Джереми покачал головой.

— Простите, — сказал он.

— Да ладно. Это было давно. Я никогда не тосковал по матери. Сейчас думаю, что, наверное, должен был бы, но — не тосковал.

Я тосковал по Чарли. Когда мне было пятнадцать, некоторое время я очень горевал по нему, а затем, вспоминая его уже смутно, время от времени. Я почти каждый день пользовался наследством Чарли — буквально, в смысле фотооборудования, и в переносном смысле — теми знаниями, которые он мне дал. Каждый мой снимок был моей признательностью Чарли.

— Попытаюсь выяснить что-нибудь у телевизионщиков, — сказал Джереми.

— О'кей.

— А вы навестите бабушку?

— Наверное, — вяло сказал я.

Джереми слегка улыбнулся.

— Где нам еще искать? В смысле, Аманду. Если ваша мать повсюду подкидывала вас, то она наверняка так же поступала и с Амандой. Вы об этом не подумали?

— Подумал.

— Ну, и?

Я молчал. Все эти люди... Так давно... Хлоя, Дебора, Саманта... безликие тени. Я никого из них не узнал бы, войди они сейчас в комнату.

— О чем вы думаете? — спросил Джереми.

— Ни у кого из тех, кому меня подкидывали, не было пони. Меня никогда не оставляли там, где сфотографирована Аманда.

— О, я вижу.

— И я не думаю, — сказал я, — что тех же самых друзей можно было заставить присматривать и за вторым ребенком. Я и сам очень редко возвращался на одно и то же место. Моя мать, по крайней мере, равномерно распределяла нагрузку.

Джереми вздохнул.

— Это так неправильно...

— Я мог бы найти одно место, где я жил, — медленно, неохотно проговорил я. — Наверное, я мог бы попытаться. Но там... там спустя столько лет могут жить другие люди, да и вряд ли они знают что-нибудь об Аманде.

— Этот шанс! — Джереми прямо-таки вцепился в эту возможность.

— Очень слабый.

— Стоит попытаться.

Я выпил немного шампанского и задумчиво глянул в кухню, где не столе лежала мусорная коробка Джорджа Миллеса, и смутная мысль вдруг выкристаллизовалась в моем мозгу. Очень даже стоит попытаться. Почему бы и нет?

— Я не расслышал вас, — сказал Джереми.

— Да. — Я посмотрел на него. — Можете остаться, но я хотел бы провести остаток дня над разгадыванием другой загадки. К Аманде это отношения не имеет. Нечто вроде охоты за сокровищами… на сокровища может и не оказаться. Я просто хочу кое-что выяснить.

— Я не… — растерянно сказал он.

Я встал и принес коробку. Положил ее на стол.

— Скажите, что вы об этом думаете, — сказал я.

Он открыл коробку и вытряхнул оттуда содержимое. Брал одну фотографию за другой и клал их обратно. На лице его предвкушение сменилось разочарованием, и он сказал:

— Это же просто... ничего...

— Мгм. — Я протянул руку я вытащил кусочек казавшейся чистой пленки в два с половиной дюйма на семь. — Посмотрите на свет.

Он взял кусочек пленки и поднял его.

— Какие-то пятна, — сказал он. — Очень слабые. Едва различимые.

— Это снимки, — сказал я. — Три снимка на пленке в двадцать кадров.

— Ну… их же не видно.

— Не видно, — согласился я. — Но, если я буду осторожен... и удачлив... мы увидим.

— Как? — Он был озадачен.

— С помощью усиливающих химикатов.

— Но зачем? К чему стараться?

Я цыкнул зубом.

— В этой коробке я нашел кое-что интересное. Все это хранил один великий фотограф, который к тому же был странным человеком. Я просто думаю, что, может быть, еще кое-что из этой коробки вовсе не такой хлам, как кажется.

— Но... что именно?

— Вопрос. Что именно… если хоть что-то.

Джереми глотнул шампанского.

— Давайте вернемся к Аманде.

— Вы займетесь Амандой. А я лучше займусь фотографиями.

Однако он с интересом смотрел, как я роюсь в шкафу в проявочной.

— Все это смотрится страшно профессионально, — сказал он, оглядывая увеличители и приспособление для печати фотографий. — Я и понятия не имел, что вы таким занимаетесь.

Я вкратце рассказал ему о Чарли и наконец нашел, что искал, — бутылку, которую я купил во время отпуска в Америке тремя годами раньше. На этикетке значилось “Усилитель для негативов” и были изложены инструкции. Очень полезно. Многие производители печатают свои инструкции на отдельных тонких листочках, которые намокают либо теряются. Я поднес бутылочку к раковине с фильтром для воды под краном.

— Что это? — спросил Джереми, указывая на его круглые колбообразные бока.

— Для обработки фотографий необходима сверхчистая мягкая вода. И никаких железных кювет, иначе на снимках останется много черных точек.

— Дурдом какой-то, — сказал он.

— Точно.

В пластиковой мензурке я смешал воду и усилитель, чтобы получить раствор такой концентрации, как было указано в инструкции, и вылил его в кювету для проявки.

— Я никогда прежде такого не делал, — объясним я Джереми. — Может и не получиться. Хотите посмотреть, или лучше останетесь пить шампанское на кухне?

— Я… ну... совершенно заворожен, честно говоря. Что вы на самом-то деле собираетесь делать?

— Я собираюсь сделать контактную распечатку этой чистой пленки с еле заметными пятнышками, получить обычную черно-белую фотографию и посмотреть, что выйдет. Затем я положу негатив в этот усилитель, а потом сделаю другую черно-белую фотографию, чтобы посмотреть, будет ли разница. А потом... потом посмотрим.

Он глядел, как я работаю в тусклом красном свете, чуть ли не засовывая нос в кювету с проявителем.

— Ничего не вижу, — сказал он.

— Это все делается методом научного тыка, — согласился я. Я четырежды пытался распечатать снимок с пленки при различных выдержках, но все получалось ровно черным, или серым, или белым.

— Тут ничего нет, — сказал Джереми. — Бесполезно.

— Подождите, пока мы не попробуем усилитель.

Скорее надеясь, чем ожидая чего-нибудь, я сунул кусочек пленки в усиливающий раствор и подержал ее там значительно дольше, чем требуемый минимум времени. Но еле заметные пятна оставались по-прежнему еле заметными.

— Ничего? — разочарованно спросил Джереми.

— Не знаю. Я ведь не знаю, что на самом деле должно произойти. Может, этот усилитель слишком старый. Некоторые фотореактивы со временем теряют свои свойства. Срок хранения, и так далее.

Я снова распечатал негатив при тех же выдержках, что и раньше, и, как и прежде, мы получили совершенно черный и темно-серый снимки, но на светло-сером на сей раз появились пятна, а на практически белом какие-то спиралеобразные рисунки.

— M-м, — сказал Джереми. — Вот как.

Мы вернулись на кухню, чтобы подумать и подкрепиться.

— Плохо, — сказал он. — Не берите в голову, с этим ничего нельзя сделать.

Я сделал небольшой глоток и выпустил пузырьки через зубы.

— Мне кажется, — задумчиво сказал я, — что мы могли бы продвинуться дальше, если бы я сделал отпечаток не на бумаге, а на другой пленке.

— На пленке? Вы имеете в виду ту пленку, которую вы заряжаете в камеру? Я и не знал, что это возможно.

— Да. Печатать можно на чем угодно, если есть фотоэмульсия. А фотоэмульсией вы можете покрыть практически любую поверхность. Я имею в виду, что это не обязательно должна быть бумага, хотя все именно так и думают, потому что видят снимки в семейных альбомах, и все такое. Но эмульсией можно покрыть холст и печатать на нем. Или стекло. Дерево. Запястье руки, между прочим, если вы согласитесь немного постоять в темноте.

— Избави Боже.

— Снимок, конечно, будет черно-белый, — сказал я. — Не цветной.

Явыпустил еще несколько пузырьков.

— Сделаем второй заход, — сказал я.

— Вам и правда это нравится? — спросил он.

— Нравится? Вы имеете в виду фотографию или загадки?

— И то, и другое.

— Ну... думаю, да.

Я встал и вернулся в проявочную. Он опять пошел со мной посмотреть. В тускло-красном свете я взял новую высококонтрастную пленку “Кодак-2556”, вытянул ее из катушки и разрезал на пять кусочков. На каждом куске пленки я отпечатал практически чистый негатив, экспонируя ее под белым светом увеличителя разное время: самый короткий промежуток — одна секунда, затем дольше, вплоть до десяти. Каждый кусок пленки после экспонирования отправлялся в кювету с проявителем, Джереми погружал их туда и смотрел на результаты.