По мнению русских наблюдателей, хан был явно впечатлен и попросил, чтобы о его следующем сыне, которого он передал в качестве заложника, позаботились так же, как о его сыне султане Бекгали. Волков дал ему обещание при условии, что хан позаботится о том, чтобы остальные казахские заложники снова происходили из самых лучших и могущественных семей. В прошлом, отметил он, казахи отправляли детей из менее благородных семей442.

Волков был отозван с поста оренбургского губернатора уже год спустя по собственному желанию. Все же захват заложников на юго-западных и южных границах империи был коренным образом преобразован, по крайней мере для заложников из семей высших сановников (таких, как сыновья казахских ханов или самых важных кабардинских князей): из объектов, пригодных только в качестве заклада для государственного принуждения, из человеческого залога, с которым обращались как с товаром, они превратились в субъектов, в потенциальных носителей цивилизации, которых правительство отныне всеми силами стремилось привлечь на свою сторону ради интересов и нужд Российской империи.

Российский вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын (1762–1775) в конце 1764 года высоко оценил усилия российской стороны в отношении Нуралы-хана и указал на то, как много принесло ему пользы то, что его дети один за другим находились на российской стороне и обучались «всякому благонравию». Таким образом, сыновья испытали уже с малых лет «высочайшую милость» императрицы443. Преемник Волкова на посту оренбургского губернатора, князь Абрам Артемьевич Путятин (1709–1769) даже сделал цивилизационный проект исключительно своей личной задачей: в течение четырех лет он позволял сыну Нуралы-хана султану Аблаю (не путать с султаном Аблаем из Среднего жуза) посещать свой дом, одевал его «по-европейски», обучал русским обычаям и, вопреки предупреждениям Екатерины II, убедил его принять христианство. Несмотря на переход в другую веру, Нуралы-хану позволили забрать сына Аблая в 1768 году снова в степь и заменить его в качестве заложника братом Бегали (Пирали)444.

В феврале 1764 года Коллегия иностранных дел поддержала генерал-майора фон Фрауендорфа в попытке еще более приблизить султана Аблая из Среднего жуза к российскому государству. При условии что султан Аблай отправит десять казахов в качестве заложников, фон Фрауендорф должен был организовать отправку туда специалистов вместе с оборудованием для обучения сельскому хозяйству. За счет государственной казны эти заложники должны были получить инструменты и пройти необходимую подготовку445.

Таким образом, российская сторона была полна надежд, что новая форма захвата заложников окажет влияние на казахов в целом, особенно на Младший и, в ослабленном виде, на Средний жуз, и что она поможет их замирить и более эффективно, чем ранее, изменит их образ жизни.

Однако к концу десятилетия наступило всеобщее отрезвление. Принципиально осмысливая опыт, полученный в результате введения новой формы заложничества, Коллегия иностранных дел в 1769 году признала, что новый способ воздействия через воспитание заложников не воспрепятствовал дальнейшим многочисленным «продерзостям» казахов Младшего жуза на российских границах и грабительским нападениям на торговые караваны. Только семья казахского Нуралы-хана, отдавая своих детей в заложники российской стороне, проявляла добросовестность в поведении («дети его <…> служат в обязательство»). Однако его могущества и авторитета было далеко не достаточно, чтобы повлиять на остальных казахов446.

Тем не менее, утешали себя сотрудники Коллегии, от новой формы заложничества отказываться не стоит: хотя до сих пор ее непосредственную пользу обнаружить не удалось, все же дети в роли заложников могли, по крайней мере, «лучшее понятие о здешнем [российском] состоянии и силе возыметь». Более того, теперь, вполне в духе Волкова, также и среди казахов считалось преимуществом содержание наследника в качестве заложника в российской крепости. Возможно, надеялись в Коллегии, этого пожелает и султан Среднего жуза Аблай, расположения которого уже давно добивалась российская сторона. Обладая тщеславием и любовью к наживе, он, по рассуждению Коллегии, возможно, давно по своему статусу стремился к тому, чтобы видеть своих детей в качестве заложников у имперской элиты. Поговаривали даже, что султан Аблай назвал «честным и славным» видеть своих детей в обществе российских пограничных начальников447.

Чем больше чиновники Коллегии иностранных дел уговаривали себя интерпретировать новый тип заложничества как успешный, тем больше они отдалялись от реальности. Султан Аблай в полной мере воспользовался межимперским соперничеством Китая и российского государства за Средний жуз, не допуская и мысли о предоставлении своего сына в качестве заложника и делая только несерьезные предложения, например, он охотно согласился бы отправить сына в заложники, если бы российская сторона вернула ему 70 000 лошадей, украденных у него башкирами448.

На южных перифериях ввиду отсутствия успехов российское заложничество столкнулось с глубоким кризисом. Сама Екатерина II в марте 1770 года решила, что удержание заложников из казахских жузов не принесло российской стороне никакой пользы. Поставленные цели не были достигнуты, количество постоянных казахских набегов на башкирские и калмыцкие населенные пункты не сократилось449. Оренбургский губернатор Иван Андреевич Рейнсдорп/Рейнсдорф (1768–1781) не видел никакой пользы в заложничестве уже во времена Пугачевского восстания450. Правда, род Нуралы-хана внешне проявлял преданность российской стороне и не участвовал во вспыхивающих беспорядках и учащающихся набегах и грабежах казахов. Однако даже Нуралы-хан воспользовался моментом и впервые отказался продолжать отправлять заложников российской стороне. Он сослался на то, что уже несколько его детей, отправленных им в заложники, умерли в Оренбургской крепости. Кроме того, уверял Нуралы-хан, он и без предоставления заложников был тверд в своей присяге на верность Российской империи451.

Таким образом, удержание заложников, которое в колониальной манере стремилось изменить коренное население посредством давления царских властей и ориентировалось на российские интересы, в случае с казахами зашло в тупик. Семья хана, сыновей которого обучали и обхаживали во время пребывания в заложниках, оказалась бессильна предотвратить набеги казахов на российскую территорию. Более того, за благосклонное отношение к Российской империи Нуралы-хан подвергся таким нападкам и угрозам, что в 1786 году ему даже пришлось искать убежища на российской стороне452. Кроме того, с отказом хана присылать новых заложников окончательно прекратились все попытки ускорить «цивилизирование» казахов через казахских детей. Наконец, благожелательное отношение, с помощью которого, по крайней мере со времен Волкова, пребывание в заложниках старались сделать одним из самых «счастливых периодов жизни», казалось, развеяло опасения отправляющих в заложники своих детей казахов, что с их детьми в случае нарушения родителями закона может случиться что-то недоброе.

Екатерина II попыталась применить эту меру воздействия еще раз в 1783 году. Она воспользовалась продолжающимися казахскими беспорядками, чтобы осведомиться у наместника Симбирска и Уфы, удерживались ли еще в крепостях заложники из казахов. В этом случае следовало заставить их написать ханам или султанам, что «их мирное пребывание» на российской стороне зависит от поведения членов их этнической группы453. Однако эта мера, предполагавшая демонстрацию угрозы, оказалась лишь признаком бессилия, с которым верховная власть столкнулась после крушения одного из своих важнейших вековых средств воздействия. В южных степях заложничество больше не приносило никакого эффекта, ни дисциплинирующего – через страх, ни «цивилизаторского» – через (принудительное) обучение. Предстояло искать новые пути.