Лом намотал ветошь на рукоять старой кочерги и расшевелил задремавшие угли. Обугленные головёшки вновь покрылись красными прожилками, щедро сдабривая жаром воду в купели.

По большей части, Лисы любили воду погорячее, в которой их загрубевшие от беготни и сражений мышцы могли расслабиться по-настоящему. Лом никогда не подглядывал за теми, кто отдыхал в его купальне, но всегда расплывался в улыбке, когда слышал их стоны удовольствия и воодушевлённые выкрики. В такие моменты он понимал, что сделал ещё одного товарища счастливым.

Своё дело он знал. Только малоопытные банщики делили воду на холодную и горячую. Дилетанты. Лом различал идеальное состояние воды для каждого из гостей. Госпожа Гадюка следила за чистотой купели и презрительно фыркала, даже когда видела на поверхности хоть один волосок отличного от её цвета. Полоз, когда просил искупаться, всегда гордо добавлял: «И погорячее». Но от воды, что казалась горячей ему, тот же Живодёр весь покрывался гусиной кожей и требовал поддать жару. Таким же был давно почивший Коновал, не считавший купель разогретой, пока пар от неё не застилал всю комнатку.

Лом прекрасно понимал все тонкости, отчего Лисы вновь и вновь приходили в его тупичок под Приютом, хотя и могли позволить себе роскошные бани Хамаранта в Купеческом квартале.

Лишь раз он не смог угодить гостю. В тот день, пока Коршун занял Лис общим сбором, воды его обиталища приняли Настоятеля. Отец всего Приюта недолго посидел в купели, погрузившись по середину живота. Брезгливо поводил руками по поверхности воды, поёжился и попросил полотенце.

Тогда Лом так и не понял, чем именно его услуги не понравились господину, но остался уверен, что исправил бы любую оплошность, получи он ещё один шанс.

Второго шанса у Лома не будет.

Какой должна быть последняя в жизни купель? Погорячее или похолоднее? Может, едва тёплой, как само его тело, чтобы не доставить неудобств ни на одно мимолётное мгновение, коих оставалось так мало?

Лишь опустившись в купель, впервые лет за пять, Лом понял, что все эти тонкости оказались не важны при таком особом поводе. Всё равно мысли его касались не воды. Они парили над её поверхностью, скользили по округлым краям купели и возвращались к треснутым сводам Лисьего Приюта.

Пришёл его последний день. В своих свитках о конце времён Первопрорицательница Аквида заявила, что о Последнем Звездопаде и конце времён возвестит чёрный гонец на седом коне. Чёрный, как волосы юного Химеры. Седой, как голова его старшего тёзки.

Лом учуял едкий запах, похожий на тлеющую серу. Далёкий грохот выбил из серого свода древнюю пыль. Даже если мир ещё немного простоит, для Лис начался Последний Звездопад.

Он выбрался из воды и неспешно обтёрся чистым, доселе неиспользованным полотенцем, которое он хранил для возможного возвращения Настоятеля. Как и этот лоскут белой шерсти, Лом не дождался отца всех Лис даже в такой тёмный день.

Наверное, на то были серьёзные причины. Но разве от этого легче?

Короткие, рубленные выкрики приближались по ту сторону двери. Слов было не разобрать, но они могли быть только солдатскими командами.

Лом улыбнулся и прошёл в дальний угол, где заранее подготовил старую кожанку и растянутые поножи с худыми сапогами. Эти одеяния он хранил как раз на такой день. В последний раз Лом носил их в тот день, когда Его Светлость Авлар уступил престол Басселя своему сыну, Содагару. Уступил не по своей воле, но по Лисьей.

Узкий клинок по старой памяти лёг в уже не такую крепкую руку как раз в тот момент, когда гулкий удар вынес дверь купальни. Лом обернулся и прищуром встретил гвардейцев, заслонивших проём телами в широких латных доспехах.

Первый солдат выставил потускневший дрот на коротком древке. Двое следующих держали изогнутые мечи, а замыкающий потряхивал шестопёром под чутким взглядом лучника в дальнем конце коридора.

Лом улыбнулся ещё шире. На просторной улице, где можно было как следует замахнуться или пустить стрелу по убийственной дуге, он был бы уже мёртв. Но эти узкие проходы явно стесняли как тела, так и мысли гвардейцев. А для него они были домом.

– Положи меч и катни на меня, – скомандовал один из мечников. – Сам садись на колени и ладони прижми к полу.

– Всё равно же убьёте, – ответил Лом и лишь крепче сжал рукоять.

– Зато хоть отмучаешься быстрее.

Первым отмучался сам мечник. Лом шагнул на солдата с дротом, но, когда до того остался лишь шаг, закрутился на носке и ушёл вправо. Гвардейцы разбили строй, чтобы окружить его. Лом ушёл от взмаха клинка, а своё лезвие отправил под шлем врага.

Но солдат всё равно было больше. Сначала старый Лис почувствовал жжение в левом боку, куда маститый лучник сумел загнать стрелу. Потом дрот дважды пронзил его намытую грудь сквозь старую кожанку. Тут подоспел шестопёр, и Лом услышал треск собственной скулы.

Он не чувствовал всю левую половину своего тела, но понял, что лёг на доски, что сам так заботливо приводил в порядок каждый год. Кажется, одна из скрипнула.

«Непорядок, – подумал Лом. – Надо бы заменить. Но завтра. Сейчас мне пора отдохнуть».

Утро как-то сразу не задалось. Нималия проснулась от беспрестанного стука за окном и неохотно выползла из родной кровати. Распахнув ставни, она увидела цепкого мужичка, что взобрался на карниз соседнего дома и остервенело сбивал наледь с покатой крыши. Каждый удар его лопаты приходился точно по ушам заспанной девушки.

– Халькар! – воскликнула Ним, по пояс высунувшись на мороз. – До обеда не мог подождать?

– Ты меня не поучай, девка! – огрызнулся сосед, не прерывая увлекательное занятие. – Солнце уж встало давно, а она в ночной рубашке ещё!

Халькар давно жил подле «Пёсьей Морды», но не прекращал возмущаться такому соседству. Не проходило и половины луны, чтобы он не заявился на порог и не высказал Бертольду свои претензии насчёт ночного шума и мочащихся на его забор завсегдатаев. Вражда Халькара разогрелась пуще прежнего под конец прошлого года, когда один из частых гостей «Морды» был убит почти на его пороге.

– Ты чего вскочила, сеструх? – поинтересовался Басс, когда Нималия оделась и прошествовала в пустой зал кабака. – Утро ещё, народу ни Черта нет.

Ним не любила работать в таком скверном расположении духа, да и вся семья давно выяснила, что отсутствие сна делало её не лучшим собеседником. Бертольд предпочитал лишние полдня провести за стойкой «Морды», лишь бы не распугать выпивох буйным нравом усталой дочери.

В это утро кабак заполнялся медленно, что несказанно радовало Нималию. Она лениво разносила второсортные напитки одинаковым мужланам в растянутых портках, из которых давно вылез мех. Большинство из них приходили, чтобы хоть как-то согреться, и потому лениво попивали одну и ту же чарку, совсем не торопясь заказывать что-то ещё. Вийм называл их "жопошниками" как за привычку подолгу занимать столы, так и за крайнюю скупость. Ним тоже их не жаловала, но в особо плохие дни была не прочь посидеть за стойкой без дела. Лишь изредка она подносила новые кружки, получая в ответ один летт и очередную дежурную фразу.

– Спасибо, милочка.

– Спасибо, дорогуша.

– Спасибо, красавица.

Ей часто приходилось выслушивать всевозможные комплименты, вот только исходили они от всё тех же мужичков разной степени потрёпанности. Сыновьям Бертольда в этом смысле работалось проще.

– Что-то тухло сегодня, – пожаловался Басс сквозь зевок. – Может, сами бахнем по чарочке?

– А потом отец унюхает, и будем до конца луны намывать кухню? – буркнула Ним. – Ты кладезь дельных мыслей.

– Не, ну правда, – младший сын не унимался. Он уже перетёр все кружки и не мог усидеть без дела. – Дело к обеду, а у нас три с половиной калеки в зале. Что, где-то деньги раздают, а мы не в курсе?