Дело Яна Паргеттера, ветеринара, давно упрятано в сейф или уничтожено, и есть лишь мизерный шанс доказать, что его убил Кальдер. С какой стороны ни подойти, перспектива удручающая.

Я не мог исхитриться и вывернуть запястье так, чтобы посмотреть на часы. Солнце взошло, оно косо светило сквозь прутья, и бледное сияние рассвета становилось все ярче. Было около пяти или чуть больше.

Время тянулось. Солнце поднималось. Мы с конем лежали в глубоком молчании, мертвец и полумертвец, и ждали.

Снаружи подъехала машина, провизжали тормоза, хлопнули дверцы.

Вот сейчас это случится, подумал я. Сейчас. Очень скоро.

Зазвучали, переговариваясь, отдаленные голоса: женский и мужской. Чужие.

Не Кальдеров характерный, громкий, резкий, актерский голос. Никакого сходства.

Огромная волна надежды захлестнула меня, и я позвал:

— Сюда... Идите сюда... — Но мое хриплое карканье за дверью не услышали.

Наверное, они ищут Кальдера; не найдут и уедут... Я набрал сколько мог воздуху в грудь и завопил:

— Помогите!.. Сюда...

Никакой реакции. Мой голос отразился от стен и передразнил меня, и я сделал второй усердный вдох, и крикнул еще раз... и еще раз... и еще...

Верхняя половина двери распахнулась и впустила ослепительный свет, и кто-то, не веря себе, завопил:

— Он здесь... Он здесь!

Задвижка на нижней половине двери загремела, и дневной свет озарил проем, и против света появились три фигуры, встревоженно ступили вперед, заговорили с беспокойством и радостью и вернули мне жизнь.

Джудит, Гордон и Пен. Джудит всхлипнула. Я, наверное, тоже.

— Слава Богу, — сказал Гордон. — Слава Богу.

— Вы не вернулись домой, — сказала Пен. — Мы волновавшись.

— С вами все в порядке? — спросила Джудит.

— Не сказать чтобы... но все относительно. Что ни говорите, я никогда не был счастливее, чем сейчас.

— Если мы подсунем руки вам под мышки, — сказал Гордон, оценив ситуацию, — мы сможем вас вытащить.

— Не советую, — сказал я.

— Почему?

— Плечо, похоже, сломано. Нужен живодер.

— Что вы говорите, Тим! — смутился Гордон.

— У них есть платформа... и лебедка. Это их работа — дохлые лошади.

— Да, понимаю.

— И скорая помощь нужна, — сказала Пен. — Мне так кажется.

Я улыбнулся им с огромной любовью, моим таким неумелым спасателям.

Они спросили, как я оказался там, где нахожусь, и к их ужасу я вкратце объяснил. И я в свою очередь спросил, почему они приехали, и они объяснили, что заволновались, потому что телепрограмму Кальдера отменили.

— Микки Бонвит заболел, — сказала Пен. — Объявили об этом только вечером. Так что шоу в прямом эфире не было, пустили какую-то старую запись, извинились, пообещали Кальдера Джексона позже.

— Пен позвонила и сообщила нам, куда вы собрались и почему, — сказала Джудит. — И мы заволновались, — добавил Гордон.

— Вы не вернулись домой... не позвонили, — сказала Пен.

— Мы всю ночь глаз не смыкали, — прервал Гордон. — Девочки все больше и больше тревожились... так что мы поехали.

Поехали за сотню миль. Попробуйте найти лучших друзей.

Гордон отправился на поиски телефона-автомата, а Пен поинтересовалась, нашел ли я то, что искал.

— Не знаю, — сказал я. — Половина не имеет этикеток.

— Больше ничего не говорите, — попросила Джудит. — Хорошего помаленьку.

— Да мне нетрудно.

— Забудьте пока об этом, — согласилась с ней Пен.

— Сколько времени? — спросил я.

Джудит взглянула на часы.

— Десять минут восьмого.

Кальдер вернется... И работники тоже, подумал я. Он должен вернуться, когда они приступят к работе. Примерно в это время. Ему понадобятся свидетели, когда он меня найдет.

— Тим, — решилась Пен. — Если он вернется... Вы достали образцы?

Вам удалось?..

Я слабо кивнул.

— Наверное, вы не вспомните, как они выглядят.

— Я их припрятал.

— Разве он их не нашел? — Она говорила ласково; она приготовилась к разочарованию и не хотела меня упрекать. Я улыбнулся ей.

— Он их не нашел. Они здесь.

Пен недоверчиво осмотрела стойло и перевела взгляд на мое лицо.

— Разве он не обыскал тебя? — удивилась она. — Карманы... конечно, обыскал.

— Этого не знаю... но таблеток он не нашел.

— Так где же они?

— Я научился у Джинни оставлять руки свободными, — сказал я. — Они в пластиковой сумочке... у меня за поясом... в трусах.

Она недоверчиво уставилась на меня, а потом они обе расхохотались, и Джудит, вытирая слезы, переспросила:

— Так значит... все это время?..

— Все это время, — подтвердил я. — И достать их нетрудно.

Некоторые события лучше бы забыть, но они незабываемы: смело могу занести следующие полчаса в эту категорию. Но в конце концов меня уложили на носилки на колесиках, вывезли на открытый воздух, и мой дохлый грузный товарищ был наполовину втащен по пандусу в фургон живодера, с которым Гордон, применив незаурядный дар убеждения, сговорился в этот утренний час, Три работника, наконец прибывшие на место службы, неловко переминались поодаль, и двое из «скорой помощи», которые не были даже фельдшерами, точно в каком-то фарсе, пытались сквозь помехи добиться ответа по радио, куда меня везти.

Гордон говорил людям из живодерни, что я потребовал взять у лошади пробу крови, настаивал, чтобы непременно, и до тех пор не обрабатывать тушу. Измотанные Джудит и Пен зевали. Я обессиленно наблюдал за какими-то птичками, порхающими высоко в чистом синем небе, и представлял, что я там, наверху, с ними, легкий, как воздух; и в эту идиллическую картинку въехал Кальдер.

Невозможно узнать, что он подумал, увидев всю эту суету, но когда он большими шагами приблизился от машины, челюсть его отвисла от потрясения и дурных предчувствий.

Сперва он, казалось, сосредоточил внимание на Гордоне, потом повернулся к человеку с живодерни, который громко говорил:

— Если вы хотите анализ крови, дайте нам письменное подтверждение, что заплатите за вызов ветеринара.

Кальдер посмотрел через его голову на дохлую лошадь, которая еще наполовину лежала на пандусе, потом перевел взгляд на денник, откуда ее вытащили и где еще дверь была настежь открыта.

Потом он озадаченно повернулся к Джудит и тут с ужасом разглядел сумочку, которую крепко сжимала Пен. Прозрачную пластиковую сумочку, набитую капсулами, таблетками и прочими старательно собранными сокровищами, ясно просвечивающими изнутри.

Пен к ее чести обрела голос, и ее слова, должно быть, прозвучали для Кальдера роковым приговором:

— Я не говорила вам раньше... Я фармацевт.

— Где вы это взяли? — Кальдер уставился на сумочку, словно пытаясь прожечь ее взглядом. — Где...

— У Тима.

Его взгляд метнулся ко мне и, похоже, он наконец осознал, что моя несомненная неподвижность не означает, что я мертв. Он сделал два шага к носилкам и взглянул мне в лицо; и увидел, что я жив, бодрствую, настороже.

Никто из нас не заговорил. Его глаза, казалось, запали в орбитах, и под кожей резко проступили очертания верхней челюсти. Он увидел во мне, так сказать, разрушительные следы ночи, а я увидел в нем осознание, ставшее уверенностью: то, что я выжил, означает, что он погиб.

Я подумал: тебе определенно надо было ударить покрепче; наверное, он подумал о том же. Он взглянул на меня с обжигающей силой, которая не поддавалась определению, потом повернулся спиной и прыжком бросился к машине.

Гордон сделал два или три неуверенных шага к нему, возможно, чтобы остановить, но Кальдер не оглядываясь запустил мотор, надавил педаль акселератора, под протестующий визг шин развернулся на месте на 180 градусов и направился к воротам.

— Надо вызвать полицию, — вдогонку сказал Гордон.

Джудит и Пен не выказали особого энтузиазма, а я не отреагировал вообще. Я полагал, что нам все равно никуда не деться от вызова полиции, но с моей точки зрения, чем дольше удастся оттянуть нудные ритуалы, тем лучше.