Я так задумалась, что прослушала все, о чем говорила Ани. Полностью отключилась.

Сейчас Ани объясняет спряжение глагола «рассказываю». Просто удивительно, до чего же польский язык похож на болгарский! Ага, запомним: оповядам, оповядаш, оповяда… Да если этот язык весь такой, я выучу его за пять минут, и, если поступлю на факультет славянской филологии, не будет никаких проблем. «Оповядамы, оповядаце, оповядайён…» Ага, здесь надо малость в нос произносить, с открытым ртом. Это совсем не трудно, мне вообще всегда давались языки. Записываю за Ани каждое слово и мысленно спрягаю глаголы. Я очень рада, что схватываю все на лету. Так и хочется сказать Ани, что я уже все усвоила, но неловко перед остальными, скажут еще: откуда выискалась такая отличница. Поэтому я подошла к Ани сразу же после занятий.

— До чего же я у тебя прилежная ученица! — говорю я Ани. — Все моментально схватываю.

— Молодец, сразу сообразила, что «йён» произносится почти так же, как носовые звуки во французском. Ты прямо готовый экземпляр для славянской филологии.

— А туда легче поступить, чем на болгарскую?

— Одинаково, но на славянскую лучше. Еще один язык можешь выучить.

— Ты на каком курсе?

— На третий перешла.

— А я была бы сейчас на втором… если бы кто-нибудь словечко замолвил за меня… Будь прокляты эти баллы, одного не хватило.

— А я не понимаю, каким образом можно замолвить словечко? Все ответы обрабатываются в вычислительном центре в Габрово какими-то специальными машинами… Здесь с этими делами строго. В прошлом году уволили из университета двух заместителей ректора и одного доцента за зачисление после пересдачи и разные подобные дела. Самый верный способ — на себя надеяться. Заниматься надо. Пока я здесь, могу помочь тебе, если хочешь. Смотришь, в этом году поступишь.

Молчу. Так, молча, доходим до нашей палаты, и вдруг я выпаливаю:

— Ани, а ты не будешь тосковать по своему ребенку?

— Чего это ты вдруг? — спрашивает Ани каким-то деревянным голосом, хотя я вижу, что в глазах ее мельтешат испуганные искорки.

— Все же… почему бы тебе не позвонить своему гитаристу? Может, он передумал?

— А почему бы тебе не позвонить своему Жоре? — обрывает меня Ани. — Ни они нами не поинтересуются, ни мы ими, поэтому рожай — и сматывайся отсюда, так-то.

— Мы — общество или не общество, а? — раздается громовой голос Матушки, которая берет нас с Ани под руки и вводит в палату. — Общество, — констатирует она. — А разве можно жить в обществе без свадеб? Нельзя. Поэтому, мадам Елена, приготовьтесь к венчанию, которое состоится в ближайшее время. Прошел уже месяц, как ты влилась в наши ряды, а до сих пор не венчана.

— Обойдемся и без венчания, — отвечаю я.

— Нет, голубка, нельзя, — заявляет Матушка и обращается к Гене, которая, лежа в постели, делает себе маникюр. — Гена, почта пришла.

Гена вскакивает и пулей вылетает из комнаты, я даже не успела сказать ей, чтобы она посмотрела, есть ли и мне что-нибудь. Я высчитала: со дня на день мне должно прийти письмо от Кины.

— Матушка, а не повенчаться ли тебе самой? — смеется Милка.

— А я сама себя уже повенчала! — отвечает Матушка, поглаживая живот и приговаривая: — Мамина деточка.

— Не вздумай сотворить глупость, этого тоже оставляй, — говорит ей Ани назидательно.

— Каждый сам себе хозяин, — бросает раздраженно Матушка, в последнее время Ани и Матушка почему-то ссорятся. — Раньше я была такая же шустрая, как ты. Да только сейчас между нами большая разница — как между небом и землей.

— Интересно, что же это за разница? — спрашивает Ани с иронией.

— Что за разница? — переспрашивает Матушка и после небольшой паузы продолжает: — Я отвечу, если ты ответишь на мой вопрос: почему Христос был распят, когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас? Ну так как? Молчишь? Не можешь ответить? А Матушка может, потому что она тоже распята и крест ее — в ней, вот здесь! — закончила она торжественно, приложив руку к животу.

— Кто бы мог подумать! — ехидно смеется Ани. — Ты больше ассоциируешься у меня с блудницей Марией Магдалиной, чем с Христом.

— Пусть блудница, а все же святая женщина, — не сдается Матушка, но продолжить спор с Ани ей не удается, поскольку в палату влетает Гена, которая сообщает, что Лолов и Пеева идут к нам на обход.

Врачи входят сразу же за Геной и направляются к Милкиной койке. Пеева усаживается с одной стороны, Лолов — с другой. И начинают щупать Милкин живот. Перебрасываются какими-то непонятными словами, и разобрать, как обстоят Милкины дела, нельзя. В палату входит сестра, тоже подходит к Милке — укол делать. Милка закусывает губу и молча переворачивается на живот. Бедняжка, всю искололи, места живого не осталось. Сестра уходит. Милка снова переворачивается на спину, натягивает одеяло и устремляет тревожный взгляд на Пееву.

— Не волнуйся и ничего не бойся, — успокаивает ее та, отпуская одну из своих дежурных улыбок.

— Но ведь снова боли начались и кровь, — произносит Милка чуть слышно.

— Ничего страшного, — говорит Лолов. — Это на нервной почве, пройдет. Я ведь сказал тебе: старайся не нервничать.

— А как ребенок? Сердечко бьется?

— Бьется. Гарантирую тебе мальчика, а если будешь слушаться, даже двоих.

— Да, есть такие признаки, — уточняет Пеева. — Все будет хорошо. От тебя же пока требуется только одно: не нервничать.

Пеева уходит, а Лолов усаживается на стул, достает сигарету, долго мнет ее в пальцах и обращается к нам:

— Сегодня ко мне приходила сельская молодежь, просят, чтобы помогли им в организации какого-то там праздника. Вот я и решил предложить вам… Девчонка одна была с ними, боевая такая. Знаете, что заявила? Мы хотим, говорит, устроить встречу с вашими больными, поговорить об их проблемах. Ну, я ответил ей, что, мол, свои проблемы они сами обсудили предостаточно. А вот если бы вы помогли им отвлечься от этих проблем, развеяться — другое дело.

Лолов умолкает, но Матушка тут же заполняет паузу:

— А почему бы нам не обсудить их проблемы? Наверняка они у них имеются, и еще неопределеннее, чем наши. С нами все ясно, а вот с ними — еще вопрос. Сегодня они находятся по ту сторону железного занавеса, а завтра могут оказаться по эту, рядом с Матушкой…

Смеемся дружно, и не столько над словами Матушки о железном занавесе, сколько над тем, что эти боевые-молодые, которые предлагали обсудить наши «проблемы», могут и в самом деле оказаться в скором времени рядом с нами. Конечно, веселость наша жестокая, злая, но что поделаешь.

— Словом, я позвоню им, предупрежу, что вы придете, — продолжает Лолов. — Это Дом молодежи, секция культурно-массовой работы.

— Конечно, пойдем, — как всегда расписывается за всех Матушка. — Мы в самый раз для такой работы — культурной и массовой.

— Только не очень задерживайтесь, — предупреждает Лолов уже на выходе. — А то сестра волноваться будет.

— Избави нас бог от сестер, отцов и остальных опекунов, — бормочет Матушка, стаскивая ночную сорочку.

— Если есть Матушки, почему бы и отцам не быть? — замечает шутливо Лолов уже из коридора.

Но Матушка не была бы Матушкой, если бы осталась в долгу, поэтому она прошагала к двери — как была, в одних штанах, — и, размахивая своей огромной ночнушкой, крикнула Лолову:

— Хорошо, пусть будут! Пусть! Но только в этом году будет и еще кое-что.

— Что именно? — оглянулся Лолов и, увидев Матушку в таком виде, улыбнулся — видимо, привык к ее номерам и решил не обращать внимания.

— А то! План не выполните по приемосдаче детей, двоих точно уж недосчитаетесь! — заявила она и, повернувшись своим огромным задом к Лолову, прошествовала походкой кавалерийской лошади в палату.

— Это правда, что говорит Матушка, Ленок? — Гена прекращает краситься и оборачивается ко мне.

— Что? — спрашиваю я.

— Неправда — так будет правдой! — произносит раздраженно Матушка. — Ленок не из тех, кто бросает своих детей, не то что некоторые вертихвостки… Да, смотрю я на вас, девчата, и вот что думаю: только Ани, как самая ученая из всех нас, уйдет отсюда чистая, как младенец… Ну да ладно, давайте, дети мои, одевайтесь, культурно-массовая работа нас ждет!