Жизнь налаживалась?

Да еще и мужчина, ей интересный, на которого она все это время посматривала украдкой, не сводил с нее глаз.Слушал внимательно, отслеживая ее передвижения.

И другой мужчина, которого она боялась, на которого она вообще не смотрела, но которого она почему-то часто видела в стыдных, страшноватых, возбуждающих снах, тоже глядел на нее, не отрываясь, и взгляд его был пугающе серьезным, темным.

Бетти прихлебывала слишком крепкий для нее напиток, помогала Керол и Мегги с тарелками, стараясь за хлопотами скрыть волнение, томление в груди, спускающееся горячей волной к низу живота. Она все списывала на отходняк от стресса, и так напереживалась, что под конец вечера буквально ноги перестали держать.

Она встала, покачнувшись, покачала головой, увидев, что Рик что-то шепчет на ушко непривычно улыбающейся Мишонн, кивнула Мегги, не пившей спиртного, а потому и Гленну не позволившей расслабиться, удостоверилась, что Керол осталось всего ничего прибрать, и это явно можно было сделать без ее помощи, и, покачиваясь, пошла к дверям тюрьмы.

Ей надо было добраться до камеры, лечь спать, может чуть повозиться, поласкать себя руками, чтоб унять непонятное томление в груди, ноющее ощущение в низу живота, нарастающее по мере увеличения интенсивности чужих, откровенных взглядов.

Она шла, не оглядываясь, не заметив, как поднялся с места, допивая стакан и не сводя глаз с ее удаляющейся фигурки, крепкий, коротко стриженный мужчина, двинулся следом, по пути хлопнув по плечу другого, высокого, лохматого, чумазого до невозможности, не расстающегося со своим арбалетом. Тот, чуть помешкал, дожевывая кусок мяса, поблагодарил кивком Керол, с каким-то тоскливым и ждущим выражением на лице поглядывавшей на него весь вечер, и пошел следом за братом.

Бет споткнулась пару раз, пока шла до дверей тюрьмы, помахала Карлу, наблюдающему за ней с вышки, зашла внутрь. Мысли путались, ноги тяжелели, путь на второй этаж казался непреодолимым.

— Что, Блонди, ноги не держат? — она вздрогнула, услышав этот голос. Низкий, хриплый, он преследовал ее в снах, нашептывая всякие грубые, непристойные вещи, от которых по утрам алели густо щеки. — Провожу давай.

Он легко подхватил девушку на руки, понес, что-то похрипывая тихо, интимно. Бет ощущала жар его рук, тяжело и размеренно бьющееся в груди сердце, слушала его голос, не различая слов, чувствуя только, как от низких нот в животе что-то пульсирует, сжимаясь и разжимаясь.

Повинуясь мимолетному желанию, подняла руку и провела пальчиками по небритой щеке, колкой, жесткой, по шее, спускаясь к груди, поглаживая, чувствуя, как под ее прикосновениями напрягаются мышцы, как дыхание мужчины становится прерывистым, резким.

В камере, почему-то не ее, а в другой, больше, просторней, с небрежно кинутым у окна матрасом, притащенным с одной из вылазок, он поставил девушку на ноги, но рук не убрал. Наоборот, только сжал крепче, поднял пальцами за подбородок, заглянул в глаза, затуманенные спиртным и желанием.

— Бетти, ты же знаешь, что я тебя хочу?

Она кивнула, не отрывая от него взгляда.

Тут он посмотрел за ее спину, Бет услышала, как звякнула, закрываясь, дверь камеры.

— Ты же знаешь, что мы тебя хотим?

Девушка медленно обернулась, уже зная, кого там увидит.

Его брат стоял, прислонившись к решетке, и не отрывал от нее взгляда. Такого же темного, как и у старшего, такого же резкого, такого же … Такого, как ей хотелось.

Она повернулась опять, с замешательством и страхом оглядывая руки, сжимающиеся вокруг ее талии. Облизала пересохшие губы, понимая, что если сейчас ничего не скажет, не возразит, то потом будет поздно.

— Мерл…

Вздрогнула, когда взволнованное дыхание обожгло макушку сзади, повернулась к так близко подошедшему мужчине:

— Дерил… Не надо…

Тот покачал головой, серьезно и жадно разглядывая ее лицо, потом глянул на брата, шумно дышавшего рядом, и крепко взял за плечи, отрезая себе, им, пути отхода:

— Прости, Бетти…

И зарылся лицом в ее пушистые волосы, втягивая ее запах, нацеловывая беспомощно открывшуюся шею, придерживая, пока его брат расстегивал кофточку на ее груди, снимал лифчик, притягивал за тонкую талию к себе поближе, обхватывал нежные возбужденные соски губами по очереди…

Бет, застывшая в испуге, еще не понимающая своим хмельным рассудком, как она попала, неожиданно для себя выгнулась и застонала, стоило Мерлу прикоснуться к ее груди.

Она понимала, что все неправильно, что они делают что-то не то, но остановить их не могла. Особенно теперь, когда ощущала на своем голом теле горячие ласкающие руки, когда слышала тихие низкие голоса, уговаривающие ее, убеждающие, успокаивающие и возбуждающие одновременно. Голова кружилась, летела, губы и щеки горели от поцелуев, нежных и настойчивых, и девушка уже не понимала, где сон, ее, такой яркий, стыдный сон, уже не только с Мерлом, но и с Дерилом, а где явь, еще жарче и непристойней, куда более чувственная, чем все, о чем она до этого могла грезить.

Она не понимала, как оказалась на матрасе, таком широком, что они спокойно поместились втроем, слышала, но не понимала, что они ей шепчут в перерывах между поцелуями, в чем убеждают.

На секунду они оторвались от нее, раздеваясь, и Бет смогла глотнуть воздуха, такого густого и пряного, наполненного жаром их тел, зноем летней пьяной ночи.

Тем не менее, она чуть-чуть пришла в себя, ровно настолько, чтоб обнять себя, в попытке закрыться, уберечься хоть как-то от их жадной настойчивости, от их непристойных ласк.

Она хотела что-то сказать, запротестовать, потому что это все было неправильно, неправильно!

И ее сны про Мерла были неправильными, и ее тяга к Дерилу тоже была неправильной!

Она просто сошла с ума от напряжения, от пережитого ужаса и потерь, она просто не в себе от выпитого, от эйфории победы, от этой пьяной ночи!

Она должна это сказать, оттолкнуть их (это вообще возможно?) и убежать к себе, и закрыться на замок, и проспаться, и….

И тут Дерил лег прямо на нее, придавил голым, таким горячим телом, ласково, но настойчиво расцепил тонкие руки, закрывающие им с братом доступ к ее груди, развел ей ноги, проникая пальцами внутрь и улыбаясь, потому что поймал ее, поймал!

Ведь Бет, несмотря на все ее сомнения, была уже совершенно, предательски мокрой!

Дерил облизнул пальцы, смакуя ее вкус, обменялся сияющим взглядом с братом, кивнул, и Мерл удвоил напор, играя с ее грудью, целуя с еще большей настойчивостью шею, ключицы, приникая к губам, заглушая вскрик от резкого внезапного проникновения.

— Тихо, тихо, тихо… — шептал он, удерживая ее, нацеловывая мокрые щеки, ловя губами стоны, сначала тихие и мучительные, но, по мере усиления толчков, становящиеся все более громкими, томными и захлебывающимися, — все хорошо, все хорошо, ты солнышко, ты кошечка, ты такая сладкая девочка…

Бет, в самом начале почувствовавшая боль, все-таки, серьезным опытом в сексе она похвастаться не могла, все больше забывалась, захлебывалась от мощных толчков, от потрясающего ощущения его в себе, от этого хриплого возбуждающего шепота, от горящих, буквально пожирающих ее глаз обоих мужчин.

Девушка неосознанно выгибалась, подстраиваясь под партнера, переводя взгляд то на Дерила, склоняющегося периодически, чтоб поцеловать ее, то на Мерла, ласкающего ее грудь, облизывающего ее ушко, прикусывающего ее мочку.

Это было куда лучше, чем в ее снах, потому что она, в силу своей неопытности и пуританского воспитания, даже представить себе не могла, что можно делать так.

Что с нею будут вести себя так.

В два раза больше ласкающих горячих рук, в два раза больше возбуждающих сексуальных тел, в два раза больше нежных, чувственных поцелуев.

И оргазмов больше.

В два раза.

С Дерилом это случилось внезапно, и накатило неконтролируемо, как торнадо.

С Мерлом, который после брата взял ее сзади, не давая опомниться, очнуться от только что пережитого потрясения, это было долго, с афтешоками, длительно потрясывающими дрожащее измученное тело.