только за запчасти, сама работа бесплатная.

И хотя теперь визит Петрополуса выглядит вполне оправданным, каким-то интуитивным чутьём она подозревает, что здесь что-то нечисто. Уэнсдэй оставляет размашистую подпись внизу чека, пристально наблюдая за неожиданным собеседником боковым зрением. Аякс неловко переминается с ноги на ногу, сунув руки в карманы расстёгнутой кожанки — даже её скудных познаний в человеческих эмоциях оказывается достаточно, чтобы явственно уловить в этой напряжённой позе плохо скрытое волнение. Он явно чего-то недоговаривает.

— Слушай, Уэнсдэй… Вообще-то это не всё, — Петрополус подтверждает закономерные догадки сразу же, как только убирает подписанный чек в нагрудный карман. — Я хотел очень серьёзно с тобой поговорить. Речь пойдёт о Ксавье.

Oh merda, ну конечно.

Аддамс заподозрила что-то подобное практически в ту же секунду, как только увидела лучшего друга фальшивого профессора на пороге своей палаты. Что ж, Торп оказался ещё большим мерзавцем, чем ей думалось изначально — даже не потрудился явиться самостоятельно, а заслал вместо себя парламентёра. Какая вопиющая наглость. И какая идиотская наивность.

— Ясно. Можешь ничего не говорить, — холодности её тона впору потягаться с зоной вечной мерзлоты за полярным кругом. Уэнсдэй презрительно кривит губы, уставившись на заметно смущённого Аякса немигающим взглядом исподлобья. — Это он тебя послал, верно? В таком случае, передай этому мудаку, что я больше не желаю ничего…