Ошеломленная, она посмотрела в золотистые глаза горной пумы. Она увидела в этом правду, ясную, как усы на его морде. Совершив этот маленький акт неповиновения – разорвав ее путы ровно настолько, чтобы облегчить ее страдания, – он, скорее всего, лишился жизни. Как только Мэтью узнает, что он натворил, пощады не будет.

"Уходи!", – раздался в ее голове голос Матвея, более настойчивый. "Пока ты еще можешь".

Слезы затуманили зрение Элизабет. Она понимала глубину его самопожертвования. Протянув дрожащую руку, она положила ее на его мягкую голову, чувствуя тепло жизни, которое все еще оставалось там.

– Спасибо тебе, – хрипло прошептала она. Этого было недостаточно, чтобы выразить волну прощения, поднимающуюся внутри нее, но этого должно было хватить.

Они еще мгновение смотрели друг на друга. Между женщиной и зверем возникло невысказанное понимание.

Затем Матвей повернулся и снова растворился в тени. Исчез так же быстро, как и появился.

Элизабет посмотрела вверх, туда, где веревка все еще свисала с толстой ветки дерева, хотя ее запястья теперь были свободны. Перебирая руками, сдерживая стоны боли, она взбиралась по шершавому пеньку. Она уселась на ветку, наконец-то найдя надежную опору.

Не обращая внимания на жалобы своего одеревеневшего, усталого тела, она медленно спустилась по ветке. Она наполовину взобралась, наполовину соскользнула вниз по массивному стволу дерева, используя сучки и занозы в качестве опоры для ног. Наконец, ее ботинки глухо застучали по подстилке из листьев внизу. Она, шатаясь, двинулась вперед, хватаясь за ребристую кору дуба для опоры.

Свобода. Это слово эхом отозвалось в ее душе. Но жертва Матвея имела бы смысл только в том случае, если бы она преуспела сейчас.

Элизабет повернулась спиной к поляне, которая была местом стольких сражений и лишений. Шаг за мучительным шагом она ковыляла в тенистые объятия ожидающего леса. Его энергия окутывала ее, поддерживая, пока она, шаркая, продвигалась вперед. У нее не было никаких припасов, ни еды, ни воды, она понятия не имела, какой путь куда ведет. Только пламя решимости в ее сердце толкало ее вперед.

Она шла всю ту долгую ночь. Непрекращающийся холод снова вонзил свои клыки в ее кости, но она приняла его, позволив дискомфорту подпитывать ее гнев и целеустремленность. Мэтью отнял у нее все, но она не доставила ему удовольствия своей капитуляцией.

Когда небо окрасилось розовым в лучах рассвета, Элизабет была вынуждена признать, что без отдыха она больше не сможет идти. Ее ноги волочились, когда она искала какое-нибудь убежище, чтобы восстановить силы. Деревья впереди расступились, открывая залитую солнцем поляну, покрытую травой, усыпанной полевыми цветами. Она, прихрамывая, вошла в их святилище, слишком измученная, чтобы почувствовать облегчение и восторг. Наконец, она рухнула под цветущим кизилом, ветви которого были усыпаны цветами.

Она намеревалась всего лишь на мгновение закрыть глаза, но у нее не было сил сопротивляться, когда глубокий сон без сновидений поглотил ее.

Элизабет медленно просыпалась, моргая при виде балдахина из нежных белых лепестков над головой. Лучи послеполуденного солнца золотились сквозь кроны деревьев. Пока она спала, какие-то маленькие существа подобрались поближе – белки и бурундуки с любопытством обнюхивали ее. Тихую долину наполняло пение птиц. Несмотря на грызущий голод в животе, она чувствовала себя странно помолодевшей.

Она осторожно села, помня о своих различных болях. Но хотя тяжелое испытание все еще оставляло отпечаток на ее теле, оно не могло затронуть ту сердцевину силы, которую она вновь открыла в себе. Она молча поблагодарила кизиловое дерево за то, что оно приютило ее покой. Ее борьба только начиналась.

В течение следующих недель Элизабет продолжала переезжать, никогда не задерживаясь на одном месте больше чем на одну-две ночи. Она собирала все, что могла, – ягоды, грибы и прозрачные ручьи, стекавшие с гор. Выживание стало ее одиноким существованием. Кочевница, проходящая, словно призрак, по лесам, которые были ей так дороги. Время от времени она рисковала возвращаться, пытаясь оценить, все еще ли Мэтью охотится за ней. Но его люди, похоже, прекратили поиски, уверенные, что к этому времени она либо замерзла, либо умерла от голода. И все же она не теряла бдительности.

По иронии судьбы, время, проведенное ею в одиночестве в дикой природе, было самым близким к земле, которое она когда-либо ощущала. Лес разговаривал с ней шелестом листьев и снующими существами. Это поддерживало ее точно так же, как она поклялась защищать его. Она все еще была слаба, ее тело превратилось в сухожилия и кости. Но эта слабость научила ее стойкости.

Листья только начинали опадать, окрашивая кроны деревьев в цвета заката, когда Элизабет проснулась перед рассветом от неестественной тишины. Ни одна птица не щебетала, приветствуя восходящее солнце. Даже насекомые перестали жужжать. Тишина была гнетущей, как будто лес затаил дыхание.

На востоке чернильное ночное небо светилось странным оранжевым светом. Элизабет вскарабкалась на пригорок и ахнула: сбылись ее худшие опасения.

Пожар!

Ненасытный ад царапал небо когтями, исходя оттуда, где стоял на страже старый дуб. Языки пламени жадно перепрыгивали с верхушки дерева на верхушку, скрежеща и пожирая все на своем пути. Пожар ревел, как разъяренный зверь.

Ужас сковал сердце Элизабет. Но за этим последовал бурлящий гнев. Это не был естественный лесной пожар. Мэтью, должно быть, сам устроил пожар, чтобы навсегда изгнать дуб из леса. И его больше не волновало, сколько акров земли сгорело в процессе.

Элизабет бросилась навстречу огню, не обращая внимания на грозящую им опасность. Ветки расцарапали ей лицо и руки до крови, когда она безрассудно продиралась сквозь подлесок. Удушливый дым клубился вокруг нее, пока она не вырвалась на высокий гребень, откуда открывался вид на набухающий огненный шторм.

Поляна вокруг дуба была охвачена огнем. Она могла лишь мельком увидеть его обугленные ветви, бьющиеся в печи, благородное дерево, которое укрывало и поддерживало целые поколения, теперь было поглощено ненасытным пламенем.

Рыдая, Элизабет в отчаянии упала на колени. Она опоздала. Что могла сделать одна женщина против такого безжалостного разрушения? Огонь вытягивал красные щупальца во все стороны, превращая в пепел все, к чему прикасался. Лавина искр спиралью взметнулась ввысь на кипящих тепловых потоках.

Бушующий ад неуклонно продвигался вверх по склону, где притаилась Элизабет. Его тлеющие пальцы жадно потянулись к соснам, росшим вокруг нее, их смола воспламенилась с громкими хлопками. Она сильно закашлялась, когда дым пополз ей в горло, защипав глаза.

Все было кончено. Лес, ее друзья, ее дело – все превратилось бы в тлеющие угли. Рыдания сотрясали тело Элизабет.

Затем, разносимый нагретым воздухом, донесся бессловесный рев, который пробрал ее до костей.

Элизабет подняла голову. Была ли это игра пламени? Или огромная коричневато-золотистая фигура просто промелькнула между двумя пылающими стволами внизу, в аду? Щурясь от слепящего света, она снова увидела мелькание длинного хвоста с хохолком.

Матвей. Он вернулся в их убежище в последний раз, отказываясь покидать его даже во время этой трагедии.

Элизабет, пошатываясь, выпрямилась. Если он все еще будет бороться, как она будет отбиваться от него?

Она стояла на краю охваченного пламенем склона, ее сердце билось в такт с треском горящих деревьев. Внизу, в самом пекле, она едва разглядела промелькнувшую золотисто-коричневую фигуру – Матвея, вернувшегося, чтобы в последний раз увидеть свой лесной дом.

Пламя, казалось, не причиняло ему вреда, когда он пробирался сквозь горящий лес, его золотистый мех отражал огненные всполохи. Элизабет почувствовала, как в ней зарождается надежда. Если Матвей мог выстоять, возможно, еще не все потеряно.