Первым делом я подлетел к основной стае, и мое приводнение вызвало волну эмоций присутствующих, отчего все оживились, загалдели, забросали меня кто приветствием, а кто ворчливым «перебесился» или «вот кого не хватало». В течение некоторого времени мое появление стало главной темой обсуждения, но важнее было то, что мои братья Буй и Тур, подплыв ко мне, одобрительно поздравили с возвращением. Я рассчитывал на них, так как в моем плане они занимали определяющее место. Для меня было важно, как они примут мое появление, не станут ли относиться ко мне как к романтичному слюнтяю и сопляку, без сопротивления уступившему победу Чаку, не предприняв попыток склонить расположение Зары на свою сторону. К моему счастью, Буй и Тур проявили настоящую братскую солидарность, отбросив условности и порадовавшись моему возвращению. Я ответил тем же, радостно приветствовав их, и в благодарность за братское расположение решил провести остаток дня в их обществе, чтобы насладиться семейным кругом, всем тем, что нас объединяло. Удивительнее всего было то, что мы быстро находили общие темы, перебивая друг друга, весело покрякивая в ответ на удачные шутки. Я коротко поведал о днях, проведенных в одиночестве на озере Дальнее, рассказав о преображении, которое со мной произошло во время долгих размышлений вдали от стаи, поведав, что мне удалось понять простую истину, что наша сила и успех состоят в том, чтобы «быть вместе, одной семьей, поддерживая друг друга, помогая друг другу», и тогда «любые цели и задачи будут нам подвластны». Однако вскоре мне пришлось убедиться, что Буй и Тур не поняли смысла, который я вложил в свои слова, несмотря на одобрительное покрякивание, что «это здорово, когда у тебя есть братья», «надо ценить тот факт, что брат тебе не чужой» и «хорошо, когда он рядом». Мне было очевидно, что в их словах нет благородной агрессии, чувства единства при совместном движении вперед, понимания великих дел, которые можно совершить, а содержится лишь открытая, ни к чему не обязывающая братская радость. Это обстоятельство огорчило меня, но я не рассчитывал, на скорое освоение новой доктрины моими простодушными братьями и потому решил, что у них будет возможность во всем разобраться. Тем временем я издали приглядывался к Заре и Чаку, которые, безусловно, заметили факт моего возвращения, не придав ему должного значения, продолжая свою неторопливую прогулку, мурлыча друг другу какие-то нежности. Расстояние было значительное, и я был не в состоянии слышать содержание их разговора, но идиллия их отношений вызывала во мне столько протеста, что я с трудом дождался вечера, убивая время за болтовней с беспечными Буем и Туром. Впрочем, надо отдать должное Туру, который был более здравомыслящим и сообразительным, чем Буй, так как он заметил мои быстрые взгляды в сторону Зары и Чака. С некоторой снисходительностью в голосе мой брат стал уговаривать меня забыть о ней, так как «все осталось в прошлом, которое не стоит ворошить». Я резко крякнул в ответ что-то вроде: «Тур, ты не понимаешь, для меня нет прошлого, а только настоящее, и тебе лучше не уговаривать меня, а быть на моей стороне при любом стечении обстоятельств, потому что мы братья». Тур был поражен моей реакцией, и я не мог этого не заметить. Во мне никогда не было такой твердости и решительности, а всем я был известен как робкий, безобидный романтик. Возникшее напряжение снял веселый компанейский Буй, добродушно крякнув: «Конечно, Гор, мы всегда будем на твоей стороне». Солнце стало медленно клониться к закату, и я заметил, что Чак и Зара, предвидя близкий отход ко сну, стали приближаться к стае, направив свое неторопливое скольжение к основной группе, пребывая в состоянии умиротворения, наслаждаясь прекрасной вечерней погодой. Чак был так беспечен, что не придал значения моему маневру, когда я неторопливо оставил общество братьев и, лавируя между утками и селезнями, занял место для атаки. Когда Зара в сопровождении Чака смешалась с остальной стаей, я сделал резкое движение лапами, в мгновение ока оказавшись рядом с властительницей моих дум, крякнув ей на ходу: «Привет, Зара, помнишь меня, я Гор». Как ожидалось, Чак проявил больше расторопности, чем бдительности, быстро переметнувшись на другую сторону от своей подруги и угрожающе устремившись мне навстречу. Он рассчитывал, что я струшу и, как в прежние времена, пристыженно ретируюсь, но я выдержал его натиск, не двинувшись с места. Более того, я продолжал скольжение в сторону Зары, и Чаку ничего не оставалось, как погасить свой бросок, направив движение между мной и своей избранницей, тем самым обозначая права на нее. Меня это не обескуражило, так же, как не разочаровало молчание Зары, которая, казалось, не замечала происходящего. Она медленно продолжала скольжение среди других уток, всем видом показывая, что ее мало волнуют мои наскоки. Возможно, Гор, которого она раньше знала, впал бы в уныние от такой невнимательности, размышляя над тем, что отвергнут и все в этом роде, но я был не прежний Гор. Меня не волновали ее мысли и поведение, так как я знал, что в конце концов Зара будет моей по праву сильного. Оставалось только доказать, что это право у меня имеется. Выдержав наскок Чака, я пропустил его мимо и, сделав обходный маневр, через минуту оказался с другого боку от Зары, снова крякнув ей: «Зара, что же ты не рада моему возвращению», но и тут ее навязчивый ухажер был начеку. На этот раз он не стал бросаться на меня, ограничившись ловким движением, вновь вклинившись между мной и Зарой. Меня это не успокоило, и я предпринял новую попытку уже с другой стороны, заставив Чака проявить чудеса расторопности, чтобы вовремя отрезать мне путь к своей избраннице. В этот момент Зара, желая показать, насколько возникшая возня ей надоела, взмахнув крыльями, взлетела, к чему я был готов, так как я тут же поднялся в воздух вслед за ней. Чак, хотя и последовал нашему примеру, но с некоторым отставанием, чему я был несказанно рад. Пользуясь своим гандикапом, я следовал непосредственно за Зарой, крякнув ей на лету: «Почему ты меня избегаешь, Зара?» С выпученными глазами Чак следовал позади на расстоянии двух взмахов крыла, делая отчаянные усилия, чтобы нагнать нас. Не получив ответа на свой вопрос, я вновь крякнул ей: «Ты все равно будешь моей», но бедная утка, демонстрируя верность своему избраннику, сделала резкий крен влево, и я был вынужден реагировать на это движение с опозданием. Как вскоре выяснилось, этот маневр удался Заре, так как теперь она оторвалась от меня, и я был вынужден мириться с обществом Чака, компания во всех отношениях менее приятная. К тому же Чак не оставлял попыток оттеснить меня. Он неизменно стремился вырваться на полкорпуса вперед, корректируя направление полета, с целью не позволить мне преследовать Зару, направляя мое движение в другую сторону. Я был уверен, что не уступаю Чаку в физической силе, и только его наглость и напористость, а также мое безволие позволили ему с легкостью завоевать расположение Зары. Теперь все было иначе, и я не намеривался уступать. Сохраняя порядок, втроем мы совершили несколько кругов над озером. В конечном итоге Зара снизилась, сев на воду в непосредственной близости от стаи. Мы с Чаком последовали ее примеру, после чего Чак вновь упрямо занял место между мной и Зарой, тем самым подчеркивая, что уступать также не намерен. Я решил на время прекратить борьбу, оставив разрешение конфликта на следующий день. Солнце постепенно опускалось за горизонт, и стая приступила к вечернему омовению. Я отплыл к Бую и Туру, чтобы также омыть свою шею, не преминув несколько раз подняться на лапы и, расправив крылья, похлопать ими что было сил, развернувшись в сторону Зары. Та демонстрировала равнодушие, но мне было известно, что она внимательно следит за происходящим и теперь в ней не осталось былой уверенности, что именно Чак ее избранник. Следовательно, окончательный выбор можно до времени отложить в зависимости от того, какую развязку принесет наше противостояние. Когда сумерки опустились, стая благополучно погрузилась в сон, уткнув клювы под крыло. Я задремал, дрейфуя по соседству с Буем и Туром. Как выяснилось, мои братья пребывали под впечатлением разыгравшейся между мной и Чаком сцены, так как Тур, подплыв ближе, тихо крякнул мне: «Гор, слышишь, Гор, нехорошо это с твоей стороны». Я стряхнул овладевшую мной дремоту, бросив на него пронзительный взгляд, который Тур, по всей видимости, не разглядел в опустившемся мраке. Он тихо продолжал: «Здесь все привыкли, что Зара с Чаком, и мне они представляются хорошей парой. Постоянно особняком, о чем-то воркуют между собой. Они любят друг друга. Тут появляешься ты и затеваешь эту историю. Стае не нравится то, что ты делаешь. Стая в недоумении, а мы часть стаи и должны считаться с мнением большинства». Мне пришлось ответить, стараясь не показывать своего раздражения: «Когда Чак нагло отнял ее у меня, стая почему-то не высказывала своего отношения к той несправедливости. Теперь, когда я поступаю по отношению к Чаку так, как он вел себя со мной, стае вдруг это не понравилось. Я хотел бы задать тебе вопрос: не кажется ли тебе, что мнение стаи предвзято? Я не хочу считаться с мнением стаи. Сегодня у стаи одно мнение, а завтра, когда дело будет сделано и Чак будет вынужден убраться отсюда, мнение стаи будет на моей стороне». Наступила пауза, и от моего взора не ускользнуло, что Буй при нашем с Туром разговоре медленно подплыл ближе. Я заключил, что тот также не спит, пребывая в волнении от произошедшего. Мне хорошо представлялись чувства, которые Тур и Буй испытывали в эти минуты, то внутреннее замешательство, которое посещает селезня, когда назревает опасность противостояния со стаей. В такие мгновения все нутро напрягается, нашептывая, что черту переступать нельзя. Я отдавал себе отчет, что хотя Буй и Тур были моими братьями, они могли в любой момент отойти, дистанцироваться, как это бывало в период моей романтической любви к Заре, избежав противостояния с большинством, для чего следовало прислушиваться к общественному мнению, открещиваясь от отщепенцев, поступая по законам стаи. Я не питал иллюзий на этот счет, и меня не беспокоила перспектива быть изгоем, так как этот путь был пройден мной добровольно. Я глядел дальше, и, несмотря на то, что изгнание Чака для меня было дело решенным, я хотел, чтобы Буй и Тур с самого начала остались на моей стороне, сохраняя шансы в противостоянии со стаей. «Гор, ты сильно изменился, – снова тихо прошептал Тур, – появилась неприсущая тебе жесткость, твердость, бескомпромиссность, что за тобой никогда не наблюдалось… ты был романтичен, и вся стая любила тебя за это… ты был скромен, чувствителен, ты был поэт… все видели, что ты неравнодушен к Заре, и сама Зара это тоже видела… утки поговаривали, что давно не наблюдали таких нежных чувств, такой привязанности и бескорыстия… твое благородство покорило всех… ты не требовал ничего взамен от предмета своей любви, боготворя ее за то, что она есть… это ли не высшая степень самопожертвования, и поверь мне, глубоко в душе Зара это ценила. Когда ты улетал, стая сочувствовала тебе, включая Зару… каждый селезень, каждая утка глубоко в душе понимала твои страдания, одобряя твое решение на время побыть одному, чтобы справиться с душевной болью… теперь ты возвращаешься и устраиваешь настоящее преследование Чаку, что идет вразрез с тем, каким ты был и каким остался в памяти и в сердцах нашей стаи… даже Зара в недоумении. Если ты прогонишь Чака, я не думаю, что это принесет тебе что-то взамен… Зара от тебя отвернется, а стая тебя прогонит… через некоторое время Чак вернется, и стая примет его как жертву агрессии. Ты будешь навсегда изгнан из стаи, и о тебе останется дурная память… я не думаю, что это мудро с твоей стороны». «Тур, – тихо прошептал я в ответ, – ты мне брат, и только поэтому я дам тебе мой ответ. Тебя не должно волновать мнение стаи. Нам нужно быть вместе в любой ситуации. Чтобы я ни сделал, ты должен быть рядом со мной… и знай, что бы ты ни сделал, я буду рядом с тобой, даже если ты будешь неправ, даже если ты преступишь законы стаи, законы природы, законы Вселенной, мне это будет неважно… в этот момент я буду рядом с тобой. Вместе мы сила, а стая посудачит и перестанет… увидишь, через некоторое время стая все забудет, и мой поступок не будет выглядеть безобразным, а Чаку вспомнят его хамоватость и неприятные повадки. Мы живем в мире, где победитель получает все: Зару, одобрение стаи, почет и уважение». «Мне нравится то, что говорит Гор», – так же тихо вступил в разговор Буй, и в его голосе прозвучали нотки энтузиазма и восторга. Буй всегда был готов на авантюры, так сказать, за компанию, оставаясь натурой менее рассудительной и редко сомневающейся: «В этом что-то есть. Утрем клюв этому Чаку, чтобы неповадно было и другим связываться с нами… пусть знают, что, связываясь с одним, они связываются с тремя сразу». «Не знаю, – с сомнением в голосе буркнул Тур, и я почувствовал, что он заколебался, – посмотрим, что из этого выйдет, но у меня нехорошее предчувствие». Тур отплыл в сторону, неодобрительно покачивая головой, и, уткнув клюв под крыло, притворился спящим. Этот разговор разбудил меня окончательно, и хотя Буй пытался сказать еще что-то ободряющее, я крякнул ему в нетерпении, давая понять, что разговор окончен. Буй умолк, последовав примеру Тура. Удивительный феномен – жизнь. Сон окончательно улетучился, и мне приходили в голову различного рода мысли о повороте судьбы, который меня постиг, о том, как все непредсказуемо, необъяснимо, как все в мире переплетено, о ярких открытиях, которые поджидают нас. Переменчивость судьбы вызывала восхищение и желание узнать, что нас ожидает дальше, приблизив будущее, которое виделось замечательным, наполненным героическими событиями, сулящим много приятных волнений. Трепет и эмоции разом охватили и переполнили меня, озарив внутренним светом все то, что долгое время тлело во мне в виде переливающихся оттенков с трудом различимой надежды, едва уловимого чувства таинственного, магического, возвышенного. Я поднял голову, впервые обратив внимание на россыпь сверкающих точек, разбросанных в произвольном порядке по темному куполу ночного неба. Чувство восторга овладело моим существом, не давая оторваться от этого потрясающего зрелища, опрокинув на меня волну мыслей о том, что никто в мире, каким бы удивительным воображением он ни обладал, не способен придумать нечто подобное, захватывающее дух и вместе с тем величественное, торжественное, внушающее желание жить и бороться за сохранение возможности вновь и вновь созерцать чудо открытой для глаз Вселенной. Я махнул несколько раз лапами, стремясь покинуть теснящие, узкие пространства прижимающихся друг к другу собратьев по стае, выйдя на открытую гладь озера. Ни одно облачко не омрачало небо, отчего оно имело насыщенно темный цвет удивительной глубины, создающий ощущение перспективы бесконечности. В этом бездонном безмолвии было столько умиротворенной мудрости, столько кружащих голову мыслей, что я ошеломленно взирал на звездное небо, задаваясь вопросом, почему никогда ранее не видел этой магической красоты, хотя она всегда была рядом, открываясь моему взору каждую ночь. Видимо, такова доля утиной породы, решил я со вздохом, видеть только то, что лежит непосредственно перед клювом, не интересуясь более ничем, тогда как в мире есть столько удивительных вещей и интересных возможностей, что необходимо желание, а порой и дерзость, чтобы эти возможности разглядеть, дотянувшись до них, отбросив страх быть осужденным стаей, проигнорировав ограничения и табу предков. Нами управляют предрассудки и условности в достижении желаемого. Нужны мужество и смелость, чтобы завоевать любовь Зары, лучшей из всех уток, прогнав несносного Чака, потому что он подлец и пройдоха, достать до звезд и Луны, потому что она мне нравится, и я хочу, чтобы она была моей. Последняя мысль особенно понравилась и поразила меня, и, взмахнув крыльями, я поднялся в воздух, полетев прямо в небо, намереваясь непременно, не откладывая, долететь до Луны с целью разглядеть, какова она вблизи, дотронуться до звезд и, прихватив одну из них, показать ее Заре, показать стае, чтобы они поняли, что я получаю то, что хочу, даже если это звезда ночного неба. С этой капризной целью я отчаянно махал крыльями, твердя себе, что ни один селезень никогда не делал ничего подобного и я буду первым, кто совершит этот дерзкий, вызывающий восхищение поступок. Идея все более овладевала мной, и по мере того, как я поднимался выше и выше, убеждаясь, что от этого Луна и звезды не становятся ближе, во мне просыпалось неведомое упрямство, настойчиво твердившее, что непременно нужно добиться своего. Я знал, что полет к Луне потребует концентрации всех сил, сосредоточения воли, твердости и последовательности, придающих конечному результату исключительную ценность, особенно в свете того, что никто не способен повторить подобное. Чак никогда не отважится на героический поступок в силу трусливого характера и желания все получать легко, как результат нахальства и склонности к внешним эффектам, но не благодаря воле идти на отчаянный риск во имя благородной цели. Мои крылья начинали уставать, и каждый новый взмах давался с большим трудом, а Луна не становилась ближе, холодно взирая со своей недостижимой высоты, сохраняя безразличие к моей безумной попытке. Любую мысль о возможности потерпеть неудачу я упрямо отбрасывал, продолжая полет, даже тогда, когда крылья налились свинцом, а холод стал пронизывать меня насквозь. Мое упорство нарастало, и я всеми силами продолжал делать взмах за взмахом, чувствуя, что с каждым движением слабею и уже не поднимаюсь ввысь, а в лучшем случае удерживаюсь на достигнутой высоте. Бросив взгляд, полный надежд, на предмет моих стремлений, я убедился, что Луна ничуть не приблизилась и продолжение борьбы не принесет желаемого, измотав меня вконец, в результате чего мое неуправляемое падение чревато неприятными последствиями, и я отступил, кинув в пустое пространство несколько оскорбительных слов, вместивших всю желчь моей досады. Начав снижение, я убедился в той степени истощения физических сил, которая мной овладела. Мне с трудом удавалось управлять несущимся навстречу потоком воздуха, буквально рвавшим крылья на части. Я рисковал в любой момент потерять контроль над собой и, полетев вниз кувырком, разбиться насмерть. Чтобы увеличить скорость, я интуитивно поджал крылья, выставив вбок только их кончики, стремясь этим простым способом ускорить снижение. Сжав клюв, я продолжал терпеть, понимая, что это единственная возможность преодолеть требуемое расстояние за короткий отрезок времени, пока остаются силы. Лишь различив отблеск поверхности озера, я утвердился в мысли, что осталось совсем немного. Превозмогая боль, я смог вытянуть крылья, стремясь перейти из пике в мягкое планирование. Когда мои лапы коснулись поверхности воды и я почувствовал, что спокойно дрейфую по глади озера, мне доставило немало усилий, превозмогая боль и усталость, сложить свои немощные, усталые крылья, отдавшись чувству разочарования от безуспешности предпринятой попытки. Немного успокоившись, я рассудил, что звезды являются достойной целью, которая не может быть достигнута с первой попытки, одним лишь желанием и силой воли, а, следовательно, необходимо сделать выводы, основательно подготовившись к следующему разу, соизмеряя полученный опыт, чтобы добиться своего. После этой отчаянной попытки, потребовавшей столько физических усилий, я почувствовал потребность во сне. На следующий день предстояло продолжение противостояния с Чаком, и нужно быть в соответствующей форме, чтобы не дать повода усомниться в моей силе, тем более Чаку, который может решить, что способен меня одолеть. Я счел правильным не предаваться размышлениям о недостижимости Луны и звезд, а постараться как можно скорее уснуть, уткнув клюв под усталое крыло. На следующее утро в воздухе повисло напряжение. Внешне все было как обычно, но я прекрасно знал повадки каждого в нашей стае и отчетливо видел, что в процессе рутинного утреннего омовения и приготовления к предстоящему дню кряканье звучало более раздраженным, взмахи крыльями были более резкими, окунание голов с последующим стряхиванием стекающих капель более частым, что свидетельствовало о нервозности и неодобрении моих действий. Эти условности и формальности вселили в меня чувство уверенности, обнажая несправедливость подходов к оценке поведения моего и Чака, который в подобной ситуации, подвергая Зару игривым преследованиям, не ощущал давления со стороны стаи, оставляя всех равнодушными к происходящему. Похожие действия с моей стороны встречали протест и осуждение. Чувство несправедливости оценки наших поступков, ощущение предвзятости часто приводят нас в состояние озлобленности, рождая стремление во что бы то ни стало доказать, отстоять, добиться. Мной владело именно подобное чувство, смешанное с ненавистью к Чаку, который менее всего достоин заступничества за низкую мораль и отсутствие благородства и уважения. Я лишний раз убеждался, что отношение стаи, как мнение всех и никого, в частности, реже всего бывает справедливым. С трудом дождавшись окончания процесса омовения и не обращая внимания на беспорядочный галдеж и перекрикивания отдельных представителей стаи, в чем особенно усердствовали селезни, как наиболее заинтересованные в сохранении патриархальных отношений, я бросился в атаку на Чака, который, в свою очередь, был готов к этому, встретив меня открытой грудью. Я больно ущипнул его в голову, после чего Чак ретировался ближе к Заре, заняв позицию, как бы защищая ее от моих нападок. Это было вдвойне бесчестно и подло, так как ему было хорошо известно, что я не собирался нападать на Зару, стремясь освободить ее от навязчивых ухаживаний самого Чака. Маневр был рассчитан не на саму Зару, а на одобрение стаи, выставляя меня агрессором, тогда как сам он приобретал ореол мученика, борца за свободу и защитника Зары. Это вполне удалось Чаку, так как стая в ответ на этот маневр усилила галдеж, на фоне которого я снова бросился в атаку, закончившуюся тем, что мы с Чаком обменялись ударами, отступив на ранее занимаемые позиции. Я успел заметить упрямый взгляд Чака. Подбадриваемый поддержкой большинства, он был полон решимости выстоять в схватке до конца.