Вместе с тем, по-настоящему уничтожая людей, Микоян по-настоящему заботился о производстве в СССР. Двигал пищевую промышленность, как буйвол. И надо заметить, что с немалой результативностью, вот только с коэффициентом полезного действия буйвола. Советского буйвола. Хотя правильно было бы сказать – обычного грызуна в стране грызунов. Но и не заметить его деятельность – не айс. Историю что, чего у нас и откуда, всё-таки надо знать.

Следующим рекламным щитом был: Кетчуп – лучшая приправа к любому блюду. О как! Если уже в 1939-м году он рекламировался, отчего же тогда его совсем не было много-много позже, в моём солнечном советском детстве? Томатной пасты в жестяных банках было хоть измажься. Но она была невкусная. А первый болгарский кетчуп наша семья попробовала, когда отец привёз его из командировки в Прибалтику в конце 70-х. Я, школьником, когда его откушал вместе с жареной картошечкой, в действительности и офигел от сказочного вкуса. Потом он быстро закончился, отец и привёз то всего три продолговатые стеклянные бутылочки. А навсегда к прилавкам Москвы кетчуп привыкнул только после Олимпиады-80. После неё много чего появилось, чего советские граждане были лишены и не знали. На Олимпиаду все чудеса пищевой западной промышленности закупили, потому что не хотели ударить в грязь лицом перед гостями, мол, у нас у самих, добра такого, как у вас – завались. А потом лишить всего этого советских граждан было уже опасно. Не бунтом, нет. Советская овца – это особой выносливости порода, будет позволять себя стричь долго за макароны по-флотски и плошку борща, и будет тащить долго, пока не упадёт от перенапряжения. А опасно апатией. Потому что с полусонным народом в полуночной стране делать можно всё, что угодно. И успешно делают до сих пор. А с апатичным?

Вот как так? Куда исчез кетчуп в 70-х, если он уже производился у нас с конца 30-х годов. Я и болгар то зауважал после того кетчупа, а так и не знал даже об их существовании.

И, наконец, павильон Мороженое. Требуйте всюду. Народный комиссариат мясной и молочной промышленности. Гласил плакат. Я как раз и собирался именно потребовать и от предвкушения потирал ручки, так мне захотелось отведать того первозданного мороженого, с которого всё серийное мороженое в СССР и началось. Но тут внезапно произошло следующее. Недалеко от меня шёл парень, примерно лет 35-ти, с фотоаппаратом. Это явно был иностранец, потому что одежда его и манера держаться серьёзно отличались от всей остальной публики. Особенно выражение лица. У иностранцев выражение щей всегда непосредственное, раскрепощённое, даже глуповатое, и часто с открытым ртом, в то время как у русских мордочки всегда либо сосредоточенные, либо блудливые, либо хитрые. Но никогда не раскованные и не глуповатые. В руках у иностранца была шикарная, хромированная золотом, Leica. Я узнал фотоаппарат, потому что ещё в институте такой был у одного из приятелей, и он, когда у него спрашивали, всегда уважительно возглашал, что, бля, это довоенная Leica, и она, бля, работает. Так вот когда этот иностранец собирался сделать снимок, к нему тотчас же подскочили двое одинаково стриженных парней в не таких уж и разных рубашках. А через несколько буквально секунд, подвалили, можно даже сказать припрыгали, как гиены, ещё двое не таких уж и разных. Парня отвели под руки в сторону от прохода толпы. Толпа с испуганными лицами расступалась. Кто-то вскрикнул:

– Шпиона поймали!

Послышался другой женский визг:

– А-а, так ему и надо! Империалист проклятый!

Толпа негромко зашумела, но лица были напряжены и испуганы.

Растерянного фотографа отвели к краю крепости павильонов, где как раз стоял я, и я увидел замешательство на его лице.

– Почему вы снимаете в общественном месте? Есть ли у вас на это разрешение? – был задан вопрос одним из стриженых.

Парень не понимал и что-то беспомощно бубнил по-английски.

– Иностранец! – запоздало сообразил другой стриженый. – Иди звони капитану!

Оказалось, что телефон находился тут же и был замаскирован с торца павильона. Один из сотрудников уже по нему звонил.

– Ты знаешь какой-нибудь язык? – спрашивал второй у третьего.

Тот помотал головой, но когда от кого-то из них прозвучало слово аккредитация, парень-иностранец тут же ответил:

– Yes, surely. И дальше по-английски стал говорить, что он здесь не один, а с коллегой и переводчиком. И у них есть и аккредитация, и разрешение на фотосъёмку. И зовут его Харрисон Форман, он американский журналист.

Сотрудники его не понимали, а я, забывшись, по обычной человеческой привычке уже открыл рот и чуть было не вмешался в их разговор, чтобы перевести и уладить недоразумение. Потому что в руках у них был никакой не шпион, а известный американский фотограф Харрисон Форман. И своей серией фотоснимков Москвы 1939-го года он впоследствии не только прославит на весь мир столицу советского государства, но и в истории Москвы этого года, она будет, пожалуй, самой большой коллекцией и, чуть ли не единственным памятным фотоархивом. По счастью я этого не произнёс, вовремя захлопнул свою варежку и не успел наделать непоправимых для себя глупостей. Просто-таки в самую пору завалил хлебало Алёша.

К задержанному уже подходил капитан, которому звонили. Не трудно было догадаться, что капитан, потому что он был в военной форме, и в красной петлице его гимнастёрки на солнце блестела одна шпала. Погоны тогда ещё не ввели, и у военнослужащих были петлицы со шпалами, ромбами и квадратами. С ним рядом шли ещё два сотрудника, тоже в форме.

Двое сопровождавших капитана военных приказали толпе расходиться, не скапливаться и не мешать движению отдыхающих граждан. Граждане, будучи при этом теми самыми отдыхающими, ещё больше сходились и скапливались. Я повернулся к павильону с мороженым, собираясь его покупать, но больше следил и прислушивался к происходящему. По толпе всё также шелестело слово шпион, отдыхающие граждане посерьёзнели лицами, заскрипели глазами, как же, такое эпохальное событие произошло, бдительные сотрудники НКВД иностранного разведчика поймали, но четверо ребят в тюбетейках, которые ранее пытались стрелять у меня закурить, и кричали – Ура товарищу Сталину! – уже вели в нашу сторону двух человек – по всему было видно, что это коллеги Харрисона Формана. Лицо одного тоже было по-американски раскованным, ненапряжённым, а костюм другого выдавал в нём сотрудника НКИД СССР (Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР). Здорово, как пацаны быстро сообразили, что к чему и среагировали на иностранцев. Молодость быстро включила мозги, пока остальные ловили шпионов. Переводчик тут же представился и вынул бумаги. Капитан стал внимательно читать листок с печатью. Печать была такая мощная, что мне и со стороны разгляделось, какая эта была мощь, вероятно, того самого могучего ведомства, перед которым обычно и волосы вытягиваются по стойке смирно, даже те, которые пружинками скручены, а кровь холодеет. Но скорее всего это я сочиняю, потому что капитан не принял стойку, а только отдал честь и приказал отпустить фотографа. Значит возможно печать была Наркомата иностранных дел. Иностранцы поспешили откланяться и с переводчиком отправились в сторону чёртова колеса. Капитан сделал лёгкий жест головой, и одинаково одето-стриженные секретные сотрудники (сексоты), разбежались по парно, не побоюсь даже написать, копытно, в разные стороны.

Вот они, красавцы, словно неприметные отдыхающие горожане. Среди толпы, среди людей. Стерегут мирную дремоту полусонных советских граждан. Но весь смех, как раз в их натужной и однообразной неприметности.

Я вспомнил, как однажды, когда на меня, как на предпринимателя, завели уголовное дело, открывал металлическую дверь Департамента экономической безопасности Министерства внутренних дел Российской Федерации (ДЭБ МВД РФ). Если не знать, можно было подумать обычный подъезд обычного жилого дома. И запахи подъездные. За металлической дверью было небольшое фойе. Дальше была дверь-решётка, многократно крашенная отвратительным ядовитым зелёным цветом. Сидел дежурный. Через решётку было видно, как по длинному, не первой свежести, коридору, стены которого также были покрашены ядовитой краской, сновали молодые люди в однотонных рубашках с короткими рукавами. Бритые или коротко стриженые. Тёмные брюки, тёмные ботинки и, обязательно, в руках или через плечо сумочка-портфель. Эдакая большой важности барсетка на ремешке.