Зато Ран был очень честным, и уже на второй день признался госпоже Кин, что она пугает его. К его удивлению, девушке это даже понравилось. Настолько, что она сказала:

— Зови меня просто Ярой. И помоги уже залезть, мне надоело, как дуре, стоять на столе.

— Да, конечно, одну секунду. Я поищу лестницу или веревку, — засуетился Ран.

— А сам ты как сюда залез?

— Я не помню. Кажется, подпрыгнул, — смущенно опустил глаза юноша. — Кажется, я тогда не на шутку испугался и…

— Просто дай мне руку, — сказала она и сунула в люк ладонь.

Ран беспомощно огляделся, а потом, перебарывая внутренний трепет, схватил девушку за предплечье. Цепкие пальцы тут же сжались на его запястье, и Ран, упершись в пол, потянул. Яра оттолкнулась от стола, уперлась второй рукой в край люка и неуклюже перевалилась прямо под ноги Рану. Втянула оставшееся туловище и перевернулась на спину, пытаясь отдышаться.

— А тут уютно, — хмыкнула она. — Если представить, что тут нет пыли и голубиного помета.

— Вам не стоит так часто делиться со мной едой, — потупил взор Ран. — Кажется, у Вас галлюцинации, госпожа.

И, впервые за долгое время, Яра искренне улыбнулась.

На голубятне под опекой Рана оставались пятнадцать голубей. Со всеми ними Ран делился половиной трапезы, которую ему передавала Яра. Рядом с клетками стоял добротно сделанный письменный стол со всеми принадлежностями. Яра, как настоящая хозяйка, сразу направилась к рабочему месту и окинула быстрым взглядом аккуратно сложенные бумаги.

В центре стола лежало новое начатое письмо.

«Гекко начинает проявлять первые признаки безумия. Ему начинает казаться, что его преследуют, на него готовится покушение, — она скользнула взглядом ниже. — Госпожа Кин со всем достоинством и мужеством выносит непотребное обращение».

— Я пытаюсь собрать отчет. Любую информацию, которая поможет нас спасти, — произнес Ран.

— Ты так уверен, что нас спасут, — хмыкнула девушка, подхватывая следующий листок.

— Нет, стойте… — зашептал юноша, но было поздно. Взгляд Яры уже впился в переплетение чернильных линий, складывавшихся в ее портрет. — Простите. Я люблю рисовать, у меня целая коллекция рисунков птиц, а когда увидел Вас, очень захотелось нарисовать что-то кроме перьев и клювов. Хотя, я уверен, Вы тоже были бы прекрасной птицей.

— Ран, хватит обращаться ко мне на «Вы», — попросила Яра и вернула рисунок на место.

Она огляделась. Тесная обитель птиц и чудака принесла ей какой-то странный покой. Болезненное напряжение, выкручивавшее ее душу, исчезло. Давно забытое чувство умиротворения наполнило все тело, и Яра не готова была его упускать. Она прошлась вдаль птичьих клеток, погладила пернатые головы.

— Здесь раньше жила кошка, — снова заговорил Ран. — Она совершенно не интересовалась птицами, а один раз забралась в птичью клетку и родила тут котят. Они тоже думали, что птицы их друзья и защищали птенчиков от крыс.

— Надо же…

— Прости, я, наверное, слишком много болтаю.

— Расскажи что-нибудь еще, — улыбнулась она.

С открытием чердака дни для Яры побежали быстрее. Гекко все так же навещал ее по ночам. Нервный, заведенный. Яра заставляла его говорить, делиться своими страхами и опасениями, рассказывать, что происходит во дворце. А, прикрыв глаза, она представляла, как Ран наверху жадно ловит каждое слово мятежника и переносит на бумагу. Потом Гекко засыпал, выговорившись вдоволь. А наутро, с новой порцией волнения, убирался решать свои дела, чтобы вечером вернуться с очередными жалобами.

Яра же дожидалась, когда слуги принесут еду. С каждым разом трапеза становилась все скуднее, но девушка все равно продолжала передавать еду Рану.

Потом она залезала к нему в голубятню, и они подолгу говорили обо всем. О погоде, о птицах, о придворных. А порой просто молчали и ждали, когда хоть один из голубей принесет письмо.

— Интересно, а все девушки, рожденные под Черной Луной, такие, как Вы? — как-то спросил Ран.

— Какие? — усмехнулась Яра. Они сидели на деревянном полу. Чтобы Яра не испачкала платье, Ран расстелил на досках свою верхнюю рубашку.

— Ну, смелые. Стойкие. Прямолинейные.

Яра задумалась. Ответ нашелся довольно быстро.

— Мне кажется, планеты не влияют на то, какие мы. А вот то, как мы проходим через трудности, во что мы верим — это все влияет. И то, какие люди окружают нас — тоже. И те, кому мы доверяемся.

— И правда. Мне всегда говорили, что мама перепутала день моего рождения. Все астрологи говорили, что я стану великим непобедимым воином. А у меня от воина только шрам теперь.

— Хорошо хоть, глаз не задело.

Ран усмехнулся и согласно кивнул.

— Видимо, хоть в одном углу моего гороскопа звезды встали правильно.

— Или тебе просто повезло удачно повернуть голову, — улыбнулась девушка и, протянув руку, кончиками пальцев провела по шершавым бурым коркам.

Ран замер, удивленно глядя на нее, затем отстранился, прижал ладонь к коже, еще сохранившей тепло прикосновения.

Яра сжала кулак и спрятала руку в рукаве, чувствуя себя глупо и ужасно неудобно. Словно она обернулась мужчиной и соблазняла невинную девицу. Ран густо покраснел, ну точь-в-точь невеста.

— Прости. Я смутила тебя? — сказала она, не столько прося прощения, сколько утверждая.

— Все в порядке, — тут же замахал руками юноша.

«Любопытно, а у способности краснеть есть предел?» — подумала про себя Яра. Ран напоминал ткань, неравномерно прокрашенную в чане. Лицо и шея у него приобрели розоватый оттенок, и поверх начали проступать багровые пятна на лбу, подбородке, шее.

— Прости, я запаниковал. Я слишком хорошо знаю свое положение, чтобы надеяться, что девушка благородных кровей, к тому же нареченная императора… ну… снизошла бы до симпатии.

— Дышать не забывай, — напомнила Яра, а про себя усмехнулась. Пары встреч с Реншу оказалось достаточно, чтобы она переняла его повадки. Ран благодарно кивнул и, словно с ее разрешения, сделал несколько размеренных вдохов и выдохов. Краснота начала сходить на нет. Глаза все еще поблескивали виной и досадой от упущенного шанса.

— Прости, госпожа, не всем дано править народами или покорять города. Для кого-то быть собой — главная битва и самый значимый подвиг.

— Почти для всех, — согласилась Яра. — Возможно, я смогу научиться этому у тебя?

Она протянула руку, то ли прося о помощи, то ли предлагая перемирие. Ран долго не раздумывал, сразу схватил ее за руку и энергично пожал, обрывая затянувшуюся нить неловкости.

— Я с радостью помогу. Как говорила моя мама, ложь к себе убивает. А незнакомство с собой не дает в полную силу жит.

— Как бы мне хотелось, чтобы все люди, которые когда-либо учили меня жить, собрались в одном зале, доверху забитой бумагой, и попытались вместе написать трактат, — закатила глаза Яра. Ран усмехнулся.

***

— Пришла проведать старушку? — криво усмехнулась Харука Мин, когда госпожа Мотоко появилась возле ее клетки. Больше на псарне пленных не было. Девушки кто присягнул Гекко, кто пытался сбежать. Для Харуки у них всех был один финал: они покидали стены псарни и больше не возвращались. Вскоре старуха осталась одна. Юн, весь из себя важный, пытался найти повод избавиться от «мерзкой старухи», и тут-то госпожа Мин доказала, что не зря столько лет занимала свое место при дворе.

Буквально за одну ночь она стерла со своего лица спесь вместе с застарелыми следами косметики, стянула седые волосы в простой узел, раздала свой дорогой душистый табак своим тюремщикам. В общем, Харука Мин превратилась в бабушку. Ту, кого можно встретить в каждой деревне. Которая вроде и побранит, но сделает это с любовью и искренним желанием сделать как лучше. Которой известны все премудрости мира: как возлюбленную вернуть, как капусту засолить, как от бородавок и мозолей избавиться. Никто из придворных и не узнал бы в добродушной и улыбчивой «бабушке» грозную и властную Харуку Мин. Даже Мотоко на секунду показалось, что глаза ее подводят.