— Лучше помолчи,— нехотя откликнулся Честер.— А то застукают гестаповцы — сразу же окажешься около всевышнего.

— Я хоть диверсант, мне можно бы остерегаться, а вот почему боишься ты? — американец сплюнул.— Ведь по Женевскому соглашению, если поймают беглого пленного, его наказывают дисциплинарно, сажают под арест на двадцать одни сутки.

— Конвенция,— пробормотал англичанин.— Ты не читал в газетах, что фашисты делают с пленными?

— Газеты,— засмеялся Юджин.— Ха! Кто же их читает? Кому интересно, о чем они пишут? Америка все равно выиграет войну, пиши не пиши.

— Пока она выиграет, ты успеешь тысячу раз умереть.

— У нас с тобой хитрый и осторожный командир, он не допустит гибели своих солдат.

— Плен страшнее смерти,— заметил англичанин.

— Ну, ну,— не поверил Юджин.— По Женевской конвенции пленным выдают по два новых мундира. Каждую неделю они получают из Америки посылку с продуктами. Шоколад, сгущенное молоко, галеты, консервы.

— По Женевской конвенции,— горько усмехнулся англичанин.— А что, если ты не получишь ни мундира, ни посылки?

— Рузвельт должен прислать. Если не пришлет, не выберем его больше в президенты. У нас демократия.

— Никакая демократия не освобождает от обязанности бороться с врагами.

— Да что ты ко мне прицепился? — рассердился Юджин.— Я хотел рассказать тебе о своей ферме, а ты: обязанность, враг, война... Можно подумать, что я дезертир. Хочешь, покажу тебе фотографию своего лучшего петуха? Чудо природы! Суперпетух! Такого не найдешь во всей Европе.

— У меня в Четэме осталась девушка,— задумчиво проговорил Клифтон.— Звали ее Айрис. Мы дали обещание друг другу на Новый год ночью смотреть на Большую Медведицу. Чтобы наши взгляды встретились там и чтобы ничто не мешало: ни война, ни бури, ни злые люди...

— Ты сентиментальный, как студентка колледжа,— сказал Юджин.— Если на полу провести мелом прямую линию и положить на нее курицу, дурочка уткнется в белую черту и будет лежать, словно привязанная. Если бы я мог бросить пост, я бы оставил тебя здесь, как курицу на меловой черте.

— Тише! — вдруг встрепенулся Клифтон.— Смотри!

По склону карабкались к ферме несколько человек. В мягких серых костюмах, с галстуками, в дорогих фетровых шляпах, они имели бы совсем приличный мирный вид, если бы у каждого в правой, вытянутой вперед руке не поблескивал пистолет. Сомневаться не приходилось, к ферме приближались гестаповцы. Что им там надо, кого они ищут, не знали ни Юджин, ни Клифтон. Они хотели кого-то накрыть неожиданно (потому, наверно, и оставили свою машину где-то далеко от фермы, чтобы не вызвать подозрений). Неужели француз завел их в западню? Три дня после переправы через Рейн он тащил партизан по горам и оврагам, обещая вывести к знакомой ферме, где можно будет отдохнуть и подкормиться. Француз клялся, что ферма расположена в лесу, в стороне от населенных пунктов, что там в течение года бывает только один гость, да и то хорошенькая женщина, племянница хозяйки. Он как-то заезжал туда со своей графиней напиться молока.

Ясное дело, болтовню француза все пропускали мимо ушей, но согласились отдохнуть день-два на мызе, тем более что она как раз лежала на избранном ими пути.

А теперь вот гестаповцы.

— Ты чеши к командиру, а я останусь здесь,— сказал Юджин.— Если что, можете не беспокоиться. Ни один из них не уйдет отсюда живым. Лети!

Клифтон отполз назад. Он прошелестел по кустам, как ящерица. Юджин проверил автомат и продолжал следить за действиями джентльменов в сером. Они окружали дом. Один побежал за угол, другой стал у боковой стены, как раз против Юджина, двое вошли внутрь.

Потекли минуты томительного ожидания. Время тянулось нестерпимо медленно. Оно воплотилось для Юджина в плюгавом человечке, одетом в серый костюм, в человечке, который стоял за углом дома возле кучи соломы и поворачивал ухо то в одну сторону, то в другую, словно звукоуловитель. У американца зачесались руки. Он сощурился и попробовал прицелиться в человечка. Посадил его на мушку и проглотил слюну: она мешала дышать. На самой вершине мушки, расставив ноги, висел бледный ушастый человечек с игрушечным пистолетом в судорожно согнутой руке. Американец чувствовал, что не удержится. В школе разведки его учили — цель никогда не следует спускать с мушки. Поймал на вершину черного треугольника — бей!

Но выстрела не последовало. Юджин отдернул палец от спускового крючка. Из чердачного окна прямо на голову ушастому прыгнуло что-то длинное и гибкое, словно леопард. Когда это «что-то» упало на кучу соломы, а потом вскочило и понеслось к лесу — как раз к тому месту, где лежал американец,— Юджин увидел, что это молодой немецкий унтер, увешанный орденами и оружием, словно на параде. Правда, мундир на унтер-офицере имел не совсем парадный вид, но этой детали Юджин не успел заметить.

В окне показалась голова одного из тех гестаповцев, что вошли в дом. Взглянув вниз и, наверное, решив, что прыгать небезопасно, он крикнул ушастому:

— Держи!

Тот сразу же допустил ошибку. По всем правилам военного искусства ему следовало упасть на землю или стать на колено и палить по беглецу с близкого расстояния. Но ушастый не упал и не стал на колено, а побежал за длинноногим унтером. Это было все равно что пустить таксу вдогонку за борзой! Гестаповец сразу же запутался в картофельной ботве, тогда как унтер, перескакивая одним махом через десять кустов, подбегал уже к Юджину.

Все произошло так быстро, что американец не успел даже решить, как ему вести себя. Беглец приближался, погоня тоже наседала.

На помощь ушастому вывернулся из-за дома еще один гестаповец, такой же длинный, как унтер-офицер; потом из дома выскочил один из тех двоих, что делали обыск. Не слезал лишь тот — на чердаке. Сверху ему было хорошо видно «поле боя», и он корректировал действия.

Словно назло, Клифтон замешкался. Уведомил ли он отряд? На этих англичан никогда нельзя положиться. Юджин решил, что надо вмешаться. Все равно те типы начнут шарить по кустам и откроют его убежище. И тогда от них не отцепишься. Надо бить, пока не поздно.

Но нужный момент он упустил. Когда Юджин еще только собирался выстрелить, сзади него треснул короткий выстрел и гестаповец-корректировщик полетел вниз головой на кучу навоза. Юджин мысленно похвалил стрелка. Во-первых, метко, во-вторых, разумно: те, что путаются в картошке, не удерут и так, а тот, на чердаке, мог спрятаться.

Не раздумывая, Юджин приник к автомату и уложил ушастого. Унтер пронесся мимо него, как дикий кабан, ничего не видя на своем пути. Он, наверно, не слышал и выстрела. Два уцелевших гестаповца бросились назад. Юджин пустил им вслед длинную очередь, но промазал. Он оглянулся, надеясь, что его ошибку исправит неизвестный стрелок. К нему подбежал Михаил.

— Бей! — кричал он.— Бей, они убегут!

— А унтер? — растерянно спросил американец.— Что с ним?

— Его задержат ребята. Бей тех!

Михаил полоснул по гестаповцам, которые катились уже по склону пригорка. Юджин тоже пустил очередь, однако без заметного успеха. Гестаповцы скрылись. Михаил и Юджин, пренебрегая опасностью, побежали вниз. Они еще успели увидеть «вандерер», который, стреляя дымом, рванул наутек. Юджин дал вслед машине короткую очередь, целясь в скаты, но Михаил придержал его за руку.

— Все равно упустили. Они теперь и без колес удерут. Надо двигать отсюда и нам.

— Отдохнули!..— американец свистнул.— Попили молочка!..

— Ничего не поделаешь.

В заросшей высокими буйными деревьями впадине они застали товарищей. В центре кружка недоверчиво озирался немецкий унтер-офицер.

— Ну, рассказывайте,— обратился к нему Михаил.— Кто вы, что с вами, почему вас преследуют?

— А кто вы? — настороженно спросил унтер.

— Трудно сказать. Короче всего будет: партизаны. Партизанский отряд «Сталинград».

— Сталинград! — воскликнул унтер.— Черт побери!..

Он засмеялся от радости, что знает хоть эти русские слова. Он научился им на Восточном фронте, на страшном Восточном фронте, который стал проклятьем для немцев.