Счастливым предзнаменованием кажется мне теперь тот факт, что судьба предопределила пересечься с селезнем по имени Гор в том временном отрезке, когда он удалился от своих близких, чтобы в тишине одиночества понять свое предназначение. Просветление, посетившее Гора в один из дней своего добровольного одиночества, имело для него значение поворотное, в некотором смысле знаковое. В подобных случаях говорят, что имело место преображение, благодаря чему все в мире приобретает смысл, цель и гармонию. Схима, добровольное затворничество, во время которого мысли направлены на постижение своего места в пределах окружающего бытия, часто приводит к итогу, когда в определенный момент сущее проясняется, становясь постигнутым и осмысленным, а вчерашнее томление от бесцельности суеты сменяется неодолимым стремлением к озарившейся перспективе. Подобные чудесные метаморфозы редко приписывают чему-то внешнему, ограничиваясь благодарностями в адрес собственных способностей, ума, твердой воли, иных талантов, и нам, микробам, олицетворяющим воплощение поворотной развязки чьей-то судьбы, следует продолжать внедрение в сознание «Хозяина», стирая грани собственной личности. Я в полной мере отдаю себе отчет, что «Хозяева», прошедшие судьбоносные поворотные точки, но впоследствии терпевшие неудачи, менее всего ответственны за поражение. Катастрофы должны быть всецело отнесены на счет моих собратьев-микробов, которые, осуществив проникновение и тем самым вызвав в сознании «Хозяина» озарение, просветление, откровение, не справились с ответственностью за общие победы и поражения. Муки творчества, сомнения, неуверенность – следствие того, что микроб, управляющий «Хозяином», не в полной мере растворился в его сознании, оставляя за собой право в критические моменты мыслить самостоятельно. Независимым мыслям «Хозяина» противопоставляются собственные соображения. Подобное происходит, если над микробом довлеет желание сохранения самобытной идентичности, если им руководит страх потери собственной целостности, разграничив себя и «Хозяина», свое сознание от его сознания, своей личности от его личности. В конечном итоге это становится причиной всех известных неудач. Клокотавшая во мне неуемная энергия постепенно передалась Гору, вселяя уверенность в собственные силы. Я видел и ощущал, что мне достался материал, с которым можно многого добиться. Меня одолевала жажда невероятных достижений, я чувствовал, как моя харизма охватывает Гора, отзываясь в нем желанием вернуться в мир, покинутый, как некогда казалось, навсегда. Впрочем, неверно говорить о Горе как о чужом мне существе. Я принял ответственность за его судьбу, неразрывно связав себя, свою жизнь, свое «Я», свою личность, с его жизнью, его «Я» и его личностью, пройдя путь полного проникновения за максимально короткий отрезок времени, погрузившись в память нашего с Гором предыдущего опыта, нашей биографии, переосмыслив ее заново. И мне, Гору, это упражнение принесло немало благ, предоставив возможность во многом разобраться, позволив иначе взглянуть на события прошлого, ранее казавшиеся неимоверно сложными и запутанными, но в свете своего преображения открывшиеся в иной перспективе, обнаружив понятный смысл. Воспоминания о произошедшем не ввергали, как прежде, в растерянность и депрессию, а, скорее, наоборот, наполняли силой и желанием вернуться, чтобы дать нужный ответ. Если есть Бог на свете и если он является вершиной мудрости, способным совершать чудеса, то соединение личностей микроба и «Хозяина», сплетение их в единое «Я» может быть названо чудом из чудес, открывающим перед малыми, ничтожными созданиями невероятные перспективы и возможности воплощения в ином, через обретение плоти, умеющей передвигаться, летать, обладающей силой, микробам не доступной. Если верить прогрессистам-космикам, мудрость Господняя простирается дальше, открывая перед нами, мелкими, но могущественными существами, возможность создания сложных организмов, постепенной эволюции с целью сохранения цивилизации для воплощения Плана. Со времен, когда на Земле ничего, кроме микробов, не было, многие поколения наших предков прикладывали неимоверные усилия для создания простых биологических конструкций, совершенствуя созданное, двигаясь по многочисленным направлениям, пробуя различного рода модели организмов, способных к обитанию в разнообразной среде, питающихся растениями, падалью или охотившихся на себе подобных, пытаясь в течение тысячелетий нащупать, где протянется нить эволюции на следующую ступень развития. Цель пока не достигнута, и предстоит многое сделать. История отдает должное только стремящимся к успеху. Она благосклонна к тем, кто не испытывает сомнений, зная цену смелому, решительному поступку, кто оценивает достигнутое скромными похвалами, продолжая стремиться к великому. Я убежден, что жизненное пространство критически важно для славных свершений, преклоняясь перед теми, кто, прежде чем приступать к решению судьбоносных задач, расчищают простор для жизни, и мне удалось крепко вбить эту мысль в крохотные, гибкие мозги Гора. Мы твердо решили, что пора возвращаться, пора напомнить о себе, так как в противном случае сохраняется опасность, что о тебе забудут, и я не хотел этого допускать. Я знал, что мои родственники видели во мне мечтательного, романтичного, стеснительного, робкого селезня, преклоняющегося перед благородным и утонченным, проповедующего чувство деликатного и уважительного отношения к собратьям. Подобное поведение встречало молчаливое одобрение других членов стаи, но высокомерно игнорировалось некоторыми ее представителями, и особенно надутым грубияном Чаком, вообразившим себя вожаком стаи. Сейчас это может показаться смешным, но, полюбив утку Зару, я решил завоевать ее сердце мелодичным кряком, а по вечерам стремился поразить ее воображение эстетической красотой размаха моих крыльев на фоне заходящего солнца и нежными четверостишьями, которые я бубнил ей перед сном. В определенные моменты я наивно полагал, что ее кокетливый смущенный кряк в ответ есть верный признак ее расположения. Зара была особенной уткой, во всем не похожая на других. Ее отличало белое с коричневыми крапинками оперение, доставшееся ей от матери, которая была писаной красавицей белоснежного цвета, что резко контрастировало с остальными утками нашей стаи, которые все как одна были скучного коричневого в черную крапинку оперенья. Ее нежный, особенный голосок был способен свести с ума любого селезня. Важнее всего было умение Зары держаться независимо и с достоинством, внушая окружающим уважение, не оставляя сомнений в том, что сама она прекрасно понимает свое особое положение первой красавицы стаи и не потерпит неуважительного к себе отношения, записав наглеца в черный список. Сохраняя благородную чистоту помыслов, я убеждал себя, что не буду достоин любимой Зары, если мне не удастся завоевать ее сердце. С верой в истину, что союзы по любви совершаются на небесах, я терпеливо ждал ее окончательного выбора. Ежедневно я грезил о счастливом миге, когда Зара смущенно шепнет, что ко мне неравнодушна. Я сохранял уверенность, что мне суждено стать ее избранником. Но, с некоторых пор, поведение Чака стало невыносимым и, как мне казалось, слишком навязчивым. Он постоянно преследовал Зару во время купания и приема пищи. В минуты, когда она поднималась в воздух, намереваясь покружить над гладью озера, Чак немедля следовал за ней, стремясь в точности повторить каждый ее маневр. Изначально подобная навязчивость казалась мне грубой и недостойной. Я был уверен, что утонченная душа моей любимой Зары придерживается такого же мнения, так как я ловил ее насмешливые, косые взгляды, брошенные на Чака, когда тот приводнялся рядом. От меня не могло укрыться ее снисходительное хихикающее кряхтение, когда назойливый ухажер намеренно заплывал между ней и другим селезнем, оказавшимся к Заре ближе, чем того мог допустить Чак. Я сохранял уверенность, что рано или поздно Чак убедится, насколько низко, смешно и недостойно его поведение. Ему станет совестно от мысли, что его навязчивое присутствие вызывает усмешку и со временем он сконфуженно откажется от затеи завоевать расположение Зары таким грубым и неуважительным образом. Я был убежден, что в отношениях между чуткими, воспитанными, возвышенными существами, какими являемся мы, достоинство и благородство стоят выше грубого напора. Дни шли своей чередой, и со временем я стал замечать, что Зара не только свыклась с присутствием Чака, но отдает тому предпочтение, не видя в его поведении ни недостойной навязчивости, ни отсутствия такта, ни пошлости в низком звучании его кряканья. Это открытие стало для меня настоящим потрясением, и я начал удаляться не только от Зары, но и от других уток и селезней нашей стаи, убежденный в том, что они непременно заметят замкнутость и подавленность самого утонченного и романтичного из них. Своей обидой я пытался указать на высшую несправедливость происходящего. Во мне жила уверенность, что в стае непременно пойдут разговоры, осуждающие Зару за ее неправильный выбор, за упущенное счастье быть избранницей такого тактичного, деликатного и талантливого селезня, каким был я. Но и здесь самые горькие разочарования постигли меня, так как ничего подобного не происходило, а, скорее, наоборот, многие перестали обращать на меня внимание, обрекая на пытки непризнания, тогда как те, кто снисходительно заметил мою меланхолию, меня же упрекали во всех глупостях. Эта история становилась все более невыносимой. Я был охвачен желанием непременно постичь, понять, почему нашим обществом руководит принцип несправедливости, почему наглые и хамоватые имеют почет и уважение, а утонченность чувств, скромность, благородство, бескорыстие остаются без внимания и при определенных обстоятельствах являются предметом непонимания или, что еще хуже, подвергаются осуждению. Это тем более угнетало мое сознание, что в наших сказках и легендах честь и достоинство неизменно оставались в почете, тогда как нахрапистость и беспардонность подвергались осмеянию. В один из летних вечеров я улетел на озеро Дальнее, поднявшись в воздух перед закатом, предварительно совершив три круга над водной гладью, глубоко в душе надеясь, что та, кому я отдаю предпочтение, поняв трагичность создавшегося положения, обратит на меня внимание, бросив вслед свой нежный, призывающий крик. Зара не взглянула на небо, проигнорировав мое отсутствие, в чем я был убежден, так как она давно перестала меня замечать. Теперь все это было в прошлом, и я с усмешкой вспоминаю эту историю и мое ребячество, основанное на ложных предпосылках и аксиомах. По прошествии времени, проведенного на озере Дальнее, мне осталось посмеяться над собой, над своей наивностью, над ложным стыдом, который в те времена был мне присущ, прикрываемый показным благородством и честностью к ближним, ожидая в ответ такого же, подчеркнуто уважительного и справедливого отношения. Теперь это стало воспоминанием о другом Горе. Я ощущал свое преображение, и во мне росло желание действовать, действовать и действовать. Это нетерпение охватило меня до той степени, что я с трудом дождался рассвета, чтобы провести последнее утреннее омовение перед полетом. Совершив несколько кругов над озером, чтобы убедиться, что мои перья без труда справляются с напором встречного ветра, и бросив последнее «прости» своему временному прибежищу, я взял курс к озеру Верхнее. В отличие от озера Дальнее, относительно небольшого, находящегося в стороне от основных маршрутов перелетных птиц, озеро Верхнее намного крупнее, представляя собой обширную систему из нескольких озер, между которыми протекали широкие водные каналы, заросшие густым камышом. Вся территория вокруг этого водоема покрыта хвойными лесами, место настолько привлекательное, что здесь постоянно останавливаются разного рода стаи, и не только во время перелетов на зимовье или возвращения с юга, но и в летние месяцы, исключительно в целях освоения пригодной среды обитания. Я хорошо знал эти места, и потому мне не составило труда ориентироваться на местности, проносясь над раскинувшимися во все стороны хвойными массивами. Еще до полудня я разглядел вдали место своего рождения, отчего трепет охватил меня, и, поднявшись ввысь, я сбросил скорость, неторопливо паря над вечным покоем, наслаждаясь видом родных мест. Мое сердце радостно забилось от предчувствия возвращения в родные края. Пролетев некоторое расстояние, издали я увидел мирно покачивающиеся на воде точки, в которых можно было различить моих родичей, добровольно оставленных мной в момент душевных мук. Во всей идиллии сквозило столько мира и покоя, отчего на меня навеяло скукой от сознания, что все осталось как прежде. Подлетев ближе, на расстояние, достаточное чтобы разглядеть сложившуюся ситуацию, я убедился, что Зара была на месте, держась в стороне от стаи. Как следовало ожидать, Чак был рядом, сопровождая ее в прогулке вдоль берега, время от времени погружая голову в воду, чтобы достать до дна в поисках съестного. Основная часть стаи держалась середины озера, где обозначилась небольшая мель, шумно обсуждая разного рода пустяки.