«Пора уже ложиться спать, что-то я засиделся», – устало подумал он.

Встав из-за стола, не успел он сделать и двух шагов, как услышал глухой звук, похожий на выстрел из пушки. Почувствовал при этом под ногами незначительный, но явный толчок, похожий на землетрясение; затем другой, третий… даже чуть слышно зазвенела посуда. Да и абажур, как маятник, нехотя, словно под воздействием какой-то неведомой силы, тихо раскачивался в разные стороны – не сильно, но для глаза этого было достаточно, чтобы заметить.

«Странно, – размышляя, подумал Егор, – что же это могло быть? Неужто землетрясение? Даже голова кругом пошла… Да нет, вроде не похоже… да и откуда ему здесь быть, землетрясению-то? Ничего не пойму».

И тут он почти случайно бросил взгляд на окно: вдали виднелось непонятное оранжево-красное свечение, похожее на зарево, всё больше и больше расплывающееся по всему горизонту и даже уходящее столбом вверх. Егор ещё не знал, и даже не подозревал, что именно в эту самую минуту на всех секретных объектах СССР, связанных с атомной промышленностью, прозвучал кодовый сигнал «один, два, три, четыре», шифрованный по заведённому в атомной энергетике порядку. Эти простые четыре цифры означали: на Чернобыльской АЭС присутствуют все виды опасности: ядерная, радиационная, пожарная, взрывная, последствия – ближайшие и отдалённые – предсказать невозможно.

«Если я не ошибаюсь, – подумал он, – то это же со стороны станции, но что же это может быть? Крупных военных объектов рядом нет, взрываться вроде нечему. Военный городок «Чернобыль-2», – продолжал он рассуждать, – где расположена загоризонтная радиолокационная станция «Дуга-1», предназначенная для раннего обнаружения пусков межконтинентальных баллистических ракет с любого континента, никакой опасности не представляет. Совершенно секретный объект, чудо инженерной мысли, позволял лишь отслеживать высоколетящие цели на дистанции от 900 до 3000 километров в приполярной области. (Возле ЧАЭС «Дуга-1» была построена только потому, что потребляла очень много электроэнергии.) Там, кроме исполинского вида антенн, – продолжал он рассуждать, – ничего нет, что могло бы вызвать взрыв. Правда, возле радара расположен воинский гарнизон и военная часть космической связи, но вряд ли там может что-то произойти… Так что ничего в этом деле пока не понятно».

Стоя у окна, он пристально всматривался вдаль, не находя малейшей причины для серьёзного волнения. Хотя такого зрелища ему не приходилось ещё видеть. Из окна квартиры в этот момент было видно, что ночной город жил своей привычной жизнью. Людей, правда, было не так много, но ведь это естественно: на дворе ночь; да и машин было не так много, короче, всё как обычно. Уличное освещение то гасло, то вновь загоралось ярким, непривычным для глаза свечением. Вдали послышались сирены скорых. Эти звуки сразу насторожили его.

«Странно, всё очень странно», – глядя в окно, проговорил Егор. Всматриваясь вдаль, сквозь пелену искусственного света, ночной дымки и появившегося вдруг ниоткуда слегка розового тумана он увидел, что все скорые движутся в сторону Чернобыльской АЭС.

«Мало ли какие обстоятельства могут быть, – мысленно успокаивал он себя, – сирены скорых машин – это не ново, даже в маленьком городке это привычное явление, но вот толчки… и последующее непонятное малиновое свечение… это настораживает».

Стоя у окна, он всё пристальнее смотрел вдаль, чтобы найти хоть какое-то всему объяснение. Мысли его мешались, не давая возможности сосредоточиться, чтобы осознать важность и глубину того или иного предположения.

Телефон, как назло, почему-то не работал… Так что позвонить и узнать, что же всё-таки произошло в городе, он не мог ни при каких обстоятельствах. В какой-то момент, возможно от усталости или от перенапряжения, он вдруг почувствовал, что ему стало как-то не по себе: он ощутил лёгкое головокружение, тошноту и какое-то общее недомогание, что за ним вовсе не наблюдалось раньше. Не поднимая головы, он ощупью нашёл правой рукой задвижку и открыл наполовину форточку. Свежий ночной воздух неистово хлынул в его лицо. С прохладой он почувствовал проникающий запах весенней зелени, наполненный ароматом свежести со сладкими нотками пряностей. Он закрыл глаза и так простоял несколько минут. О чём он думал в этот момент, трудно сказать. Возможно, что мысли, одна за другой, мешались в его голове, предполагая то или иное решение. Но он отдал предпочтение тому факту, что природа пробуждается, а значит, мы начинаем чувствовать всё как-то иначе, с наибольшей силой обострения… Ведь именно в это время года мы начинаем жизнь «с нового листа», такого же чистого и прозрачного, как этот весенний воздух, выстраивая жизненные планы если не на годы, то на предстоящее время. Так, как это делают прорастающие и набирающие повсюду силу ростки… К тому же именно в это время года – весной – нас не покидает ощущение того, что непременно должно что-то произойти, что-то необычное, что-то такое, что наполнит сердце, душу скорым, радостным ожиданием… А может, он думал в этот момент о том, как в сентябре 1982 года на первом энергоблоке, при выходе его на полную мощность, произошёл разрыв технологического канала № 6244 из-за недостаточного расхода охлаждающей воды… Возможно, что он думал о других авариях, произошедших в 1983 или 1984 годах… Как бы там ни было, могу с уверенностью сказать, что подобные мысли он сразу отбросил, зная, что из этих многочисленных аварий и отказов извлекли (насколько он знает) практический опыт и такого уже никогда не должно больше повториться на станции. Приоткрыв форточку до конца, он выключил свет и тихо, на носочках, чтобы не потревожить сон жены и дочки, скрипя половицами, вошёл в спальню и лёг на кровать. Чувствуя в себе неимоверную усталость и намерение быстро заснуть, он сделал глубокий вдох: один, другой третий – и, немного успокоившись, закрыл глаза и проговорил про себя, как проговаривают молитву – тихо и спокойно: «Всё будет хорошо…»

Вскоре он погрузился в сон. До утра оставалось совсем немного времени…

Видя, с какой тревогой наш герой лёг в кровать, мне не хочется тревожить его душу, передавать течение его мыслей, мешать ему «уйти» в совершенно новое, незнакомое нам пространство – природу сна. Пусть он сам, не спеша, разберётся в этом вопросе, открывая, таким образом, широкую дверь в свой духовный мир. Связанный с бессознательными желаниями, чувствами и намерениями, где бы он смог найти решение для удовлетворения себя важными жизненными потребностями. Где подсознательный план памяти раскроет ему все свои тайны – ничто для него не скрывается и не удерживается.

Не знаю, насколько это имеет право быть, но многие учёные утверждают, что душа в это время посредством возбуждённого духовного распознавания в состоянии не только понять многие жизненные ситуации, но и оценить, найти причины и последствия каждого события. Она во многом может разобраться (я нисколько это не преувеличиваю!), чтобы в единстве гармонии помышлений соединить разные части в одно стройное целое, что и будет являться разрешением или решением вопроса. Конечно, во всё это можно верить, а можно и не верить. Впрочем, как вам будет угодно.

Когда Егор проваливался глубоко в сон, мысли всё ещё витали в его голове. Он всячески пытался найти ответы на происходящее… Было ли это бессонницей или простым расстройством сна – он не знал. Знал лишь то, что присутствует некая тревожность, эмоциональное напряжение, навязчивые мысли. И вот эти доминирующие моменты, как ему казалось, и были определяющим фактором в нарушении сна. (Хочу заметить, что Сомов вовсе не был человеком с высокой мнительностью, обострённым восприятием и просто склонным к глубоким переживаниям, такая сюжетная линия сна была для него редкостью.)

«Спать, нужно спать», – повторял он уже который раз, анализируя при этом природу сна.

В научно-популярных журналах Егор читал, что во время сна мозг не прекращает свою деятельность целиком, какая-то его часть активно работает, можно сказать, «обслуживает» сон и одновременно находит ответы на имеющиеся вопросы, решая их «без участия человека».