— Графа Серёгу только если, — в этом месте начинаю веселиться. — Даже достаточно тесно знакомы.
— Вот у этого графа Серёги есть дядя, кстати, большой начальник в столице, по тому же направлению…
Хренасе ещё раз. Мотать на ус, запоминать каждую букву. После дома рассортируем услышанное.
—… Отец этого дяди в своё время, — продолжает заслуженный пенсионер, — с самых низов выбирался. Что ты знаешь о Высшей Торговой Гильдии?
— Только то, что кое-кто оттуда на мою усадьбу облизывается, — отвечаю мрачно. — Как бы не те же Воронцовы, только другая их ветвь, купеческая.
— Тот Воронцов, о котором я сейчас говорю, в своё время на востоке Империи и школы за свой счёт открывал, и храмы строил, и нуждающимся помогал без оглядки.
— Жаль, следующая родня пошла, не в коня овёс, — замечаю, сворачивая за угол.
— Не следующая, — качает головой старикан. — Он сам. Как монарх тогдашний его в столицу призвал, словно подменили человека: заносчивый стал, добро перестал делать и, что гораздо хуже, добро других людей в свой адрес перестал помнить.
— Козлина, — резюмирую услышанное. — Правильно ты в самом начале сказал. По мне, самый страшный грех — неблагодарность.
— Остальные почему-то тоже, почти все. Один сценарий: как чуть над другими приподнялись, особенно при дворе — тут же испортились. Знаешь, — дед доверительно хихикает, — мне с высоты лет кажется, что у нас в Столицах, причём в обеих, словно воздух заколдовали!
— На какую тему? — как бы от него отвязаться поделикатнее.
— А кто им подышит, тот моментально корни свои забывает. И совсем другим человеком становится, о других не думающим.
— Ладно, спасибо за беседу, — решительно закругляю разговор, поскольку уже дошёл туда, куда хотел.
Нервы нервами, попа у Настеньки шикарная, в интиме она вообще мечта; а дело делать всё равно надо. Вон ещё пара торговых мест снаружи за стеной, где можно попытаться разыскать то, что мне нужно.
— Всего хорошего, — желаю деду вежливо, после чего под влиянием импульса добавляю. — Монет на опохмел насыпать? — достаю из кармана мешочек с золотом.
— Ты совсем дурак⁈ — пенсионера словно подменяют за мгновение. — Ты меня что, и вправду не признаешь⁈
— Э-э-э, признаться, не до конца, — озадачиваюсь. — Во вторник попал под удар менталиста, с памятью напряжёнка местами!
— Романовы чудят, — самому себе кивает старый маразматик. — Наверняка на тебя им заказ и принесли, ментал в городе — их монополия до позавчера… Как вывернулся⁈
Хм. А в оперативной обстановке для бомжа неплохо ориентируется.
— Да тёмная история, — останавливаюсь и делаю вид, что задумался. — Всё как в тумане было, менталюга тот сам под машину сиганул.
А Романова я потом своими руками княгине Левашовой передал, её дочка сейчас у меня психотерапию восстановительную проходит. Точнее, у Наджиб, но это всё равно что у меня. Однако этого я незнакомому типу рассказывать не буду.
Отчего-то волной накатывает тоска из-за Насти Вяземской. Или закрыть глаза, махнуть рукой и на Мадине жениться? Для смены обстановки и для новых впечатлений?
В следующую секунду решительно стряхиваю с себя недостойную слабость и беру характер в руки. Если жениться каждый раз, да ещё и с женской подачи, то!..
Что «то», додумать не получается — пенсионер отпускает мне пренеприятный щелбан:
— Ты уснул на ходу, что ли⁈
Да тьху на тебя. Только попу Вяземской вспомнил в спальном мешке. Наедине. Без одежды. Ко мне прижавшуюся.
— Нет, задумался… И это, деда, ты руки-то при себе держи⁈ — отпускаю ему ответный щелбан. — А то как аукнется, так и откликнется! За мной сдача не заржавеет.
— Ржевский, ты в своём уме⁈ — пенсионер неподдельно изумляется, растирая ушибленный лоб. — Ты к чьему светлому челу руки протягиваешь⁈
— Да тьфу на тебя, плесень маразматическая! — возмущаюсь в ответ, уже не сдерживаясь. — Докопался на ровном месте, бред всякий несёшь и ещё утверждаешь, что прадеду моему ровесник! Который хрен знает сколько лет тому преставился! Слушай, у меня хорошая специалист по психике есть, — резко меняю тон на вкрадчивый.
С небольшим опозданием припоминаю потому что: Мадина чётко говорила, с сумасшедшими надо ровными интонациями, никаких повышенных тонов, лучше — как с маленькими детьми.
Какой бы бред ни несли, всё равно и тех, и других вручную вразумлять бестолку.
Глаза дедули превращаются в чайные блюда.
— Одет в тряпьё какое-то, как бомжара! — а я продолжаю, поскольку уже несёт. — Небрит несколько лет, опять же! — указываю пальцем на его бороду, достающую до пупа и ниже. — Ходишь босиком, ногти не стрижёшь!
В этом месте осекаюсь и прикусываю язык: вообще-то, я накануне сам в молл Левый Берег босиком пришёл. После того, как обувь вместе с одеждой под ударом вражеской плазмы сгорела до тла и даже металлические набойки на каблуках обуглились.
— Ладно, извини, — примирительно хлопаю его по плечу. — Насчёт шмоток реально разные вещи случаются, не бери в голову.
— Да ты!..
— Впрочем, у меня одна знакомая похожим образом одевается, — немного сдаю назад из любви к справедливости.
Говорю так ласково, как только возможно:
— Правда, она это по религиозным соображениям делает, а вот ты какого рожна… В чёрное в жару нарядиться — под такой одеждой вспотеешь быстрее! Потом запах, а мыться тебе, поди, регулярно негде? В речке если только, — смотрю ему через плечо.
Много лет назад этот базар как раз и был построен на берегу реки. Он с тех пор разросся, раздался, да и русло чуть изменилось, но воду отсюда по-любому видать.
Насчёт запаха в такую погоду меня Ариса надоумила, а про перегрев под тёмной одеждой в этом климате и ёжику понятно (если он физику хотя бы в общих чертах представляет).
Что купаться старикану кроме реки негде, логическое заключение: было бы где мыться, было бы и где бриться. А этого он давным-давно не делает.
Дед в ответ как будто нечеловеческими усилиями справляется с эмоциями:
— А ваша фамилия в привычном амплуа, да⁈ Вы всё такие же⁈
— Звёзды не меняют своих орбит, — доброжелательно пожимаю плечами.
Хорошая фраза (я её у Наджиб перенял); и сюда подходит идеально.
— Хамло! Ну ты и!.. Ладно, бог вам, Ржевским, судья… Кстати, ты на декадное собрание потенциальных наследников поедешь? — как о чём-то обыденном спрашивает аккуратненький и чистенький бомжара.
Задумчиво смотрю на него и усиленно размышляю: удержаться ли от сквернословия? Или ответить, что думаю, прямо? Аргументы есть как за, так и против.
За — предельная фамильная откровенность в любой ситуации. Против — рекомендации медицинского характера.
Я от нечего делать после массажа профессионалок Норимацу от Наджиб много чего наслушался. К психическим больным в острой фазе какой-то свой подход нужен, если коротко. Не уверен, что предельная откровенность и моя разящая прямота — лучшая коммуникационная стратегия.
Внезапно на один амулет приходит сразу два вызова, от Накасонэ и Наджиб. Причём вызов последней делается через монарший канал Далии, потому вопреки всем сетевым протоколам проходит одновременно с японским (хотя теоретически и не должен бы. Наверное).
Хренасе третий раз. Неужели что-то случилось? Сердце бухает в пятки от тревоги за дам на моём участке.
«ЭТО ОЧЕНЬ ВЫСОКИЙ ИЕРАРХ ВАШЕЙ ЦЕРКВИ! ОН НЕ БОМЖ, НАОБОРОТ! ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК!», — говорит японка своей речью.
Такое ощущение, что она несколько встревожена.
«ТЫ БОЛВАН! ВАШ ЕПИСКОП АЛЕКСАНДР В ПРОСТОМ МОНАШЕСКОМ ЛЮБИТ ПОХОДИТЬ! ПО СТРАНЕ ПЕРЕМЕЩАЕТСЯ ЦЕРКОВНЫМИ ПОРТАЛАМИ, НА НАШЕГО АЛЬ-РАШИДА ПОХОЖЕ! ТОЛЬКО ОН В МИРСКОЕ НЕ ВЛЕЗАЕТ!» — а это Наджиб, своим языком. — «РЖЕВСКИЙ, ТЫ ТОЧНО РУССКИЙ⁈ ТЫ ХОТЬ ЧТО-ТО О СВОЕЙ СТРАНЕ, ГОРОДЕ, СТОЛИЦАХ ЗНАЕШЬ⁈».
Хренасе четырежды. Хотел сказать мысленно самому себе, что прям день удивлений. Но тут всего минута прошла, далеко не сутки — получается, не день, а шестьдесят секунд такие насыщенные. Поди ж ты.
