Она резко распахивает глаза и оборачивается настолько, насколько позволяет длинная цепь от оков. Чёртов Роуэн держит на руках бессознательную девушку. Голова Мартен безжизненно запрокинута назад, давно нечесаные каштановые пряди почти касаются пола, а тонкие руки с лиловыми следами уколов висят словно плети. Грязновато-белая сорочка заляпана пятнами крови, а выступающий живот заметно уменьшился в размерах.

Oh merda. Аддамс не знает, что именно случилось — но и без того совершенно очевидно, что несчастная Клеманс находится на грани жизни и смерти. А раз похитители явно запаниковали, они вряд ли питают надежды, что пленница выживет. Мамаша Ласлоу говорила, что вскоре их ждёт много работы — как знать, вдруг эта работа заключается в том, чтобы спрятать труп? Проклятье. Дело совсем дрянь.

Пока семейка психопатов отпирает клетку Мартен, Уэнсдэй лихорадочно обдумывает план действий. Никакой сделки с детективом Джеральдина однозначно не допустит, этот план для них больше не актуален — сейчас Роуэн подбросит улики в совершенно другое место, чем собьёт полицию со следа, а потом они вдвоём с мамашей отправятся в бега, чтобы скрыться от правосудия. Если она ничего не предпримет в самое ближайшее время, последние шансы на освобождение безнадёжно исчезнут.

Разом накативший страх провоцирует мощный всплеск адреналина, и впервые за всё время в заточении мыслительный процесс запускается в полную силу. В общем-то, Аддамс уже тотально наплевать, выживет ли Клеманс и что будет с Дивиной — инстинкты самосохранения берут верх над всеми прочими чувствами.

— Стойте! — она едва узнаёт собственный голос, заметно севший от нервного напряжения.

Наплевать.

Это неважно.

Важно то, что оба Ласлоу, собравшиеся было уйти, останавливаются посреди коридора.

— Чего тебе? — Джеральдина взирает на неё с таким презрительным отвращением, будто увидела противное насекомое.

— Мне нужно в туалет! — выпаливает Уэнсдэй первую пришедшую на ум мысль. Ей категорически претит унижать себя мольбой, но сейчас это единственный способ добиться желаемого, и ей приходится пойти на сделку с собственным упрямством. — Пожалуйста. Очень нужно. Всего на минуту, прошу вас.

Мамаша Роуэна явно колеблется, задумчиво поджав тонкие губы. На одутловатом лице с крупными мясистыми чертами отчётливо читается сомнение — по всей видимости, она уже поставила на пленницах крест и не видит смысла утруждать себя заботой об их естественных потребностях. Где-то на заднем фоне захлёбывается рыданиями Дивина, но никто не обращает на неё внимания.

— Пожалуйста, — повторяет Аддамс, всеми силами стараясь вложить в это простое и такое непривычное слово как можно больше убедительности. — Я больше не могу терпеть.

— Мам, ну отведи её. Что эта пигалица может сделать? — задумчиво тянет младший Ласлоу, и ещё никогда в жизни Уэнсдэй не была так рада своей обманчиво миниатюрной комплекции.

— Ладно, чёрт с тобой, — наконец кивает Джеральдина, и сердце Аддамс пропускает удар, чтобы через секунду зайтись в бешеном тахикардичном ритме.

Oh merda, у неё только что появился шанс.

Совсем крохотный, один из ста, но всё-таки… В эту клетку она больше не вернётся при любом раскладе — либо она убьёт мать Роуэна, либо та убьёт её. Третьего не дано. Плевать. Лучше уж так, чем мучиться неизвестностью, медленно сходя с ума от невыносимой жажды и собственного бессилия.

— А ты пока возьми машину и займись наконец уликами, — приказывает женщина безапелляционным тоном, шаря по карманам заляпанного джинсового комбинезона в поисках нужных ключей.

Младший Ласлоу понуро вздыхает, но подчиняется без возражений — быстро разворачивается и скрывается в темноте коридора, уходящего в неизвестность.

Тем лучше. Теперь у Аддамс остался всего один противник на пути к свободе.

И она непременно победит.

Нужно только подобрать наиболее благоприятный момент для нападения, потому что второго такого шанса уже не представится. Необдуманные действия равны самоубийству, поэтому Уэнсдэй решает не торопиться — старательно изображает покорную благодарность, пока женщина отпирает её клетку и приближается к кровати. И даже когда Джеральдина вставляет маленький ключик в наручники, чтобы снять один металлический браслет с покрасневшего и припухшего запястья, Аддамс титаническим усилием воли заставляет себя не дёргаться. Только наблюдает краем глаза за выражением одутловатого лица похитительницы — но на нём нет совершенно никаких эмоций. Сложно сказать, какие мысли роятся в голове мамаши Ласлоу — верит ли она в наспех придуманную импровизацию или подозревает неладное… Загадка.

Вытянув длинную цепь из прутьев изголовья, Джеральдина довольно грубо обхватывает мясистыми пальцами запястье Уэнсдэй и снова защёлкивает браслет. Мимолётное ощущение свободы мгновенно испаряется, но природное самообладание помогает Аддамс сохранить бесстрастное выражение лица. Только сердце лихорадочно-загнанно бьётся в клетке из ребёр словно попавшая в паутину муха.

Она напоминает себе, что лишних эмоций допускать нельзя. Эта грузная женщина — практикующий опытный психотерапевт. С ней нужно быть осторожнее, иначе весь план неизбежно пойдёт прахом.

Ласлоу наматывает цепь на кулак и резко дёргает на себя, отчего Уэнсдэй едва не падает с кровати, но вовремя успевает опустить ноги на пол — и тут же отмечает про себя, что физической силы противнице явно не занимать. Прикончить её будет непросто.

Мерзко осклабившись, женщина буквально выволакивает её из клетки, таща за собой словно жалкую собачонку на цепи. Содранные ушибленные колени ощутимо побаливают при каждом шаге, но бушующий в крови адреналин немного притупляет неприятные ощущения.

Они выходят в коридор, тускло освещённый желтоватым светом нескольких лампочек, которые болтаются под потолком. По обе стороны тянется множество запертых дверей непонятного назначения. Аддамс украдкой оборачивается через плечо — и упирается взглядом в решётку пустой шахты лифта.

Oh merda, на какой вообще глубине находится эта чёртова лаборатория, если здесь используется лифт вместо лестницы?

Но подумать об этом нет возможности. Джеральдина быстро вышагивает по коридору, и Уэнсдэй приходится смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться в окружающем полумраке.

Спустя несколько секунд Ласлоу останавливается напротив одной из ржавых металлических дверей, которая внешне ничем не отличается от остальных — разве что отсутствием замочной скважины.

Женщина косится на свою пленницу с откровенной неприязнью, после чего толкает дверь от себя и буквально впихивает Аддамс внутрь, заходя следом.

Они оказываются в тесном помещении, исполняющем роль санузла.

В воздухе стоит удушающий запах сырости и затхлости. Стены вымощены местами отколовшейся голубоватой плиткой и кое-где покрыты чёрной плесенью, в одном углу возвышается унитаз без стульчака и крышки, но с многочисленными подтёками ржавчины на некогда белоснежном фаянсе, в другом углу — поддон душевой с торчащей прямо из стены лейкой. Шланг, который Уэнсдэй успела себе вообразить, отсутствует. Зато есть зеркало — крохотный и помутневший прямоугольник, висящий над небольшой раковиной. Вот только разбить его совершенно нечем.

— Долго собираешься прохлаждаться? — мамаша Ласлоу отпускает цепь наручников и кивком головы указывает на видавший виды унитаз. — У меня нет на тебя времени.