Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Эти критерии важны по ряду причин. С их помощью впервые предпринимается попытка разложить сложный процесс имперских инкорпораций в российском государстве на компоненты. Критерии позволяют обозначить неодновременность формального принятия в подданство и фактического включения в административную систему Российской империи и аналитически определить степень политического проникновения. Наконец, они дают возможность измерения различных восприятий с российской стороны и со стороны инкорпорированных этнических групп на основе единых стандартов.

И все же упомянутые критерии не могут адекватно отразить сложность и неоднородность российской концепции подданства, сложившейся к XVIII веку. Попытка Трепавлова административно представить переход от номинального подданства к реальному оперирует идеальными типами и основывается на современном представлении о сформированном государстве. Однако он пренебрегает такими важными аспектами, как намерения современников и их интерпретации. Он недостаточно учитывает, в чем состоял соответствующий интерес российского правительства по отношению к коренным жителям различных регионов и в какой степени этот интерес придавал значение определенным аспектам подданства и отодвигал на задний план остальные аспекты, что не обязательно влекло за собой другой уровень интеграции подданных – а порой российское государство и не ставило перед собой подобной цели.

Продемонстрируем это на примере. В Сибири и на Дальнем Востоке постоянно повторяющееся предписание «ласково» приводить коренное население в подданство означало, что коренным народам предлагалась альтернатива: либо добровольно вступить в подданство и тогда платить ясак самыми лучшими собольими шкурками, либо быть убитыми. В южных степях повеление «ласково» приводить в подданство означало, что калмыцких или казахских ханов осыпали подарками, прежде чем осторожно, путем многочисленных искусных уговоров и переговоров, предложить им российское подданство. Если на востоке действовал девиз «отдай или умри», то на юге собрать ясак можно было только в том случае, если местные жители предоставляли его добровольно. В случае их отказа не следовало от них ничего требовать, хотя изначально уплата ясака была даже зафиксирована в жалованной грамоте как условие подданства186.

Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - b00000327.jpg

Рис. 1. Сдача ясака в Тюмени. Рисунок С. У. Ремезова из его «Служебной чертежной книги» 1699–1701 годов

Эта разница в подходах была связана с варьирующимися в зависимости от региона интересами царских правительств. На востоке целью имперской экспансии являлось прежде всего «белое» золото. На юге требовалось обезопасить геополитически значимый регион, чтобы обеспечить возможность торговли с Индией и Китаем, а также импорт лошадей. На востоке действовали с применением оружия и принуждали к подданству по праву победителя. На юге и Северном Кавказе производились попытки включать степные и горные народы в состав российской державы, настраивая этнические группы друг против друга.

Таким образом, критерии Трепавлова лишь отчасти помогают ответить на вопрос, когда сама российская сторона стремилась добиться только номинального или реального подданства и стремилась ли она установить определенный тип подданства. Именно этот аспект в литературе при анализе российско-имперской политики постоянно преподносится как ключевой. В зависимости от того, о каком народе идет речь, ответы на него оказываются более или менее спорными187. Но если взглянуть на российскую практику применения концепции подданства в масштабах всей державы, становится очевидным, насколько интересы царских правительств и их имперской элиты различались в зависимости от региона и как расставлялись приоритеты при принятии соответствующих мер. Тогда становится очевидным, что эти разные точки зрения предполагали такой гибкий и прагматичный подход, что, кроме требования верности и послушания, нельзя выделить ни одного компонента концепции подданства, которому имперская элита всегда во всех регионах уделяла одинаковое внимание.

Поэтому, чтобы понять российскую концепцию подданства с точки зрения ее современников, представляется целесообразным вновь осмыслить ее, исходя из ее исторического развития. Только при понимании царского подданства как акта милости правителя становится понятным, почему никакие попытки рассмотреть данное явление с юридической или административной точки зрения не увенчаются успехом. Напротив, концепция акта милости позволяет понять, что подданство можно рассматривать только как ситуативную категорию, с которой обращались гибко, в зависимости от региона, а также в пределах одного региона в зависимости от условий, и которая не допускает идеальных типов. Подданство с самого начала являлось динамической системой188. Под одним и тем же понятием сознательно подразумевали различные степени инкорпорации. Они не были четко разграничены, но переходили одна в другую. Именно эта бесступенчатость, позволявшая политике царских правительств проявлять большую гибкость, была не столько недостатком, сколько большим преимуществом концепции189.

Без сомнения, декларирование подданства во многих случаях еще не означало реального подчинения190. Часто отношения русских с коренными этническими группами, в особенности с башкирами в XVII веке и с казахами в XVIII веке, формировались на уровне протектората. Также в духе предыдущих замечаний можно согласиться с анализом Павла Шаблея, согласно которому благодаря прагматичному российскому подходу среди относительно многих этнических групп преобладало представление, что подданство следует рассматривать как «свободные вассальные отношения», как временный альянс союзного партнера с российским государством, а не как безусловное и вечное подчинение.

То, что характер предмета не был четко определен российской стороной, несомненно, вызывало проблемы. Гибкая царская политика действительно могла служить искрой для восстаний, если она, как считали башкиры в конце XVII и начале XVIII века, в одностороннем порядке нарушала предполагаемые условия договора191. Но преимущества этой гибкой концепции подданства, безусловно, перевешивали ее недостатки.

Вопреки точке зрения Шаблея, именно отсутствие правовых норм в российском понимании подданства в духе концепции милости, привело скорее к успеху российско-имперской политики, чем к ее провалу. Гибкость и прагматизм в решении вопросов подданства в сочетании с военной силой были главным козырем царей и их имперской элиты в непрерывном продолжении и укреплении территориальной экспансии. «Вечное» подданство могло быть зафиксировано письменно по праву победителя, после успешно проводимой политики дезинтеграции или угрозы со стороны других империй, которая вынуждала коренные этнические группы искать убежище в российском государстве. С российской точки зрения, после этого подданство сохранялось и в случае чисто номинального господства как воплощение притязания на реальное господство. Таким образом, статус подданства имел гораздо большее значение, чем юридическая характеристика индивида, которая указывала на принадлежность к российскому государству. Подданство само по себе было инструментом российской политики экспансии. Подданство гарантировало правовую позицию, которая впоследствии могла оправдать и оправдывала карательные экспедиции (поиски) и вмешательство во внутренние дела – в первую очередь именно для достижения реального подданства192.

вернуться

186

Грамота имп. Анны хану Абулхаиру и всему казахскому народу о принятии их в российское подданство // КРО. Т. 1. № 28 (19.02.1731). С. 40–41, здесь с. 40. Однако обязательства по уплате ясака для казахов были ослаблены по сравнению с первоначальными планами представителей российского правительства. В грамоте о принятии в подданство значилось, что они должны «платить ясак так, как служат башкирцы». – Ранее же шла речь о том, что ежегодно должны доставляться 4000 лисьих шкур. Письма ханов Абулхаира и Семеке <…> имп. Анне о принятии ими российского подданства // КРО. Т. 1. № 27 (02.01.1731). С. 37–40, здесь с. 38.

вернуться

187

В качестве примера дебатов в исследовательской литературе по вопросу о том, как следует оценивать соответствующий статус этнической группы в составе российского государства, могут служить замечания о казахском Младшем жузе и о ногайцах. Лапин. Деятельность О. А. Игельстрома. С. 145–146; Ногайско-русские отношения в XV–XVIII вв. С. 97–101; Трепавлов. История Ногайской Орды. С. 627–647.

вернуться

188

Это утверждение справедливо и для веков, предшествовавших появлению концепции подданства в XVII веке. О русском понятии подданства до подданства см. далее. – О гибких и непоследовательных темпах интеграционной политики Московского княжества после соответствующего официально объявленного присоединения коренных групп населения см.: Kappeler. Ethnische Minderheiten im Alten Rußland. S. 145.

вернуться

189

Призыв рассматривать подданство как ситуативную категорию отличается от принципа сепаратной сделки, с помощью которого Э. Лор описывает русскую практику, когда с каждой покоренной группой договаривались о специфических условиях прав и обязанностей. Термин «сепаратная сделка» справедливо указывает на то, что не существует общего кодекса обязательств и прав для всех подданных, включенных путем иммиграции или аннексии, но дает понять, что подобные соглашения, будучи единожды заключенными, навсегда характеризуют соответствующее подданство. «Ситуативное подданство» указывает, напротив, на то, что один и тот же партнер по соглашению с течением времени приобретал абсолютно различные формы подданства. См.: Лор. Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу. С. 40–41, 55–56.

вернуться

190

Предложенная Ж. Б. Кундакбаевой формулировка «принятие подданнической ориентации» для обозначения стадии между номинальным, но (еще) не реальным подданством представляется в данном случае особенно удачной. Кундакбаева. «Знаком милости Е. И. В.». С. 279.

вернуться

191

Шаблей. Подданство в Азиатской России. С. 99–122.

вернуться

192

Комендант Оренбургской комиссии Иван Иванович Неплюев (1693–1773) в 1742 году так подытожил значение присяги среди «непостоянных народов», таких как казахи Среднего жуза: «Ибо хотя и на присягах их немало основаться неможно, яко народ весьма непостоянной и неверной, но чрез то вечное право о подданстве их Е. И. В. подтверждается». Донесение начальника Оренбургской комиссии И. Неплюева Коллегии ин. дел о мерах, предпринятых в отношении хана Абулмамбета в связи с его намерением принять джунгарское подданство // КРО. Т. 1. № 105 (18.11.1742). С. 269–273, здесь с. 270. – Присяга на верность ногайских татар за 1557 год также демонстрирует значение процесса с точки зрения Москвы. Хотя ногайские татары имели совершенно иное представление о своей присяге, Москва настойчиво возвращалась к однажды установленной (с ее точки зрения) правовой позиции и использовала ее как аргумент для неизменного подчинения. Kappeler. Moskau und die Steppe. S. 87–105.

17
{"b":"850367","o":1}