— Позвольте поинтересоваться, почему именно?

— Очевидно, по той же причине, что и доктор Вернер фон Браун.

— Кто такой Вернер фон Браун?

— А вы не знаете? — капитан настороженно взглянул на Михаила. Он понял, что сказал, должно быть, лишнее, но сразу же махнул рукой: его положение трудно было бы ухудшить.— Доктор Вернер фон Браун — главный конструктор нашей ракеты.

— Это какой-нибудь старый ученый?

— Ему двадцать восемь лет. Такого ученого могла дать только немецкая нация. Он с восемнадцати лет работает над ракетами — и вот результат.

— Не кажется ли вам, что вы оскорбляете немецкую нацию? — спросил Скиба.

— То есть?

— Утверждая, что изобретение варварской ракеты — это ее гордость.

— Я сам ученый и хорошо понимаю, что такое ракетная техника. Это завтрашний день нашего прогресса.

— Ракеты, но без взрывчатки, — сказал Михаил.— Наши ученые давно работают над ракетами, Советский Союз их родина. Мы дали миру Циолковского.

— Это верно, но верно и то, что все великие изобретения в цивилизованном мире неразрывно связываются с войной,— вздохнул капитан. — Во время войны все замыкается в кругу практического применения. Кроме того, во время войны мы наблюдаем готовность народа до минимума сократить потребление, пожертвовать львиную долю социального продукта. В результате правительство имеет возможность бросить на ту или иную научную работу наибольшие средства.

— О готовности заменить масло пушками у немецкого народа никто не спрашивал, — заметил Михаил. — Просто Геринг огласил этот лозунг — и все.

— Пусть так. Не станете же вы возражать против очевидного факта, что война всегда была двигателем технического прогресса. Все великие изобретения в цивилизованном мире неразрывно связаны с войной.

— А электричество?

— Ну, может, за исключением электричества.

— А колесо?

— Допустим.

— Компас?

— Китайцы изобрели не только компас, но и порох.

— Ноль в математике?

— Послушайте, — устало проговорил капитан, — очевидно, я ошибаюсь, а вы правы. Но поймите, что мы должны были изобрести эту ракету.

— Почему?!

— Потому что ее изобрели бы русские, американцы, японцы. Если не будешь искать, найдут другие. Ракета изобретена для людей. Для спасения немецкого народа.

— Которому никогда никто не угрожал, — вмешался в разговор Юджин.

Либих повернулся к нему.

— Если бы американцы изобрели ракету, — сказал он,— они уничтожили бы нас за месяц, за неделю.

— Тогда отвечали бы перед всем миром американцы, — твердо ответил Юджин.

— Право всегда на стороне победителя, — Либих засмеялся. — Если доктору фон Брауну удастся сконструировать межконтинентальную ракету, над которой он сейчас работает и мы разрушим Нью-Йорк вслед за Лондоном, тогда увидите, как весь мир склонится перед немецким гением.

— Вы или сумасшедший, или же очень опасный преступник, — сказал Михаил. — Имейте в виду, мы будем вас судить своим партизанским судом, и суд будет справедливый и беспощадный.

— Я только ученый, — развел руками Либих. — За что меня судить?

— Вы служите фашистам.

— С таким же успехом я мог бы служить и англичанам и американцам. Каждый ученый служит тому, кто ему больше платит. Если мы проиграем войну (а это, наверно, так и будет), то вы сами увидите, что и доктор фон Браун, и наши физики, которые добывают в Норвегии тяжелую воду, и ваш покорный слуга, если хотите, — все мы окажемся в другом лагере, потому что разгромленная Германия не будет иметь возможности содержать таких дорогих ученых. Очевидно, мы поедем в Америку — Америка может купить все.

— Что касается меня, то я сделал бы все от меня зависящее, чтобы там вашим духом и не пахло, — пробормотал Юджин.

— Мое задание — собрать ракету, установить ее, проследить, чтобы она вышла на траекторию и упала в заданном квадрате. Вот и все, — сказал капитан. — Какое здесь преступление? Просто я должен выполнить ряд технических операций. И чем успешнее я их выполню, тем приятнее будет мне как ученому-технику. Я создал систему управления ракетой и прибыл сюда, чтобы опробовать свою систему в действии. Согласитесь, что ракета может упасть на мусорную свалку, в глухой лес, в овраг, где нет даже ящерицы. Это оружие скорее символично.

— Вы доиграетесь этими фарамушками до того, что наконец вызовете катастрофу! — крикнул пан Дулькевич.— Вы уничтожите весь мир, пся кошчь!

— Вы говорите: уничтожим весь мир, — усмехнулся Либих. — Что же, господь бог сотворил его и поддерживает своей благостью, но он нигде и никому не обещал, что мир будет существовать вечно.

— Хватит болтовни! — резко остановил его Михаил. — Каковы технические данные ракеты?

— Пожалуйста. Раньше мы запускали на Лондон самолеты-снаряды «фау-1». Вес снаряда две и две десятых тонны. Длина — восемь метров. Крылья короткие, хвост, как у обыкновенного самолета. Запускался катапультой, затем летел на ракетном горючем. Взрывчатки нес восемьсот килограммов. Обыкновенная авиабомба. Поднимался на высоту до трех тысяч метров, то есть на высоту, где его мог достать истребитель. Скорость — шестьсот километров в час. Опять-таки черепашья скорость. Англичане сбивали его зенитками и с помощью истребителей. «Фау-2» — это ракета, управляемая на расстоянии. Длина — двенадцать метров. Вес — двенадцать и шесть десятых тонны. Взрывчатки всего одна тонна. Согласитесь, что это детский заряд. Горючее — этиловый спирт и жидкий кислород. Поднимается на высоту в девяносто километров, то есть в стратосферу. Летит со скоростью тысяча шестьсот метров в секунду — в пять раз быстрее звука. Бороться с ракетой невозможно.

— Вы ошибаетесь,— сказал Михаил. — Мы докажем, что с ракетами можно бороться. Сколько вы запустили «фау-2»?.

— Если вы настаиваете, скажу: немного, четырнадцать штук.

— Не думаете ли вы, что этого вполне достаточно, чтобы вас расстрелять?

— Меня? Что вы! Я только ученый!

— Вы преступник. Ваши действия заслуживают суровой кары.— Командир отряда поднялся.— Прошу высказаться, товарищи.

— Я тоже за расстрел, — сказал Юджин.

— Пся кошчь! — пробормотал пан Дулькевич. — Но мы же цивилизованные люди. Можно как-то обойтись.

— Мы можем применить к капитану милость вместо права, — поддержал его француз.

Сливка молчал: он боялся смертей и расстрелов.

— Вы? — Михаил повернулся к голландцу.

— Расстрелять! — твердо проговорил Якоб.

Клифтон Честер тоже стоял за расстрел. Он готов был перестрелять и тех эсэсовцев, что сидели в бункере, убить каждого немца, который встретится в голландских домах. Но Пиппо и Гейнц присоединились к пану Дулькевичу. Большинство было за то, чтобы подарить капитану жизнь, учитывая, что он не захотел стать эсэсовцем, не вступил в нацистскую партию, сохранить в его лице ученого, который мог бы после войны отдать свой талант служению миру. Немец обещал. Михаил понимал, что в его положении каждый бы наобещал золотые горы, но воля товарищей была священна, и он не имел права ее нарушить. Михаил сказал капитану:

— Вы сейчас, не выходя отсюда, уничтожите ракету, взорвете всю площадку. За невыполнение приказа я расстреляю вас!

— Это невозможно, — потирая вспотевшие руки, ответил немец. — Невозможно взорвать ракету, потому что еще не подключен ток от электростанции. Кроме того, на электростанции есть свой собственный гарнизон, который подчиняется мне сугубо технически. Там свой командир.

— Сколько там человек?

— Два механика и четыре человека охраны. Пятый командир. Фельдфебель Мюллер.

— Юджин,— приказал Михаил,— возьмите Корна и мосье Риго и обезоружьте охрану электростанции. Капитан проведет вас.

— Вы даже не спрашиваете моего согласия? — криво усмехнулся капитан.

— Я приказываю.

— Моя обязанность подчиняться. После того как нам не удалось завоевать мир, каждый из нас знает, что он станет трупом или пленным. Такова судьба немецкой нации.

— Скажите, вы не потомок знаменитого немецкого ученого Либиха? — спросил его Михаил.