— Я отказываюсь разговаривать с бандитами! — группенфюрер отвернулся от Михаила.

— Не мы первые начали этот разговор, генерал, — возразил Юджин.

— И не называйте нас бандитами! — сквозь зубы сказал Михаил. — Мы прошли пол-Германии и не взяли там даже банки консервов! Голодные, загнанные, замученные, мы прошли через леса и горы только для того, чтобы уничтожить этот ужас — ракеты, которые вы посылаете на беззащитные города. И мы уничтожим эти ракеты!

Группенфюрер молчал.

— Вы сделаете все, что мы прикажем, — продолжал Михаил. — Сразу же по приезде вызовете к себе начальника ракетной базы и прикажете ему выстроить весь личный состав без оружия для срочных работ. Ясно?

— Я отказываюсь выполнять этот приказ.

Фон Кюммель вскинул голову. Тогда Юджин взял его за локоть. Он нажал на генеральской руке одну-единственную жилку. Маленькую и тоненькую жилку, которой не видно, даже если рука голая. Генерал зарычал. На губах у него выступила пена.

— Я прикажу капитану Либиху, — прохрипел он.

Никогда не думал фон Кюммель, что человеку может быть так больно. Никогда не думал, что его самоуверенность и гордость могут развеяться от одного прикосновения чьей- то руки к его локтю. Какими незначительными представились группенфюреру фон Кюммелю все его громкие победы сейчас, когда он вплотную приблизился к той вехе своего пути, после которой все победы и все поражения ничто.

Животная боль и тупая покорность — это было все, что осталось группенфюреру фон Кюммелю.

Дрезина мчалась сквозь ночь. Уже остановившись, она еще вся дрожала, словно собиралась бежать дальше. Михаил и Юджин вывели генерала. За ними сошли партизаны. К дрезине спешили люди.

Фон Кюммель поморщился от острого луча фонарика. С левой стороны он чувствовал у сердца дуло пистолета, на правом локте лежала рука Юджина, которая могла в любую секунду сомкнуться стальными тисками.

— Погасите фонарик!—резко приказал группенфюрер.— Передайте капитану Либиху, что его вызывает группенфюрер фон Кюммель. Быстро!

Капитан появился через несколько минут. Неясная группа вооруженных людей темнела перед ним. Впереди между двумя эсэсовцами стоял группенфюрер фон Кюммель. Капитан щелкнул каблуками.

— Капитан, — голос фон Кюммеля был бесцветен, — немедленно выстройте всех людей. Без оружия. Я хочу по-просить их сделать срочную работу. Выполняйте.

Капитан повернулся на месте и исчез за соснами. Михаил и Юджин повели вслед за ним группенфюрера. Партизаны по одному разошлись полукругом, охватывая ракетную базу со всех сторон.

Высокие сосны, голые и стройные, как корабельные мачты, стояли перед ними. Бешеный ветер гудел в вершинах океанским прибоем. Ветер свистел в гигантских цветах из колючей проволоки, что расцветали между соснами, как зловещий папоротник в ночь на Ивана Купалу.

— Они похожи на бурбонские лилии, — прошептал француз.

За океанским прибоем сосен, за бурбонскими лилиями колючей проволоки спокойно белела четырехугольная бетонная площадка. Четырехугольник был холодный, как арктическое ледяное поле. Острыми краями он врезался в гибкие тела сосен, и они склонились над ним. И там, где сходились пышные хвойные опахала, соединяя кусок брошенного на землю бетона с насупленным, ветреным небом, стоял гигантский серый карандаш.

— Это она! — сказал Клифтон Честер, и никто не спросил, что именно он имеет в виду.

Все знали: перед ними ракета.

Так вот оно, самое преступное место на земле! Здесь, на этом залитом бетоном квадратике, высится новое оружие, которым фашисты пугают весь мир. Вот он, огненный карандаш, который впишет на скрижали истории еще одно страшное преступление против человечества. И как же терпелива наша история, если позволяет существовать таким адским орудиям. Как терпелив человек, если он может мириться с подобной смертью!

Вот снуют возле разлапистого подножья ракеты темные фигуры. Это не люди — это злые, ядовитые насекомые, которых надо уничтожать, не ожидая, пока они, как саранча, полезут на города и села, на острова и материки земли.

Серые муравьи забегали, засуетились, к ним присоединились еще несколько — выползли из каких-то нор, из-под земли. И вот уже неподалеку от ракеты застыли три шеренги неподвижных фигур. Прозвучала команда. Капитан поспешил навстречу генералу, чтобы провести его сквозь скрытый проход в колючей изгороди. Партизаны с оружием наготове проскочили мимо ошеломленного офицера, чтобы захватить солдат, пока они не опомнились. Строй стоял неподвижно. Но вот от шеренг отделилась одинокая фигура и с криком: «Нас предали! К оружию!» — бросилась к одной из нор. Выстрел Клифтона Честера пришил эсэсовца к бетону. Шеренги возле ракеты рассыпались, все смешалось там, раздались выкрики, ругань. И тогда в бароне фон Кюммеле проснулся группенфюрер СС.

— Солдаты! — закричал он, отскакивая от Михаила и Юджина. — Немецкие солдаты! Слушайте меня! Беритесь за...

Многословие помешало барону фон Кюммелю. Юджин выстрелил, и никто так и не понял, к чему же призывал группенфюрер своих эсэсовцев.

— Зачем вы это сделали? — воскликнул Михаил, в то же время направляя пистолет на капитана, который растерянно посматривал то на своих солдат, то на партизан.

Капитан поднял руки. Американец ловко отцепил у него с пояса пистолет и бросился в ту кашу, что заварилась около ракеты. Но там уже был наведен порядок. Обезоруженные эсэсовцы, прижатые к неподвижной ракете, стояли тихо, покорно. Партизаны, направив на них автоматы, ждали распоряжений своего командира. Пиппо доложил о том, что он нашел и перерезал кабель полевой связи.

— Юджин и Пиппо, — сказал Михаил, подходя вместе с капитаном, — осмотрите казематы, очистите один из них от оружия и амуниции и заприте туда пленных. С капитаном мы поговорим отдельно.

Немецкий офицер спокойно стоял рядом и не вмешивался в разговор, словно не он минуту тому назад безраздельно распоряжался всеми здешними владениями.

— Можете провести нас на свой командный пункт? — спросил его Михаил, когда группу эсэсовцев заперли в одном из подземелий и Клифтон Честер встал у дверей на часах.

— Пожалуйста, — просто сказал капитан и пошел вперед.

Пункт управления ракетой находился вблизи площадки, глубоко под землей, за толстыми бетонными стенами. Матовые электрические лампы мягко освещали тихую комнату. Кресло-вертушка вроде тех, что бывают на кораблях в офицерских кают-компаниях, поблескивало темной кожей возле узенького столика, уставленного приборами. Большая карта Европы висела на одной стене, на другой красовался портрет Гитлера. Перекосив черный рот, фюрер показывал куда-то рукой, длинной и хищной. Михаил подошел к карте. Красные колючие стрелы, жадные как рука Гитлера, тянулись от Голландии к Британским островам и втыкались своими жалами в одну точку — в Лондон.

— Направление ракетного удара? — командир повернулся к немцу.

Тот пожал плечами:

— К чему ставить риторические вопросы?

Он чувствовал себя здесь по-домашнему. Сбросил мокрую шинель и повесил ее возле дверей на крючок, сверху нацепил фуражку.

— Пожалуйста, — развел он руками. — Будьте как дома. Раздевайтесь. Садитесь. К вашим услугам. Капитан доктор Либих.

— Ну, а мы — партизаны, — сказал Михаил.

— Стало быть, — капитан нерешительно мял в руке сигарету, — стало быть, вы...

— Стало быть, мы захватили вашу ракетную базу, чтобы уничтожить ее и по заслугам наказать людей, которые обеспечили ее работу, — пришел ему на помощь Михаил.

— Я вас не совсем понимаю, — вежливо проговорил капитан.

Он был высокий, худой и хоть еще совсем не старый, но с большими залысинами на высоком крутом лбу. Михаила удивило, что капитан был в форме немецких инженерных войск, в то время как все здесь, даже железнодорожная прислуга, носили эсэсовские мундиры.

— Скажите, — вместо ответа спросил Михаил, — почему вы не в эсэсовской форме? И пожалуйста, садитесь. Беседа будет долгая.

— Потому что я не эсэсовец, — ответил Либих.