Эгарслан, поглядев на тенистую поляну, безразлично подтвердил:

— Да, хорошее место!

— Мы не будем задерживаться. Князь Аваг уже где-то близко, поспешим к нему навстречу. Слуги останутся и подготовят всё к встрече атабага.

Спешившиеся слуги развьючили лошадей. Сопровождающие Эгарслана ждали распоряжения князя.

— А нам что делать? Госпожа и наследник приказали ни на минуту не оставлять вас одного, — прошептал, чтоб никто не слышал, сопровождавший Эгарслана кахетинский дворянин.

— Делайте то же, что и другие. Оставайтесь здесь и займитесь столом, — холодно распорядился Эгарслан и тронул коня.

Ещё некоторое время скакали князья. Вдали они увидели клубы пыли.

— Атабаг едет! — вырвалось радостно у Шанше Мхаргрдзели.

Эгарслан безмолвствовал, чуя недоброе.

Показался конный отряд. Чем ближе подъезжали эти всадники, тем больше портилось настроение у Бакурцихели.

Как будто и конь чувствует подавленное состояние всадника, медлит, нерешительно перебирает ногами. Эгарслан должен что-то предпринять, но и сам не знает, что и для чего ему надо это сделать.

Вот совсем уже близко Аваг Мхаргрдзели. Гордо восседал на коне осыпанный милостями хана атабаг. Он заметно отяжелел, на лице самодовольная улыбка. Но видно, что здоровье Авага подорвано. Волосы его совершенно поседели, а за самодовольной улыбкой Эгарслан видит глубокие следы ожесточения, тяжёлой, наполненной испытаниями и опасностями жизни. Бакурцихели не заметил, как догнали его спутники, сначала сравнялись с ним, а потом взяли его в плотное кольцо.

— Добро пожаловать! — Шанше соскочил с коня и пошёл навстречу Авагу. Атабаг обнял двоюродного брата. Шанше что-то шепнул Авагу на ухо, и тот внезапно изменился в лице, уставился на Эгарслана. Все спешились. Только Эгарслан оставался на коне. Он и сам не знал, почему не слез с коня, как другие, а сверху, будто во сне, наблюдал происходящее. Он восседал на коне, и на губах его мелькала то ли беспечная, то ли горькая улыбка. Глядел на амирспасалара и будто не видел его, не видел происходящего.

Аваг вспыхнул. Сжав рукоятку кнута, шагнул вперёд. Эгарслана охватила неприятная дрожь. Во взгляде Авага он узнал взгляд вчерашнего чудища.

Извиваясь, молнией промелькнула в воздухе длинная плеть и полоснула Бакурцихели по лицу.

Эгарслан не успел даже отклониться, как несколько человек бросились к нему, стащили с коня, подмяли, сорвали оружие и начали нещадно бить. С первого же удара он потерял сознание.

— Разденьте и бросьте его здесь! — сказал Аваг и с ненавистью пихнул носком сапога опухшее и бесчувственное тело.

— Поделом тебе! Поделом тебе! — кричали, пиная ногами и срывая одежду. Потом сели на коней и покинули на съедение воронам избитое, растоптанное тело вчерашнего властителя.

После этого летописец ни единым словом не упоминает об Эгарслане Бакурцихели. Никого не интересовал конец униженного, выставленного на позор, обесчещенного человека.

Цотнэ возвращался на родину на новейших венецианских кораблях. Суда, вооружённые камнемётными и осадными машинами, вели опытные венецианские моряки. В иностранных портах с удивлением встречали неизвестную до сих пор грузинскую армаду, внимательно осматривали и оценивали, провожая взглядом длинную колонну боевых кораблей, идущих в кильватерном строю. Цотнэ старался обойти стороной недружественные Грузии порты и заходил в прибрежные греческие и турецкие города только по крайней нужде для пополнения запасов воды и провианта. Чем ближе подходили они к родным берегам, тем больше волновался Цотнэ. С капитанского мостика флагманского корабля он всё чаще поглядывал на спокойно колыхавшиеся облака белых парусов и на взметающийся в небо лес мачт. Сердце его наполнялось гордостью.

В тот день с утра стояла отличная погода. Осеннее солнце щедро освещало подёрнутые дымкой холмы и горы Грузии. Море было спокойно. Лёгкий ветерок не нарушал спокойной зеркальной поверхности моря.

Они приближались к устью Фазиса.

Цотнэ уже издали заметил: побережье заполнено народом. Окружённый придворными, царь вместе с Русудан стоял у причала.

Как только подошёл передовой корабль, Лаша, подняв правую руку, приветствовал моряков.

Все кинулись к берегу. Конные и пешие мандатуры еле сдерживали волны людей, но и у самих у них глаза были прикованы к невиданному зрелищу. Белым лебедем скользил передовой корабль. Цотнэ стоял на носу и не сводил глаз с берега. Он узнавал издалека: Вон стоят царь и сестра его Русудан, вон их окружают знаменитые царские визири: Мхаргрдзели и Ахалцихели, Гагели и Цихисджварели, сверстники Цотнэ — Бека и Торгва… Машут руками, приветствуют. У Цотнэ от радости кружится голова. Он на мгновение закрывает глаза, и ему кажется, что плывёт он не по морю, а в густой выси, над освещёнными солнцем облаками, над теми облаками, где на солнечном троне восседает великая Тамар, где около неё сидит маленькая сестрёнка Цотнэ, и они машут руками, призывают одишского князя подняться ещё выше, подняться к ним.

Точно мощные крылья выросли у Цотнэ. Он чувствует удивительную лёгкость, тянется ввысь, становится на цыпочки и вот уже должен оторваться от земли и лететь.

Ещё мгновение, и два мощных крыла подхватывают его.

— Ваша! Ваша! — раздался мощный возглас встречающих, и Цотнэ очнулся.

Множество лодок окружило флагманский корабль. Из первой лодки вышел сам государь, вступил на палубу и обнял Цотнэ.

Лаша внимательно осматривал каждый корабль, наслаждался их видом, радовался, как ребёнок, гладил рукой красивую отделку ладных крепких судов.

Потом он собрал вокруг себя вернувшихся из Венеции молодых людей и восторженно обратился к ним:

— Ну как, построим такие же корабли?

— Построим, государь, построим!

— Если построим, то Чёрное море отдохнёт от иноземных пиратов и будет принадлежать тому, кто владеет большей частью его побережья.

— Так оно и будет! Дай бог вам здоровья на многие лета!

Царь расчувствовался. Глаза заволокло слезами, он обнял Цотнэ, а потом в отдельности с каждым юношей поздоровался за руку, всех похвалил и ободрил.

Три дня сгружали с кораблей привезённые из Венеции товары.

Горой вызвышались присланные царю от дожа и вельмож Венеции драгоценные подарки. Длинный караван из арб и вьючных мулов двинулся в Тбилиси.

Дорогими подарками одарил Одишский правитель всех встречающих и домашних.

Царь в ознаменование этого события созвал дарбази. Правитель Одиши подробно отчитался в деятельности царского посольства в Венеции, познакомил с договором и соглашениями, заключёнными с дожем.

Дарбази одобрило деятельность посольства и утвердило договор. После заседания дарбази дан был пир. Пиршественный стол не убирался. За ним последовали театральные представления, игра в мяч, охота.

— Окрепнем немного и двинемся на Иерусалим! — время от времени говорил царь Цотнэ, а тот и сам видел, как один за другим прибывали послы от папы римского, как просили западные крестоносцы у единоверного грузинского царя помощи в священной войне. Торговцы, посланные царём в Кабарду и Черкесию, гнали оттуда табуны лошадей. Караваны везли из Хорасана оружие и военное снаряжение, а в самой Грузии многие печи выплавляли железо, бесчисленные кузницы перешли исключительно на производство закаливания стали. Царские послы беспрестанно уезжали и возвращались, вели переговоры с князьями Джикети и Лекети, договаривались о наёмных войсках для большого похода. Переговоры проходили успешно, и теперь последнее слово было за грузинским царём. Но царь не спешил. Он усиленно готовился, изучал вместе с военачальниками дороги и условия передвижения, выжидал удобное время, чтоб ударить с тыла на воюющих с крестоносцами сарацин.

С первого взгляда казалось, что богатая, благоденствующая страна живёт беззаботно. Признаком этой беззаботности была беспечная жизнь придворной молодёжи, нескончаемые пиры и развлечения.