— С ней все в порядке. Она закрылась в ванной.

— Что тут у вас произошло? Лика, детка, ты в порядке? Как все это понимать?

— Никак, это наше дело, — наглость этого человека просто поражает. Какое дело? Теперь у нас нет никаких больше дел.

— Альберт, ты забываешься… Я всегда был на твоей стороне, но теперь вынужден просить тебя уйти. Ты перешёл все границы.

— Уже… — и я слышу громко хлопнувшую дверь. Какой же ублюдок…

— Дочка, что он сделал? — слышу обеспокоенный голос отца, прямо за дверью, но я не могу ответить, тело сковала дрожь от пережитого, горло сдавил ком, не могу вымолвить ни слова. Не понимаю, как открылась дверь, хотя и знала, что у папы есть запасные ключи от всех замков в доме. Меня накрывают одеялом заботливые руки и поднимают с пола. Я рыдаю навзрыд около получаса, постепенно успокаиваясь на папином плече. Он молчит и гладит меня по голове, как в детстве. Неужели должно было случиться что-то ужасное, чтобы папа поверил мне? Неужели, поступок Альберта доказал ему, что я права и помог осознать свою ошибку? Постепенно в руках папы я прихожу в себя. Давно уже не помню от него такого проявления заботы. Отец тихо шепчет успокаивающие слова, спрашивает нужна ли полиция и сделал ли мне что-то Альберт. Кажется, он не на шутку испугался за меня. В его голосе и интонациях слышны сильное переживание и участие. Я только отрицательно качаю головой.

— Никогда… никогда я не вернусь к нему, пап, — сбивчиво говорю я.

— Конечно, родная, — поглаживая по плечу соглашается папа.

— Он раньше никогда таким агрессивным не был. Он меня сильно напугал.

— Всё хорошо. Он ушёл.

— Я хочу уехать. Мне нужен покой.

— Ты уверена? Одна?

— Да, так будет лучше.

Папа целует меня в висок и соглашается. Я прошу его помочь с фирмой пока не разберусь в себе и не вернусь. Быстро собираю чемодан и ухожу из отчего дома. Папа не останавливает меня, лишь просит звонить. Не задаёт вопросов: куда ты пойдешь? что будет дальше? Он понимает, что тоже виноват во многом. Поверь он мне, прими мою сторону сразу, ничего бы не было. До всего этого не дошло бы. Но… написанного — не сотрешь, а сделанного — не исправишь…Теперь у меня нет места, где я чувствую себя хорошо и спокойно. Нет дома. Наш с Альбертом совместный дом испачкан изменой, а может и не одной. А здесь, я каждый раз буду вспоминать его отвратительный поступок. Знаю, это было от безысходности и нехватки аргументов с его стороны. Понимаю, что возможно, я слишком испугалась, а его план был абсолютно другим. Он надеялся освежить чувства, возбудить, воззвать к моей страсти, но добился противоположного эффекта. Насильно невозможно чего-то добиться. Он ничего не сделал, но теперь я всегда буду задаваться вопросом: «А довел бы он до конца начатое?»

Такси ожидает меня у входа. В салоне играет приятная музыка, а сиденье прогрето после полуденным солнцем, которое заглядывает в тонированные окна и сильно припекает летним днем. Я называю адрес офиса Маркуса. Просто говорю на автомате, а потом понимаю, что действительно очень хочу сейчас оказаться рядом с ним. Только он может мне помочь, только его я хочу сейчас видеть. Удивительно, но этот мужчина за короткое знакомство завоевал моё доверие, почему-то рядом с ним мне становилось очень спокойно и хорошо.

Пробки на автостраде еще не образовались, так как время только подходит к концу рабочего дня. Открываю окно, впуская теплый ветерок. Подставляю лицо приятному потоку, надеясь стереть с себя грязь произошедшего. Мерзко — это единственное слово, что крутится в голове. Ненавижу — на помощь ему приходит еще одно, а за ним множество других, складывающихся в фразы, а после и в целые предложения, направленные на бывшего мужа и всю эту ситуацию. Формулировка «бывший» сама собой уже возникает, когда я думаю об Альберте. Сомнений, что я приняла правильное решение уже никаких нет. Сейчас мне только нужно найти себя, прийти в равновесие, справится с пережитым, излечиться, научиться любить себя и жить для себя. Кажется, я совсем не умею… не знаю, как это делать. Со мной всегда кто-то был рядом: мама, папа, потом Альберт…. Я никогда не жила одна. Не делала, что нравиться мне. Всегда кому-то старалась угодить, ущемляя свои интересы, и думала, что так правильно. Хотела быть хорошей для всех. Теперь пришло время заняться собой, но главное залечить душевную рану и забыть о предательстве самого дорогого до недавнего времени человека — мужчины, который был центром моего мира, которого я сильно любила.

Такси останавливается, не доехав до центральной улицы, где располагается офис Маркуса. Все перекрыто, наверное, ради очередного мероприятия, и в центр города невозможно добраться. А чтобы объехать, с другой стороны, нужно еще как минимум пятнадцать или двадцать минут просидеть в этом такси. Я принимаю решение в пользу того, чтобы пройтись пять минут пешком. Бреду по тротуару, волоча за собой чемодан, в который наспех, не глядя, что-то запихнула. Никто даже не обращает на меня внимание, ведь здесь ряд высокоранговых, дорогостоящих гостиниц, расположенных практически одна за другой по улице, уходящей в горизонт, которой не видно ни конца, ни края. Её наполняют большие автобусы и желтые такси, привозящие все новых и новых туристов, поэтому на женщину, бредущую по улице с чемоданом, никто не обращает внимание. Люди спешат, несутся стремглав, не замечая никого вокруг, и я первый раз не в их числе.

Дохожу до офиса Маркуса, ощущая всю правильность своего решения, и смело звоню в домофон. Мне отвечает знакомый и приятный тембр, заставляя улыбнуться и всхлипнуть одновременно. Лифт доставляет меня на заветный этаж, и дверь распахивается. На пороге меня встречает сам Маркус, удивленно смотря из-под густых ресниц. В его глазах читается обеспокоенность, и он спешит спросить:

— Ангелика, что произошло?

Ответом ему служат мои непослушные, сорвавшиеся с тормозов, слезы, как будто я только и ждала отмашки. Бросаю чемодан и впечатываюсь в Маркуса, ведомая порывом ощутить его участие и защиту. Он не отстраняется, лишь обнимает за плечи.

— Ирэна, отмените на сегодня все дальнейшие встречи, и вы тоже свободны. Спасибо, — распоряжается он, обращаясь к кому-то, кого мне не видно. — Пойдемте, Ангелика.

Он перехватывает меня одной рукой, так чтобы я оставалась в его крепких руках, и ведет в свой кабинет. Затуманенные мысли отказываются собираться и думать, как все это выглядит со стороны. Мне все равно!

Первый раз вижу Ангелику такой… раздавленной, удрученной. Мне хочется ей помочь, но ее слезы разрывают душу и не дают трезво мыслить. Единственное здравое решение — остаться с ней наедине, чтобы понять, что произошло. Только, я примерно уже понимаю, в чем дело. Усаживаю её на диван в моём кабинете и остаюсь с ней рядом. Так хочется её крепко обнять, но даже после нашего страстного поцелуя я не решаюсь на такую вольность. Сейчас ей нужна поддержка. Не хочу её пугать, бушующим в моей душе, цунами эмоций.

— Ангелика, хотите чай? — спрашиваю, чтобы отвлечь её не много. — Он поможет успокоиться, а потом мы поговорим, если захотите. — Я люблю жасминовый. Вы любите? Или могу предложить мятный, какой предпочитаете? — она молчит, продолжает вытирать слёзы, погружённая в свои мысли. — Да мятный. Он успокаивает, — отвечаю за неё, и она кивает головой, промокнув нос салфеткой.

Образуется неловкая пауза, и я выхожу в соседнюю комнату, чтобы заварить чай. Возвращаюсь с двумя кружками ароматного чая и вижу, что Ангелика даже не поменяла позу, продолжая смотреть в окно на красивые и высокие строения, возвышающиеся над городом и задевающие своими пиками небеса. Она поднимает на меня взгляд, берёт кружку из моей руки. Пальцами касается моих, и между нами словно проскакивает ток. Даже такое мимолётное касание вызывает во мне реакцию. «Чёрт! Что ж я буду делать дальше? Нужно держать себя в руках», — убеждаю себя, пытаясь унять охватившее меня волнение от её близкого присутствия.