Примечательны высокомерная фамильярность, покровительственный тон, который был усвоен Жанной в отношении самых знатных вельмож — Дюнуа, герцога Алансонского, графа Арманьяка.
Жанна с большим вниманием относилась к судьбам Орлеанского дома, к Карлу Орлеанскому (сыну герцога Людовика), который с 1415 г., со времени битвы при Азенкуре, в течение двадцати пяти лет находился в плену в Англии и, посвятив себя сочинению поэтических мадригалов, был мало озабочен страданиями Франции. В случае смерти сына Карла VII (а дофины нередко умирали раньше своих отцов) Карл Орлеанский стал бы наследником французского престола и, следовательно, соперником английского короля Генриха VI, которого англичане считали также и королем Франции. Казалось, заявление Жанны на процессе в Руане о том, что она является хранительиицей тайны, касающейся герцога Карла, должно было бы самым живейшим образом заинтересовать и Кошона, и его английских хозяев. Однако они почему-то не проявили ни малейшего любопытства. На том же процессе Жанна сообщила, что намеревалась после освобождения Орлеана захватить в плен нескольких английских военачальников с целью обменять их на герцога Карла. Стоит добавить, что после возвращения во Францию Карл Орлеанский щедро наградил Пьера д’Арк, ставшего Пьером дю Ли за верную службу. Оружие, цвета одежды Жанны, ее герб, как уже отмечалось, также должны были свидетельствовать о близости к Орлеанскому дому. В королевском ордонансе от 2 июня 1429 г., определявшем герб Жанны, не упоминается фамилия д’Арк[43].
Конечно, полное равнодушие Карла VII и двора к судьбе Жанны, попавшей в руки англичан, не говорит в пользу гипотезы, что Орлеанская дева была сестрой короля. Тем не менее можно предположить, что государственные интересы взяли верх. После коронования Карла VII Орлеанская дева, продолжавшая войну, стала препятствием для планов заключения перемирия с герцогом Бургундским, союзником англичан. Кроме того, мог ли вообще Карл VII вырвать Жанну из рук англичан, занимавших большую часть Франции? Интересно, что «голоса», как признавала Жанна, предупреждали ее о скором плене и гибели.
Во время процесса реабилитации для Рима было неудобно признавать посмертную — после церковного приговора — жизнь Жанны. То же самое следует сказать и об интересах короны — королю была нужна только реабилитация Жанны, но не разоблачение ее подлинного происхождения и спасения.
Прошение о реабилитации Орлеанской девы, подписанное Изабеллой Роме (отец Жанны Жак д’Арк к этому времени уже умер), составил легист Гильом Превото. Ему же принадлежат следующие многозначительные строки: «Если запрещено обманывать, то, однако, дозволено скрывать правду, соответственно месту и времени, прикрывшись хорошей выдумкой или выражением, имеющим иносказательный смысл». В прошении Орлеанская дева была впервые названа Жанной д’Арк. Однако, как мы уже знаем, саму Изабеллу Роме не сочли нужным заслушать на процессе реабилитации, где давали показания три десятка орлеанцев и около сорока жителей Домреми. Будучи истицей, Изабелла Роме единственная не должна была принимать присягу. Очевидно, боялись, что с уст старухи могут сорваться какие-то неосторожные слова. Изабелла Роме присутствовала на торжественной церемонии 7 ноября 1455 г., в самом начале процесса реабилитации, но позднее его организаторов как бы совершенно не интересовали ее показания, хотя она могла бы сообщить наиболее точные сведения по многим интересующим их вопросам. От Изабеллы Роме получили лишь упомянутое прошение, в котором она жаловалась на казнь Жанны в 1431 г. И этого было уже много, говорят сторонники нетрадиционной версии, ведь Изабелла Роме знала о появлении Девы в 1439 г. в Орлеане и, возможно, даже виделась тогда там с нею. Требовать от нее ложных сведений о месте и времени рождения Жанны показалось судьям небезопасным и излишним. Свидетели говорили о том, что Жанна — дочь Изабеллы Роме, а ее саму не удосужились прямо спросить об этом. В протоколах процесса реабилитации нет и показаний братьев дю Ли. А Жану дю Ли поручили собирать показания других свидетелей по вопросам, в которых он, естественно, должен был быть осведомлен гораздо лучше, чем они. По каким-то причинам игнорировалось существование «Книги Пуатье».
Противники традиционной версии акцентируют внимание на осторожности, с которой велся контрпроцесс. Свидетелям задавали заранее подготовленное вопросы. Ответы на них должны были доказать, что Жанна родилась в Домреми.
На каждый из приведенных доводов можно выдвинуть веские возражения. Приводят несколько фраз Жанны, которые можно истолковать как признание в своем высоком происхождении. Например, когда к ней и Карлу VII приблизился герцог Алансонский, Жанна сказала: «Тем лучше, собирается вместе королевская кровь». Но ведь это может просто означать, что к королю подошел принц крови. Вдобавок забывают, что Жанна под присягой не раз заверяла, что родилась в Домреми. Вообще многие из аргументов сторонников новой версии кажутся неубедительными, даже — как отмечалось в литературе — основываются на фактических неточностях и ошибках. Тем не менее было бы неправильным с порога отвергать всю совокупность этих аргументов. Они заслуживают серьезного анализа. И здесь прежде всего надо отметить факты, на которые опираются эти биографы Жанны, допускают их различное толкование. Можно, например, предположить, что на Жанну сделали ставку вовсе не потому, что она якобы была принцессой королевской крови. Или, допустим, ее хлопоты об освобождении Карла Орлеанского вполне объяснимы заботой об обеспечении престолонаследия, важного для борьбы против англичан. Подлоги и недомолвки в протоколах руанского процесса или процесса реабилитации могли иметь разные политические причины. Упоминание о Жанне как об Орлеанской деве ранее освобождения Орлеана могло быть следствием неточной датировки документа или тем, что это наименование было добавлено позднее, и т. д.
Самой слабой стороной нетрадиционной версии является полное отсутствие каких-либо указаний в документах на королевское происхождение Орлеанской девы[44]. Эта версия предполагает существование заговора, в тайну которого было посвящено множество лиц — друзья и враги Жанны, французы, бургундцы и англичане, королевские придворные и писцы руанского судилища, даже римский папа и иностранные дипломаты. Недаром поборникам нетрадиционной версии все время приходится повторять, что свидетельства документов в пользу версии «классической» — умелый обман. Авторов этих документов, якобы отчаянно стремившихся сохранить государственную тайну, сторонники новой версии подозревают вместе с тем в том, что они различными способами намекали на нее. Остается предполагать, что сама Жанна сохранила секрет, пожертвовав ради этого жизнью, так как дала кому-то клятву никогда не выдавать свою тайну.
Вот характерный пример. Персеваль де Буленвилье 21 июня 1429 г. после первых военных успехов Девы в письме герцогу Миланскому Висконти сообщал свои сведения о Жанне. В них (хотя они явно основывались на данных расследования, произведенного по приказу короля в Домреми в марте 1429 г., и данных комиссии духовенства, которая допрашивала саму Жанну в Пуатье) уже нашла отражение официальная легенда, создававшаяся двором после того, как было решено возложить на Жанну важную государственную миссию. Буленвилье рассказывает о чудесных обстоятельствах, сопровождавших появление на свет Жанны 6 января, — все жители Домреми были охвачены необыкновенным радостным чувством и расспрашивали друг друга, что же случилось, поскольку им «не было известно о рождении ребенка». Но как могли жители небольшого селения в тридцать домов не знать, что в одной из семей скоро появится ребенок?
Адвокаты «новой» версии, ухватившись за приведенные выше слова Буленвилье и считая их отражением подлинного факта, делают вывод: речь идет, вероятно, о том, что 6 января 1408 г. Жанну неожиданно доставили в Домреми в семью д’Арков[45]. Однако сам Буленвилье в этом же письме пишет о том, что Жанна родилась в Домреми в семье д’Арков. Поэтому включение такого «намека» — если это был «намек» — в письмо предполагает сознательное стремление королевского камергера, излагая официальную версию, одновременно раскрыть государственную тайну чужому правительству. Но вряд ли у него могли быть основания для подобной бессмысленной измены. Анализ текста позволяет понять подлинный смысл слов Буленвилье. Жители Домреми были поражены не рождением Жанны, а охватившей их радостью в связи с тем, что 6 января — как это и отмечено в письме — день богоявления (крещения). Как в Евангелии короли в день крещения следовали за звездой, движимые какой-то неведомой силой, так и жители Домреми праздновали, сами того не зная, пришествие вестника божьего. Таким образом, рассказ Буленвилье — один из элементов легенды, не раз возникавшей вокруг имени Жанны и ее деятельности[46].
