Дома, еще не раздевшись, Александр сообщил матери новость о прилете Марины.
– Прилетает? А зачем? – удивилась мать. – У нее в Перми какие-то дела?
– Ее фильм о богах на Берлинском кинофестивале получил приз, – ответил Александр. – И наши телевизионщики решили встретиться с режиссером, создателем фильма, и показать фильм. Пригласили Марину.
– Надеюсь, она найдет время заглянуть к нам? – с надеждой в голосе спросила мать.
– Не знаю, мама, – отрезал сын.
– Ты говоришь о Марине как о совершенно чужом человеке! – возмутилась мать. – Это странно и не похоже на тебя. Ну, прилетит она… Ты встретишь ее в аэропорту?
– За ней пришлют машину, поэтому встречать ее не нужно. Так она сказала. А сейчас я хочу погладить свой коричневый костюм. Где наш любимый утюг?
– Может, наденешь этот… новый? – несмело предложила мать.
– Нет, уважаемая Нина Михайловна! Для того костюма еще не настало время. Мы же договорились. Или ты забыла?
Рассвет Нина Михайловна встретила на ногах. Нужно было испечь пироги и картофельные шанежки, которые у нее получались невероятно вкусными и которыми она очень хотела попотчевать красавицу-москвичку. И глядя, как свежевыбритый, празднично одетый сын с удовольствием за завтраком уплетает еще не остывшую стряпню, вздохнула.
– Вот сейчас бы это Марине попробовать, пока все свежее и горячее…
Она не договорила. За окном послышался шум подъехавшей машины, затем все стихло, и тут же раздался негромкий автомобильный сигнал.
– Кто это в такую рань? Сходи, Саша, посмотри! Наверно, ошиблись адресом, – обратилась она к сыну.
Александр вышел и через минуту вернулся, пропуская впереди себя Марину.
– Вот и Марина, – обратился он к матери. – Едва уговорил зайти: приехать хватило смелости, а зайти, говорит, боюсь.
– А чего нас бояться? И молодец, что приехала. – Нина Михайловна наконец убедилась, что все происходящее не сон, пришла в себя и обрела дар речи. – А мы с Сашей только что тебя вспоминали. Раздевайся, чай с пирогами пить будем. Саша, поухаживай за Снегурочкой.
Одетая в коричневую расшитую дубленку, такого же цвета полусапожки и красный вязаный берет, Марина и впрямь была похожа на сказочную героиню.
– Нина Михайловна! Саша! – взмолилась она. – Я, честное слово, не могу задерживаться! Меня ждут на телевидении. Вечером я улетаю обратно, вот и решила заехать к вам хоть на минутку. Назвала водителю ваш адрес, не думала, что он найдет вас, извините меня, пожалуйста!
– А за что ты извиняешься? За то, что праздник нам с Сашей устроила? – Нина Михайловна сама помогла девушке раздеться и, усадив за стол, восхищенно посмотрела на нее. – Ты такая красивая в этом черном костюме. Ну вылитая Майя Кристалинская! Хватись, ты и поешь, наверное, неплохо?
– Да, в нашей семье петь любили…
– Ну, об этом мы еще поговорим, а может, и споем. А сейчас пей чай и ешь. Пока не съешь все, что я положила в тарелку, никуда не поедешь. Привыкай к нашим порядкам, в этом доме командую я. И не смотри на часы, никуда твои телевизионщики не денутся. Станут ворчать – развернись и сделай им ручкой. Увидишь – сразу в ноги упадут. А вот это… – Нина Михайловна протянула девушке сверток – …передашь водителю. Здесь пироги и пара шанежек. Пусть перекусит, пока будет добираться до своего телевидения.
И увидев, что Марина перестала есть и отодвинула от себя почти пустую тарелку, похвалила ее и заодно себя.
– Вот и молодец! Правда, вкусно? Ну что? Одеваемся? Только, пожалуйста, скажи, когда включать телевизор, чтобы тебя посмотреть.
– Нина Михайловна! Во-первых, спасибо за вашу прекрасную стряпню, в жизни не ела ничего вкуснее. Что же касается нашего «круглого стола» – так называется наша встреча, то со слов водителя знаю, только когда мы выйдем в прямой эфир – это будет в 6 часов по пермскому времени. И после нас покажут фильм…
– …С обеда включаю телевизор.
– И хотя я очень тороплюсь, это надо сказать и показать. – Марина достала из дорожной сумки несколько кассет. – Вот кассеты с фильмом – вам, Нина Михайловна с Сашей, Леониду и буровикам, у которых я гостила. Всем остальным – галерее, Березниковскому музею – фильм на кассеты запишут телевизионщики. – А это тот самый приз, который получил фильм. – Марина порылась в сумке, вынула из нее коробочку, из которой извлекла небольшую, сверкающую позолотой фигурку – человек со съемочной камерой. И пока Нина Михайловна и сын с восхищением рассматривали фигурку, что-то спрятала за своей спиной. – Угадайте, что у меня в руках? – улыбаясь, спросила она. И не получив ответа, поднесла к их изумленным лицам две зимних норковых шапки – серую женскую и черную мужскую. – Вот-вот начнется зима, так что носите на здоровье, – добавила она, растерявшись. – Они что, вам не понравились? А я пол-Берлина объехала, пока их нашла. Так обрадовалась, думала, и вам будет приятно… Ну, хоть померить-то их можно?
– Ты большая умница и очень, видно, добрая. – Нина Михайловна обняла девушку. – За шапки, конечно, спасибо, но как подарки принять их не можем. Очень уж они дорогие. Скажи, сколько они стоят? Только честно, без обмана.
– Нина Михайловна! Саша! Ну за что же вы ко мне так?.. Какие деньги? Вы же для меня самые-самые близкие. Я же совсем одна, у меня и мамы тоже нет…
– Господи! Так ты, выходит, круглая сирота? А с мужем-то как у тебя? Тут-то повезло или…
– …Разошлись мы. Не хочу сейчас говорить об этом, извините, Нина Михайловна. Как-нибудь в другой раз расскажу. Вы бы примерили шапки, вдруг я ошиблась размером. И я поеду. А про оплату решим так. Руководство студии документальных фильмов после успеха в Берлине наконец приняло решении о «нефтяном» фильме, снимать который поручено мне. И тут без помощи Саши и Леонида мне не обойтись. Вот тогда и разберемся, кто кому и сколько должен, хорошо, Нина Михайловна? А сейчас меряем ваши обновы.
Шапки оказались впору. И Нина Михайловна, и Александр смотрелись в них просто здорово. И сняли их только тогда, когда пришло время провожать гостью. Домой Нина Михайловна вернулась одна, без Саши, который уехал с Мариной, решив поторопиться – опаздывать на работу было не в его правилах.
В доме, который еще минуту назад был наполнен голосами, стояла тишина. Мать представила всех, кто ехал в машине – водителя, Марину и Сашу, – весело болтающими о предстоящей телепередаче, и ей стало грустно и одиноко. Чтобы справиться с таким угнетенным состоянием, она скинула полушубок, в котором выходила провожать Марину, натянула сапожки и надела любимое черное зимнее пальто с серым каракулевым воротником. И после этого посмотрела на себя в зеркало. Головного убора явно не хватало. Она осторожно водрузила норковый подарок на голову, высвободив из-под него свою роскошную, как у молодой, косу. И вновь, но уже придирчиво, осмотрела себя: «А ведь ты, мать, девчонка еще хоть куда! – расхвасталась она. – Ни морщин, коса без седины, а ноги – как у молодухи. Правда, чуть подкачала фигура. Но под приталенным пальто и она смотрится как у сорокалетней». Так подбадривая себя, мать сняла верхнюю одежду и присела на диван. Откуда-то взявшаяся, непрошеная жалость к самой себе заглушила эту нескромную браваду. «Конечно, – с горечью подумала она, – можно замазать морщины и закрасить седину, но как спрятать эти вмиг пролетевшие годы, когда тебе уже „под-шестьдесят“? И разве они промчались? Господи! Неужели? Их что, уже не вернуть? Но я же еще не жила! Посуди сам, Господи: то дети, которых надо было поднимать, то мужа моего ты к себе забрал, а еще эта нужда и безденежье, да беды, которых не ждешь, а они сами на голову сваливаются. А я ведь толком из-за всего этого и любить-то не научилась. Или, правильнее сказать, не смогла понять, что за чувство такое – любовь… С Толей, мужем, прожили недолго, не до любви было. Колю полюбила больше жизни и тут же его потеряла. А потом всех ухажеров отшивала, посылая их куда подальше. Помню, я уже работала заведующей детским садом, прибыла к нам комиссия из облоно с плановой проверкой. Во главе с таким холеным и сытым мужиком, что просто ужас! И он, узнав, что я вдова, стал меня преследовать. Да так, что никакого прохода! И когда мое терпение лопнуло, отчитала его. Что тут началось! Проверки за проверками! Замучили, думала, не выдержу. Но обошлось, хотя нервов помотали основательно. А его потом сняли, кажется, за взятку. Но это был неприятный случай, каких было совсем-совсем немного. В основном мужики попадались хорошие. А еще запомнился совсем забавный случай. Это было в конце войны. Я, как и многие мальчишки и девчонки, работала токарем на нашем авиационном заводе имени Сталина. И вот вытачиваю я свои втулки, и вдруг подходят к моему станку несколько начальников. О чем-то они поговорили, подержали готовые втулки, попрощались и пошли. А один из них, молодой и красивый, вернулся и спрашивает: „Как тебя зовут?“ Я говорю: „Нина“. – „А лет тебе сколько?“ – спрашивает. „Пятнадцать“, – отвечаю. „И ты в пятнадцать лет такую ответственную деталь вытачиваешь?“ – удивился он. И пошел догонять остальных. А в конце смены, когда я уже чистила станок, вдруг появился снова, только один. Достает шоколадку, подает мне и говорит: „Это тебе за хорошую работу. Я главный конструктор такого же завода в Куйбышеве. Вырастешь – приезжай, встречу“. И ушел. Я думала, он еще придет, но не пришел. А ту шоколадку мы всей семьей понемногу, маленькими кусочками ели. Дома я сказала, что ее мне вручили за хорошую работу на рабочем собрании. Про главного конструктора так никому и не сказала. Хотя помнила его долго».
