Уроки кончились поздно, но ведь уроки не всегда являются основной формой занятости в младшем школьном возрасте. Есть еще друзья, у друзей бывают новые интересные компьютерные игры, а время всегда обладает свойством ускоряться и замедляться. Сегодня полученный опыт научил Вадика первому, сейчас учит второму…

Большой квадратный ранец висел на спине на одной лямке. Вторую он порвал на днях, когда сцепился с местным хулиганом Антошей. Тянуть его было неудобно. Приходилось постоянно поддерживать двумя руками. Это также неудобно еще и тем, что приходилось постоянно утирать сопли, выступающие на морозе. Для этого надо было останавливаться, перекладывать целую лямку в одну из рук, а широким рукавом синей куртки, которая на пару размеров больше, чем следовало, водить по раздутым от усилий по тасканию ранца ноздрям.

Звук шагов в виде резкого пронизывающего хруста поднимался куда-то вверх и застревал на уровне третьих и четвертых этажей. Впрочем, тут этажи весьма условны — стены прямые и ровные. Без вдающихся проемов окон и выступающих металлических ребер балконов. Только какие-то переплетающиеся трубы, вылезающие из стен и входящие обратно, дымившие странным белым паром над стенами, хоть как-то разнообразили унылую картину.

По обеим сторонам переулка стояли мусорные баки. Это казалось странным, потому что дверей в стенах не наблюдалось. Кто бы мог выносить сюда мусор? Или может как раз сюда и выносят мусор, чтобы он не валялся где попало? Вадик любил копаться в мусоре, но это интересно делать за компанию и не в таком странном месте. Стараясь не наступать в пролитые и уже местами заледеневшие помои, он аккуратно ступал, предварительно тщательно осмотрев место, куда наступал его валенок. Пару раз он даже наступил в лужицу от разбитого яйца и какую-то желтую еще парящую мочу, но тут же одергивал ногу и, утерев сопли в очередной раз, двигался дальше.

Впереди что-то скрипнуло. Мальчик поднял глаза, но темнота не позволяла разгадать все свои тайны. Пребывая в оцепенении, он стоял как вкопанный одной ногой на плоской коробке от марокканских мандаринов, а другой в нанесенном маленьком сугробчике снега. Через какое-то время звук повторился, а из открытого зеленого мусорного бачка вылезла тощая черная кошка с огромными выкаченными глазами. Правый бок существа выглядел обваренным и смахивал на плешь, на спине клочки шерсти выдраны и запачканы чем-то темным, но хорошо различимым на фоне шерстки. Возможно, это кровь, а шерсти оно лишилось в драке за объедки с такими же существами. Половины правого уха тоже не было, явно откушено. Она какое-то время не замечала мальчика, а потом, когда умылась, уставилась на ребенка.

— Котеночек! — тихо произнес Вадик.

Вид обитаемого тут существа, дышащего и живого, вселил какую-то уверенность в Вадика. Ему безумно захотелось взять котенка и принести домой. Конечно, мать этого не одобрит, но в конце-то концов, мать вообще уделяет ему мало внимания, больше погружаясь в свои чертовы бумаги и расчеты. Она так и не заметила, что он порвал ранец и пришел домой побитый. Может, и котенка, который поселится у него дома, она тоже не заметит? Будет он жить под диваном, сам Вадик станет для него таскать еду из холодильника.

Эти мысли так раззадорили и согрели мальчишку, что он снял с себя рюкзак и положил его на коробку от мандаринов, а сам протянул руки к котенку и в такой позе начал к нему медленно приближаться, создавая, впрочем, вид немного пугающий.

— Кис-кис-кис…

Мальчик, увлеченный котенком, уже не обращал внимания на то, куда наступает, поэтому, когда отродье, сидящее на краю мусорного бака, зашипело, а испуганный Вадик попятился, поскользнулся и сел пятой точкой на банку с тухлыми огурцами, он сильно удивился. От боли он взвизгнул, но котенок не обращал на него внимания, он смотрел уже куда-то в другую сторону, куда-то за мальчика. Его разные глаза, смотрящие ранее в разные стороны, наконец-то собрались в одной точке. Существо зашипело и скрылось в мусорном баке, откуда и вылезло.

— Куда ты, котеночек? — сквозь выступившие от боли слезы спросил Вадик.

В баке послышалось шуршание, но вскоре оно стихло.

Какое-то время мальчик потратил на то, чтобы подняться с грязной и мерзлой земли и отряхнуться, но когда он поднял глаза на бак в надежде снова увидеть там это чудное создание, он с удивлением обнаружил, что на бак легла чья-то тень. Только тут до него начало доходить чего именно испугался котенок. Надеясь где-то в глубине души ничего не увидеть, он повернулся.

В дальнем конце переулка на фоне слабо пробивающегося сквозь нагромождение стен и уступов света стояла взрослая человеческая фигура в длинном плаще, закутанная широким шарфом, развевающимся по мановению ветра, в широкополой шляпе. Глаз Вадик не видел, но всей кожей чувствовал этот взгляд-укол, взгляд-удар, пробивающий и ледяной воздух, в котором плавала дымка из канализации, и толстый полушубок, который купил Вадику папа в тот день, когда ушел от них. Не зная что делать, Вадик стоял в нерешительности, замерев в той позе, в какой увидел человека. Человека? Воображение, испорченное компьютерными играми и детскими страшилками о мутантах-кровососах с Марса, живущих в канализации и питающихся мозгами, подсказало мальчику что делать. Медленно он начал делать шаги назад.

В одночасье он забыл и о рюкзаке и о котенке. Даже навязчивые мысли о том, что надо окончательно стряхнуть с себя протухшие огурцы, уже не занимали голову Вадика. Съежившись, он обошел бак, пятясь и смотря на незнакомца. Только когда высокая фигура сделала шаг в его сторону, он развернулся и, что было сил, побежал во мрак переулка.

Кресло, которое трансформируется в кушетку, как предполагалось, должно располагать к откровенности и доверию, но в данном случае внутри него все равно оставалось какое-то недоверие и замкнутость, которую он не смог разорвать. Доктор Левенштейн сидел справа на большом кресле, закинув ногу на ногу. Он пристально исподлобья смотрел на пациента, слегка нахмурив брови, слегка также улыбаясь. В руках он держал карандаш, который сжимал пальцами с обоих концов. Этот карандаш он то поднимал над линией глаз, то опускал. В зависимости от того, слышал ли он то, что хотел, или то, что он слышал, расходилось с его основной гипотезой. Волосы его были белы и коротки. Вообще он всем видом походил на такое стереотипное представление о Фрейде. Однако с Фрейдом его различала форма бороды. Она скорее как у полковника Сандерса из «KFC».

— Ну, милейший, — произнес он, мурлыкая. — Значит, вы говорите, постоянно?

— Постоянно, доктор… — в полной депрессии ответил пациент. — Что бы я не делал: все время мне указывают что делать. И более того, заставляют. Они мучают меня, когда я что-то не делаю из того, что они мне говорят…

Доктор Левенштейн снова нахмурился. На какое-то время он даже разжал одну из рук, в которой сжимал карандаш.

— Но лекарство-то вы принимаете?

— Принимаю доктор, — ответил собеседник. — Только от таблеток не легче. Вернее, легче, но не надолго. Голоса действительно пропадают, но вскоре снова возвращаются. Я даже пробовал вопреки вашим предостережениям увеличить дозу. Они все равно возвращаются и заставляют меня это делать. Причем не важно где я нахожусь и что делаю: на работе, дома, во сне, на природе. Даже когда я где-нибудь в командировке, еду в другой город, все равно они принуждают меня это делать. И это страшно. Это пугает меня, доктор. Когда говорит Голос, я не могу не подчиняться…

Случай оказался действительно сложный, а болезнь запущенной. За тридцать пять лет практики у доктора Левенштейна не было подобных случаев, но именно они доставляли его работе особый настрой, особое состояние и желание преодолеть обстоятельства и решить задачу. Помочь.

За две недели, что доктор наблюдал этот случай, он перерыл десятки книг по проблеме подобных расстройств, консультировался с выдающимися светилами в этой науке, даже освоил Интернет, в котором искал подобные случае и способы их лечения. С каждым днем, с каждым сеансом ему казалось, что он просто обязан помочь больному. От этого, возможно, даже зависела чья-то жизнь. Он чувствовал это. Его-то собственная жизнь точно зависела от этого пациента, от его случая. Уникального во многих отношениях.