Особенно чётко это проявилось в столовой. Нас отвели сначала туда. Небольшие столики на четверых, сиреневые занавески на окнах, всё те же транспаранты, раздача. Людей было мало, завтрак заканчивался. За крайним столом сидел полный мужчина в очках. По количеству годичек на рукаве он относился к высшему составу Анклава. Каждый проходивший мимо считал своим долгом поздороваться с ним, и он отвечал неизменно вежливым и терпеливым голосом. В миске зелёная каша, чай в кружке. Никаких привилегий и отдельных кабинетов.

Я взял поднос. Повар подал тарелочку с морковным салатом, щедро навалил в миску зелёной каши, пожелал приятного аппетита. Чаю я налил сам. На вид настоящий, попробовал, действительно настоящий, только горьковатый и терпкий. Тут же в лотке нарезанный кусками ржаной хлеб. Я взял два, посмотрел на сопровождающего, тот не отреагировал, значит, можно.

Для меня такое меню не эксклюзив, бывало и лучше, но в любом случае привычное. Есть можно. Для Грызуна явно малосъедобное. Он пожевал хлеба, запил чаем, к остальному не притронулся. Малка накинулась на кашу так, будто никогда не едала. Она орудовала ложкой с такой поспешностью и так громко чавкала, что на нас начали оборачиваться. Я понимал её, в миссии подобный завтрак вряд ли подают даже примасу, но всё равно постучал пальцем по столешнице и губами показал: помедленнее.

Из столовой нас отвели в штаб. Вся инфраструктура Анклава создавалась по типу военного лагеря. По краям казармы и жилые строения, внутри служебные здания. Штаб в центре. На флагштоке красное полотнище, на карауле боец в парадной форме, с автоматом, в начищенных сапогах отражается солнце. Проходя мимо, сопровождающий отдал честь.

В прохладном вестибюле нас встретила милая женщина с четырьмя годичками. Представилась как штаб-звеньевая Голикова. В руках планшет. Сколько бы ни говорили редбули, что Анклав не Загон, но живут они именно по законам Загона.

Голикова улыбнулась, глядя на Малку:

— Как тебе у нас? Не обижали? Покормили?

Людоедка закивала. От переизбытка чувств она даже не могла правильно выразить мысль:

— Всё вкусно… и я так… никогда не было…

— Я рада, что тебе понравилось. Если есть желание, можешь остаться с нами.

— Можно⁈

— Конечно, девочка. Дежурный!

Подошёл боец с красной повязкой и штык-ножом на поясе.

— Проводите рекрута в адаптационный сектор.

Я чуть шевельнул уголками рта. Малку купили за тарелку каши и визуальное благополучие. Понять её легко. Что хорошего она видела в своей мелкой жизни? Ненасытный член примаса? Лист крапивницы и горсть кедровых орехов? Новая жизнь, несомненно, будет лучше. В разы. Но за всё придётся платить. Не знаю пока, чем они расплачиваются, но сыр, как говорится, ни в одну мышеловку просто так не подкладывают.

Пришёл наш черёд. Взгляд штаб-звеньевой стал жёстче.

— Вам остаться не предлагаю. Ты, — повернулась он к Грызуну, — загонщик? Назови номер.

— Сто восемнадцать, триста один, два нуля четыре.

Голикова забила номер в планшет.

— Позывной «Грызун», статус «синий», двенадцать лет назад вышел из-под станка. За что попал в Загон?

— Там написано, — осклабился старатель.

О как, у неё есть доступ к базе данных загонщиков, и сейчас она получила цифровое досье на Грызуна. Не знал, что такое возможно. Получается, на каждого из нас собирают данные, начиная с первого шага, и чтобы получить информацию, достаточно ввести личный номер. Хотелось бы посмотреть, что написано обо мне.

— Освобождён условно-досрочно из ИК восемнадцать по программе о переселении и обмене.

— Не освобождён условно-досрочно, а помилован, — уточнил старатель. — Прочувствуй разницу.

ИК восемнадцать. Исправительная колония. Грызун опасный преступник, получивший свободу в обмен на отправку в Загон. Интересно, много здесь таких помилованных?

— Разницы никакой. При любом исходе ты не имеешь права на обратный проход.

— А нахрена? Мне здесь нравится.

Голикова кивнула:

— С тобой разобрались. После обеда в Загон отправляется караван, можешь отбыть с ним.

— А если я корешам своим сообщу, и они за мной прикатят?

— Как пожелаешь. Задолженности за тобой не числятся. Можешь хоть пешком отправляться.

— Барахло верните.

— Получишь на КПП при отбытии. Теперь ты, — женщина повернулась ко мне. — Номер?

— Двести сорок, сто двадцать семь, сто восемьдесят восемь, — отчеканил я.

Она забила номер в планшет.

— Аннулирован.

Ответу я не удивился, об этом ещё два дня назад Гвоздь говорил.

— Всё верно, товарищ командир, — кивнул я. — Контора считает меня погибшим.

— Основание?

— Этот вопрос лучше задать им. Запросите досье, там должна быть указана причина.

— Досье на аннулированные единицы можно получить только непосредственно в Конторе, да и то по особому разрешению. Я могу поместить тебя под арест, в подвале как раз пустует несколько камер, отправлю запрос в Контору и буду ждать разрешения. На это может уйти несколько лет. Готов ждать вместе со мной?

— Если на одном диванчике, то и я бы подождал, — хихикнул Грызун.

— Ты ещё здесь? — Голикова смерила его жёстким взглядом. — Могу организовать камеру по соседству. Срок тот же.

— Ухожу, ухожу, — вскинул руки в защитном жесте Грызун. — Дон, я в твоём рюкзачке пошвыряюсь, не против? Мы таки выбрались, пора и расслабиться.

Он бегом бросился к выходу.

— И как же теперь быть? — спросил я.

— Придётся подняться в отдел дознаний. Знакомые в Загоне есть? Я свяжусь с ними, и если они подтвердят твою личность, отправишься вслед за дружком.

— Знакомых хватает.

— Тогда идём. Все передвижения по штабу разрешены только под охраной бойцов дежурного караула. Надеюсь, ты не против.

— Да хоть целой роты, — пожал я плечами. Не я придумывал правила, не мне их и менять.

Кивком головы Голикова подозвала двоих бойцов. В общей компании мы поднялись на второй этаж и прошли в дальний конец коридора. Возле окна стояла декоративная пальма, на двери табличка «Секретариат».

Голикова указала пальцем рядом с собой:

— Встань сюда.

Я встал. Удар по затылку бросил меня на колени. Сила взбрыкнула, я резво подскочил, развернулся, но сознание работало лишь наполовину. Я видел только пятна, движения стали медленными, и я сполз по стене на пол. Меня перевернули на живот, нацепили наручники и вновь поставили на ноги.

Голикова похлопала меня по щекам, приводя в чувства:

— Ну же, открой глаза… вот так. Заводите.

Зрение начало фокусироваться, я разглядел несколько человек. Они сидели на стульях вдоль стен, все в полевой форме и явно не рядовые. Девушка в гимнастёрке открыла дверь в соседний кабинет, и моя милая сопровождающая произнесла громко:

— Наталья Аркадьевна, к вам на приём кровавый заяц собственной персоной!

— Ну, наконец-то.

Голос надтреснутый лающий. Я слышал его всего раз, но запомнил навсегда: Наташка Куманцева, комиссар обороны Анклава.

— Где поймали?

— Звено Шварца подобрало на выходе из леса. Выясняли причину ночной перестрелки у Приюта, наткнулись на него и ещё двоих. Я сначала не поверила, думала, похож. Пыталась получить досье, сличить по фотографии, но Контора заблокировала доступ. А дружок назвал его по имени — Дон… Наталья Аркадьевна, — голос штаб-звеньевой завибрировал от радости, — я едва не подпрыгнула! Сразу привела его к вам. Что прикажете делать?

— Надо подумать. Это не должно случиться быстро. Кровь наших товарищей взывает к отмщению.

Я захохотал. Смех получился сардонический. Кровь товарищей взывает к отмщению! Гук велел держаться от Анклава подальше, говорил, они злопамятные, обязательно отмстят за тех придурков на шоу, а я сам к ним припёрся. Сам! Да ещё Грызуна поторапливал: шнеллер, шнеллер… сука… Вот тебе и шнеллер.

Голикова влепила мне пощёчину.

— Отставить! — остановила второй замах Куманцева. — Это истерика. Сейчас пройдёт.