- Не уходи, - прошептала Лиза, когда я подался назад, охваченный благоговейной робостью, точно Пигмалион, не смеющей коснуться ожившей по милости богов Галатеи.

- Не уходи, - опять прошептала Лизонька, глядя на меня своими колдовскими зелёными глазами, - пожалуйста.

Я наклонился, опять целуя нежные девичьи губы, выдохнул хрипло:

- Никогда не уйду.

Лиза обвила мою шею руками, заглянула в глаза, словно бы самого сердца коснувшись колдовским своим взором:

- Обещаешь?

- Клянусь, - я осыпал поцелуями дуги бровей, кончик носа, чётко очерченные скулы и шептал, связывая нас не только ласками, но и клятвой, своего рода присягой, - я всегда буду с тобой, никому тебя не отдам, ты моя отныне и навсегда.

- Отныне и навсегда, - эхом отозвалась Лиза, неуверенно проводя рукой по моей груди и стыдливо краснея.

Нежные девичьи пальчики коснулись застарелого звёздчатого шрама, памятки от одного ушлого снайпера, коего мы выслеживали долгих шесть дней. Мне по большому счёту ещё повезло, Сашка смог меня вытащить, а вот к одному старлею и двум рядовым судьба оказалась беспощадней: пуля стрелка попала одному в висок и двум прямо в лоб, а перед такими ранами бессильны даже маги жизни.

- Что это? – испуганно охнула Лиза, приподнимаясь и силясь в полумраке бани рассмотреть шрам.

Я взял ручку барышни, поцеловал тонкое запястье и опять прижал ладошку к груди, как можно дальше от следа пули:

- Ничего, показалось.

- А это мне тоже показалось? – Лизонька провела пальчиком по длинному рубцу, оставленному мне на память одним патологически ревнивым супругом, в фарш искромсавшим жену и её сестру. Безумец хотел расправиться и с пятилетней дочерью, да я не дал, собой девчонку заслонил, благо, приходил в гости в соседнюю квартиру и услышал вопли за стенкой. - Это тоже?

Я привлёк Лизу к себе, поцеловал в висок, баюкая, словно маленькую девочку:

- И это тоже.

Барышня недоверчиво фыркнула, и я понял, что если срочно не переключу её внимание на что-нибудь более благостное, то не избежать мне подробной исповеди, а я, признаться, не большой охотник прошлое ворошить. Я поцеловал мягкую Лизину ладошку и положил руку на стройную девичью ножку, лаская кожу и одновременно приподнимая подол сорочки. Когда мои пальцы коснулись бедра, Лизонька охнула, инстинктивно сдвинула ножки и отчаянно покраснела. Солнышко моё стыдливое, господи, как же долго я тебя искал!

Я опять привлёк барышню к себе, поцеловал в висок и зашептал:

- Не бойся, я тебя не обижу.

Лиза приподняла голову, глядя на меня с безграничным доверием, от коего щемило сердце и кружилась голова, легко, чуть приметно, коснулась пальчиками щеки и обвела контур губ, прошелестела, точно берёзка от лёгкого ветерка:

- Я не боюсь, просто…

И смешалась, потупилась, не в силах объясниться, озвучить то, на что и в гораздо более раскрепощённом двадцать первом веке решится не каждая. Впрочем, мне слова были и не нужны, достаточно было глубинным чутьём знать, каждой клеточкой тела понимать, что я люблю и любим. И плевать на логику, кому она нафиг нужна в такой момент?! Я легко коснулся губ Лизы и встал, на её возмущённый вздох пояснил:

- Я никуда не ухожу, просто хочу тебя искупать.

- Искупать? – недоверчиво переспросила Лиза. – Меня всегда Настасья купает.

Цветик ты мой лазоревый доверчивый! Я не сдержал многообещающей улыбки:

- Значит сегодня я её заменю.

Лиза озорно улыбнулась:

- И веничком берёзовым попаришь?

- Я тебе массаж сделаю.

Зелёные глаза удивлённо округлились:

- Мас… что?

Я широко улыбнулся:

- Тебе понравится, обещаю.

Негромко, как Сашка говорит, в усы, посмеиваясь, я налил в таз воды, добавил туда пахнущую фиалками жидкость из тёмного пузырька, предварительно убедившись, что надпись кривыми буквами «Мыло» соответствует содержимому флакона, и старательно взбил всё в пушистую шапку пены. Конечно, настоящий массаж подразумевает специальное масло, но в начале двадцатого века особенно привередничать не приходится. И вообще, сейчас не важно, чем, гораздо ценнее, как и для кого всё делать.

Я повернулся к Лизе, смотрящей на меня как малышка на Деда Мороза: со смесью восхищения, любопытства, предвкушения чуда и капелькой опаски, таящейся на самом дне русалочьих глаз. Маленькая моя, богом клянусь, я найду того, кто посмел на тебя искушаться, и он пожалеет о том, что на свет родился.

Я смахнул со лба влажные волосы, хрипло от сдерживаемой страсти шепнул:

- Ложись.

Лиза послушно устроилась на широкой лежанке, под головой уютно уложила ладошки, лукаво покосилась на меня:

- Так?

- Угу, - собственнические инстинкты взвыли в голос, лишая способности не только рассуждать, но даже дышать нормально. Господи, какая же она красавица, моя, родная, как я мог так долго этого не замечать?!

Я нежно положил ладонь на обтянутое влажной, просвечивающей насквозь рубашкой девичье плечико, покачал головой:

- Рубашку надо снять.

Даже в ароматном сумраке бани было заметно, как покраснела Лиза.

- А как же… - прошелестела моя ненаглядная, глядя на меня взором, способным совратить святого.

Я не утерпел, коснулся губами нежных губ, прошептал:

- Она всё равно просвечивает насквозь.

- Ох, - Лиза инстинктивно дёрнулась прикрыться, но я мягко остановил её руки, поцеловал ладошки, а потом каждый пальчик:

- Поверь мне, ты прекрасна.

Рубашка медленно поползла вверх, открывая сначала стройные ножки, потом плавную линию бёдер, гладкий животик, а затем небольшую грудь, беззащитную в своей манящей притягательности. Никогда прежде я не думал, что нагота может быть такой невинной, что желание обладать можно сравнить не с сокрушительным смерчем, оставляющим после себе руины и пепел, а с тихим очагом, дающим жизнь и свет.

Я полной горстью зачерпнул из таза пену и принялся мягко растирать её по плечам Лизы. Моя русалочка прикрыла глаза, доверившись моим осторожным движениям. Я мягкими поглаживаниями размял плечики девушки, затем спустился ниже, шаловливо, вызвав приглушённое хихиканье, пробежался по позвонкам и не утерпел, пощекотал бока.

- Лёша, - Лиза смеясь шлёпнула меня по руке, - прекрати, щекотно же!

Я прижал Лизоньку к себе, поцеловал в румяную щёчку:

- Ревнивица ты моя.

В зелёных глазах заплясали огоньки любопытства:

- А почему ревнивица?

Я пожал плечами, осторожно целуя кончик носа:

- Примета такая: если человек боится щекотки, то он ревнивый.

Лиза помолчала, прикрыв глаза и наслаждаясь ласками:

- А ты… ревнивый?

Что я мог на это ответить? Идеальному книжному герою, о коих грезят милые барышни, ревность не полагалась, но весь фокус в том, что я совершенно точно реален и на героя не тяну. И что теперь делать, отмолчаться или отшутиться? Я опять выбрал самый простой, хоть и далеко не самый приятный способ, вздохнул, мягко обвёл указательным пальцем припухшие от поцелуев губы и покаялся:

- Ревнивый.

Пугаться или осуждать Лиза не стала, наоборот, расплылась в счастливой улыбке:

- Это хорошо, значит любишь.

У меня на шее словно невидимый аркан стянули. Я прижал Лизоньку к себе, заглянул в русалочьи глаза, выдохнул хрипло:

- А ты сомневаешься?

Лиза смутилась, нахохлилась, словно воробышек напуганный:

- А сами-то как думаете, Алексей Михайлович? Вы же со мной держались отстранённо, точно статуй мраморный, от расследования и то отстранили, - Лиза горестно хлюпнула носом, захлопала повлажневшими ресницами.

Я опустился перед ней на колени, прижал к лицу её ладошки, зашептал горячо и страстно, не скрывая более своих чувств:

- Прости меня, родная, за всё прости, я люблю тебя, только…

Тонкий пальчик решительно прижался к моим губам, пресекая поток слов.

- Не надо, Лёша, самое главное, мы любим друг друга, а всё остальное не так и важно.

Лиза, Лизонька, русалочка моя зеленоглазая, ты оказалась гораздо мудрее прошедшего пламя войны и горечь потерь мужчины. Прости, мой ангел, что я так много времени потратил на борьбу с призраками, и спасибо, что дождалась меня. Клянусь, я сделаю всё, чтобы у тебя даже тени сожаления о своём выборе не мелькнуло, и в каком бы времени мы ни оказались, я всегда буду рядом с тобой, мой ангел.