Сколько раз она видела подобные кричащие заголовки на фонарных столбах и остановках общественного транспорта? И никогда всерьёз не задумывалась, какая именно жуткая история кроется за каждой такой листовкой.

По статистике, в Штатах ежегодно пропадает без вести около шестисот тысяч человек.

И теперь она одна из них.

Но Клеманс продолжает говорить — рассказывает медленно, подробно и обстоятельно, неотрывно глядя в низкий потолок каменного мешка. Её слабый и какой-то совершенно механический голос вкручивается в сознание Аддамс словно кюретка для лоботомии, не позволяя абстрагироваться.

— Раньше тут была лаборатория ветеринарной фармацевтической компании. В клетках содержались животные, на которых тестировали новые препараты. Но лет двадцать назад случилась вспышка сибирской язвы, и лабораторию прикрыли. Папаша Роуэна тут работал, подцепил заразу и умер.

Хм. Ясно. Отец трагически скончался, а семейство дружно слетело с катушек.

Вполне классическая история — всё как по книжке о становлении личности очередного серийного маньяка, основанной на реальных событиях. В детстве Уэнсдэй читала подобную литературу взахлёб. Тогда это казалось невероятно увлекательным.

Помнится, все работники публичной библиотеки в Джерси-Сити косились на неё с нескрываемой настороженностью. Жаль только, что она упускала из виду другие книги — истории реальных жертв похитителей. Возможно, такое чтиво могло бы оказаться более полезным.

— Хочешь пить? — вдруг спрашивает Мартен спустя несколько минут звенящей тишины.

Да. Ей чертовски хочется пить.

Но озвучить свои желания вслух не выходит.

Уэнсдэй только молча кивает, даже не будучи уверенной, что Клеманс это видит.

— У меня есть немного воды… — сообщает сестра Торпа. — Но я не уверена… Не уверена, что смогу встать. Сил совсем нет.

Как ни странно, эти простые слова действуют немного отрезвляюще. Oh merda, какого чёрта она разлеглась и позволила себе так позорно расклеиться? Если продолжать бездействовать, она рискует превратиться в копию несчастной Клеманс — живой скелет, обтянутый кожей, не имеющий элементарной возможности принять сидячее положение. Нет, такого допускать нельзя. Пока что у неё ещё есть силы.

А значит, надо бороться.

Уэнсдэй резко садится на кровати, опустив босые ноги на шероховатый бетонный пол.

Цепь наручников натягивается, холодная сталь впивается в ноющие покрасневшие запястья, но мимолётная вспышка боли подстегивает её к активным действиям. Она наклоняется вперёд, осматривая ножки койки — к счастью, они не приварены к полу. Отлично. Можно попробовать сдвинуть. Аддамс поднимается на ноги, сдувает со лба мешающую чёлку, а потом вцепляется обеими руками в ржавые прутья изголовья и тянет на себя. Проклятая кровать со скрипом сдвигается влево на пару сантиметров.

Мышцы по-прежнему кажутся ватными, будто бы окоченевшими. Каждое движение даётся с невероятным трудом, грёбаная койка явно весит не меньше пятидесяти килограмм, но спустя несколько минут Уэнсдэй наконец удаётся дотащить тяжеленную металлическую махину до левого края клетки. Клеманс без особого энтузиазма наблюдает за её усилиями, повернув голову набок — а потом просовывает руку под подушку и вытаскивает оттуда пластиковую бутылку, на одну треть заполненную желтоватой водой.

Расстояние между клетками составляет не больше полуметра, плюс ещё шагов шесть-семь от койки до решётки.

Сестра Торпа болезненно морщится, приподнимаясь на локте — её руки тоже связаны верёвкой, но на вид совсем некрепко. По всей видимости, похитители уже успели увериться, что ослабевшая за год заточения жертва никуда не денется, и ослабили бдительность.

Девушка делает глубокий вдох, покачивает бутылку в руке, примеряясь, а потом осторожно бросает её вперёд — пластиковая бутыль ударяется о прутья решётки и отскакивает обратно. Но относительно недалеко, буквально на десяток сантиметров. Дотянуться можно. Надо попробовать. Уэнсдэй рефлекторно облизывает пересохшие от обезвоживания губы, а потом садится на пол и просовывает ногу между толстыми прутьями. Цепь наручников натягивается ещё сильнее, боль в запястьях становится ощутимее, но всё это сейчас воспринимается совершенно побочно — ведь от невыносимой жажды у неё уже пульсирует в висках и противно саднит в горле.

Миллиметр за миллиметром она тянется к драгоценной бутылке, пытаясь зацепить тонкое горлышко большим и указательным пальцем ноги. До заветной цели остаётся буквально полсантиметра, и взбудораженное воображение уже рисует в голове картинки, как она откручивает крышку, как чувствует на языке спасительную прохладу воды… Но со стороны коридора внезапно доносится громкий скрип дверных шарниров и звук тяжёлых шагов.

Oh merda, похоже, чёртова надзирательница решила вернуться.

Наплевать. На всё наплевать.

Аддамс не оставляет попыток дотянуться до проклятой бутылки — даже когда видит краем глаза, как мамаша Роуэна проходит вглубь бункера и останавливается напротив её клетки.

— Нет уж, дорогуша, — женщина цокает языком и шутливо грозит пальцем, словно отчитывает нашкодившего ребёнка. — Не так быстро.

Джеральдина отпирает замок.

Уэнсдэй не реагирует.

Сейчас это неважно.

Значение имеет только вода.

Ей удаётся схватить горлышко бутылки ровно в тот момент, когда Ласлоу оказывается рядом и одним резким рывком отдёргивает кровать от решётки. Ножки койки с надрывным скрипом прокатываются по полу на добрых полметра — а вместе с ней по неровному бетону всем телом проезжается и прикованная Аддамс, в кровь сдирая колени.

Это больно. Довольно-таки ощутимо.

Но недостаточно, чтобы заставить её издать хотя бы один звук.

Уэнсдэй дерзко вскидывает голову, впиваясь в женщину тяжёлым взглядом исподлобья, полным непоколебимой надменности.

Пусть не думают, что им под силу сломить её волю. Это не будет лёгкой задачей.

— Двигать. Кровать. Запрещено, — по слогам чеканит мамаша Ласлоу, а мгновением позже обходит койку и вцепляется Аддамс в волосы, с силой дёрнув вверх и буквально забрасывая её обратно на продавленный матрас.

Уэнсдэй строптиво дёргает головой, пытаясь ослабить железную хватку на волосах. Это срабатывает — Джеральдина и впрямь разжимает кулак, но только для того, чтобы достать из кармана чёрный матовый электрошокер. Слышится характерный треск, электроды прижимаются к шее, и всё тело Аддамс мгновенно прошибает болезненным разрядом. Она невольно вздрагивает и зажмуривается — но тут же стискивает зубы, чтобы с пересохших губ ни в коем случае не сорвался позорный стон.

Проклятая мамаша Роуэна удерживает шокер в течение минуты, показавшейся вечностью. Вспышки боли терзают нежную кожу на шее, распространяясь обжигающими волнами по всем нервным окончаниям. Уэнсдэй всеми силами старается сохранять непроницаемое выражение лица, хотя ей кажется, что мощный разряд пробирает до самых костей.

Но демонстрировать слабость нельзя.

Она должна держать себя в руках.

Клеманс что-то сдавленно кричит на заднем плане, но нарастающий шум в ушах не позволяет разобрать, что именно — концентрированная жгучая боль затмевает абсолютно всё.

Секунда, вторая, третья.

Oh merda, когда же это прекратится?