– Отдал! Сейчас же!

Отец отцепил его пальцы и отшвырнул от себя. Он шмякнулся о диван, поднялся и бросился в комнату родителей. Пока отец не опомнился – пяткой ударил в ящик комода, выбив хлипкий замок. Вывалил оттуда бумаги, отыскал свои документы.

– Ты что делаешь, паскуда?!

– Па-акостник, – с наслаждением повторил он, хватая бумаги и прыгая к дверям.

– Если сейчас уйдешь – чтоб духу твоего здесь не было!

Он рассмеялся отцу в лицо, трясясь от ужаса и всесилия, зная, что последствия придут, что будут раскаяние и паника, но это будет потом… Он знал, как справляться с этим, он смотрел на пример целых пять лет – должен же был чему-то научиться!

Он выбрался на улицу, тяжело дыша; холодный июньский воздух колол легкие. Из окна доносился плач матери, матюгался отец. Он вытащил из рюкзака, который так и не успел снять, остатки денег. Пересчитал. Достал телефон.

– Стелла? Собрание? Ничего, подождет. Стелла, это срочное дело! Мне нужны деньги. Еще мне нужно, чтобы ты договорилась, чтоб я переночевал где-нибудь в Москве. Я приеду завтра. И если тебе нужны какие-то документы, говори сейчас. Иду к тебе, потом на вокзал. Потом объясню. Потом, я сказал! Дружба – это взаимовыручка.

Самолет ощутимо вздрогнул, заходя на посадку. Дима положил аэрофлотовский журнал на пустующее кресло слева от себя. Он не любил это чувство, будто внутри, в районе солнечного сплетения образовалась маленькая черная дыра. Ему не нравились перепады давления, вбивавшие в уши пробки из невидимой ваты. Напрягало невесомое скольжение в бездну, называемое столь нелепо – «снижение высоты». Словно речь о коротком спуске, а не о падении в зияющую бесконечность. Сейчас это чувство обрело мощь и силу, но, по правде сказать, он уже несколько месяцев жил с ним.

Тяжело дыша, Дима шарил рукой в поисках теплой Машиной ладошки, но отыскал лишь отброшенный секунду назад глянец. Та, кого он привык называть «второй половиной», ждала где-то внизу. Ему хотелось верить, что ждала. Он надеялся на это. Дима посмотрел в иллюминатор, и дыхание на миг перехватило.

Город был безбрежен, как океан. Во мгле за бортом проплывали прозрачные клочья облаков, а под ними во все стороны разбегались огни ночной Москвы – расстеленная ковром гирлянда из миллиона лампочек. Желтые окна чьих-то квартир, сияющие офисы компаний, фонари вдоль дорог. Счета им не было. Дима знал: в некоторых странах проживает меньше людей, чем в столице. Но никогда еще осознание этого не являлось ему столь наглядно и впечатляюще. Самолет летел и летел, постепенно снижаясь, а океан огней все не заканчивался, будто невообразимых размеров монстр покоился там, на дне, таращась в темное небо множеством равнодушных глаз.

«Как же их много, – подумал Дима. – И как же они пусты».

По пути из Домодедово такси застряло в пробке. Несмотря на поздний час, трасса оказалась запружена авто, то ли по случаю проезда какой-то «шишки», то ли из-за аварии где-то впереди. Минут на двадцать движение практически полностью замерло. Позади, по бокам, перед их машиной стояли другие. Десятки, может сотни.

Сонный и злой водитель буркнул:

– Когда-нибудь я так и сдохну в этих пробках. Заеду в очередную и уже не выберусь отсюда.

Потом достал мобильник и начал кому-то звонить. Дима тоже включил телефон и нашел в списке контактов номер Маши – просто чтобы увидеть ее фото. Чтобы отвлечься – слова шофера вернули ощущение пустоты и бессмысленности окружающего чуждого мира.

Позже, лежа в маленькой спальне на съемной квартире, глядя в потолок, ловя в темноте тень ее дыхания, он подумал – каково это? Жить в окружении миллионов людей, среди которых нет тех, кому ты по-настоящему нужен. Мириады глаз-огней, источающих безразличную пустоту. В груди стало горячо от желания обнять Машу и никогда-никогда не отпускать. Простыни холодили ледяной пустотой.

На рассвете он забылся, рухнул в беспокойную зыбкую трясину меж сном и явью. Привиделась она – желтые волосы, белая кожа, короткое красное платье. Голые ноги, босая – Дима был уверен, что босая, как обычно, хотя она стояла перед кроватью, а он лежал и со своего места не мог видеть ее ступни. Он потянулся к ней, но напрасно – Маша плавно отступила на шаг, печально качнув головой. По губам Дима прочел безмолвное предупреждение.

– Почему?! – спросил он вслух, громко, почти прокричал – и проснулся. Один на холодных простынях, в пахнущей пылью и пустотой комнате.

В их родном ПГТ не было метро, эскалаторов. Спускаясь под высокие мраморные своды, Дима чувствовал, как в легких становится меньше кислорода, в груди панически трепыхалась запертая в клетке ребер птаха. Впереди и позади, выше и ниже него стояли мрачные, молчаливые москвичи в серых куртках, белых рубашках, розовых блузах – такие разные и такие одинаковые, как армия пялящихся в никуда истуканов. Взгляд блуждал среди плеч и голов, гулял по прическам и шапкам в тщетной надежде зацепить до боли знакомый абрис лица или хотя бы краешек ее рукава.

Избегай людных мест, прошептала во сне вторая половина. Но разве это возможно в таком городе-океане? Спуск закончился, и роботы с человеческими лицами вокруг ожили, бурлящий поток подхватил Диму и выволок на перрон.

В личном общении андроиды притворялись людьми. Полицейский был совсем как живой, настоящий. Проявлял участие. Разрешал курить у себя в кабинете и угощал растворимым кофе. Кофе был мерзкий на вкус и почти лишен аромата, зато горячий. Полицейский смотрел на Диму, кивал сочувственно, с пониманием. Возможно, в прошлом тоже кого-то довелось потерять? Говорил мягко, как добрый отец сыну, да и, судя по глубоким морщинам в углах глаз и возле рта, вполне годился на эту роль.

К сожалению, ничего нового. Если в первые дни новостей нет – дальше не стоит и ждать… Большой город. Много соблазнов. Много людей.

– Злых людей – много? – уточнил Дима.

– Уж точно больше, чем добрых, – пожал плечами полицейский. Стряхнул пепел в пластиковый стаканчик с остатками коричневой жижи на дне, поднес сигарету к губам, затянулся, задумчиво посмотрел в окно кабинета. – Хотя меньше, чем всех остальных.

– Каких?

– Никаких. Серой массы. Толпы.

– Толпы?.. – Избегай людных мест. – Толпы опасны? Чем?

На лицо полицейскому усмешку будто прилепили, как стикер.

– В толпе мы все одинаковые. В толпе теряешь себя… Надолго в столицу-то?

Дима нацепил собственную наклейку со смайлом. С непривычки это было непросто, челюсти сводило от напряжения.

– Пока не найду ее…

– Значит, навсегда. – Полицейский поскучнел. Снова стал роботом.

Дима надумал спросить ее однокурсников. Вдруг им что-нибудь известно. Разве могут студенты исчезать просто так, не оставляя никаких следов? В полиции верили, что могут, но он поверить в это не мог. Пока, во всяком случае.

Башня центрального корпуса МГУ возносилась вверх, словно желая проткнуть небеса. Советский ампир навис готическим склепом над кладбищем города. Внизу, под ним, в могильном гное копошились насекомые и черви.

Их было много, они заполняли коридоры и аудитории, читали лекции и шумели на кафедрах. Дима ткнулся в один угол, другой… Стайка щебечущей молодежи настигла его на одном из этажей, рядом с лестницей. Девушки с длинными волосами и красными, как кровь, ногтями окружили, обдали коктейлем резких сладких ароматов, переливчатого звонкого смеха, случайных прикосновений. Ему почудилось, что среди них была Маша, Дима уловил ее запах. Но, когда он попытался схватить, удержать тонкую руку, его оттолкнули и сказали что-то возмущенное и презрительное.

Перед глазами все плыло. Дима отшатнулся, оперся о стену. Подбрел, шатаясь, к распахнутому окну в конце коридора. Там стояли двое парней, с виду почти настоящие. И один, что постарше, рассказывал второму:

– …каждый год такая картина. Кто-то идет, идет и – выходит. Через окно.

– Почему? – Дима, едва держась на ногах, ввалился между ними.