Двойра. Ох, я умру! (Она разражается громким плачем, сдирает с окна занавеску, топчет ее и бросает старухе.) Нате вам!..
Нехама. Издохни! Сегодня издохни…
Рыча и рыдая, Двойра убегает. Старуха прячет занавеску в комод.
Беня(вывязывает галстук). Папаша, понимаете ли вы меня, жалеет приданое.
Левка. Зарезать такого старика ко всем свиньям! Арье-Лейб. Ты это про отца, Левка?
Левка. Пусть не будет босяком.
Арье-Лейб. Отец старше тебя на субботу.
Левка. Пусть не будет грубияном.
Беня(закалывает в галстук жемчужную булавку). В прошлом году Семка Мунш хотел Двойру, но папаша, понимаете ли вы меня, жалеет приданое. Он сделал из Семкиной вывески кашу с подливкой и выбросил его со всех лестниц.
Левка. Зарезать такого старика ко всем свиньям!
Арье-Лейб. Про такого свата, как я, сказано у Ибн-Эзра: «Если ты вздумаешь, человек, заняться изготовлением свечей, то солнце станет посреди неба, как тумба, и никогда не закатится…»
Левка(матери). Сто раз на дню старик убивает нас, а вы молчите ему, как столб. Тут каждую минуту жених может наскочить…
Арье-Лейб. Сказано про меня у Ибн-Эзра: «Вздумай саваны шить для мертвых, и ни один человек не умрет отныне и во веки веков, аминь!..»
Беня(вывязал галстук, сбросил с головы малиновую повязку, поддерживавшую прическу, облачился в кургузый пиджачок, налил рюмку водки). Здоровье присутствующих!
Левка(грубым голосом). Будем здоровы.
Арье-Лейб. Чтобы было хорошо.
Левка(грубым голосом). Пусть будет хорошо!
В комнату вкатывается мосье Боярский, бодрый круглый человек. Он сыплет без умолку.
Боярский. Привет! Привет! (Представляется.) Боярский… Приятно, чересчур приятно!.. Привет!
Арье-Лейб. Вы обещались в четыре, Лазарь, а теперь шесть.
Боярский(усаживается и берет из рук старухи стакан чаю). Бог мой, мы живем в Одессе, а в нашей Одессе есть заказчики, которые вынимают из вас жизнь, как вы вынимаете косточку из финика, есть добрые приятели, которые согласны скушать вас в одежде и без соли, есть вагон неприятностей, тысяча скандалов. Когда тут подумать о здоровье, и зачем купцу здоровье? Насилу забежал в теплые морские ванны — и прямо к вам.
Арье-Лейб. Вы принимаете морские ванны, Лазарь?
Боярский. Через день, как часы.
Арье-Лейб(старухе). Худо-бедно положите пятьдесят копеек на ванну.
Боярский. Бог мой, молодое вино есть в нашей Одессе. Греческий базар, Фанкони…
Арье-Лейб. Вы захаживаете к Фанкони, Лазарь?
Боярский. Я захаживаю к Фанкони.
Арье-Лейб(победоносно). Он захаживает к Фанкони!.. (Старухе.) Худо-бедно тридцать копеек надо оставить у Фанкони, я не скажу — сорок.
Боярский. Простите меня, Арье-Лейб, если я, как более молодой, перебью вас. Фанкони обходится мне ежедневно в рубль, а также в полтора рубля.
Арье-Лейб(с упоением). Так вы же мот, Лазарь, вы негодяй, какого еще свет не видел!.. На тридцать рублей живет семья, и еще детей учат на скрипке, еще откладывают где какую копейку…
В комнату вплывает Двойра. На ней оранжевое платье, могучие ее икры стянуты высокими башмаками.
Это наша Вера.
Боярский(вскакивает). Привет! Боярский. Двойра (хрипло). Очень приятно.
Все садятся.
Левка. Наша Вера сегодня немножко угорела от утюга.
Боярский. Угореть от утюга может всякий, но быть хорошим человеком — это не всякий может.
Арье-Лейб. Тридцать рублей в месяц кошке под хвост… Лазарь, вы не имели права родиться!
Боярский. Тысячу раз простите меня, Арье-Лейб, но о Боярском надо вам знать, что он не интересуется капиталом, — капитал — это ничтожество, — Боярский интересуется счастьем… Я спрашиваю вас, дорогие, что вытекает для меня из того, что моя фирма выдает в месяц сто — полтораста костюмов плюс к этому брючные комплекты, плюс к этому польты?
Арье-Лейб(старухе). Положите на костюм пять рублей чистых, я не скажу — десять…
Боярский. Что вытекает для меня из моей фирмы, когда я интересуюсь исключительно счастьем?
Арье-Лейб. И я вам отвечу на это, Лазарь, что если мы поведем наше дело как люди, а не как шарлатаны, то вы будете обеспечены счастьем до самой вашей смерти, живите сто двадцать лет… Это я говорю вам, как шамес, а не как сват.
Беня(разливает вино). Исполнение обоюдных желаний.
Левка(грубым голосом). Будем здоровы!
Арье-Лейб. Пусть будет хорошо.
Боярский. Я начал про Фанкони. Выслушайте, мосье Крик, историю про еврея-нахала… Забегаю сегодня к Фанкони, кофейная набита людьми, как синагога в Судный день. Люди закусывают, плюют на пол, расстраиваются… Один расстраивается оттого, что у него плохие дела, другой расстраивается оттого, что у соседа хорошие дела. Присесть, между прочим, некуда… Поднимается тут мне навстречу мосье Шапелон, видный из себя француз… Заметьте, что это большая редкость, чтобы француз был из себя видный… поднимается мне навстречу и приглашает к своему столику. Мосье Боярский, говорит он мне по-французски, я уважаю вас, как фирму, и у меня есть дивная крыша для шубы…
Левка. Крыша?
Боярский. Сукно, верх для шубы… Дивная крыша для шубы, говорит он мне по-французски, и прошу вас, как фирму, выпить со мною две кружки пива и скушать десять раков…
Левка. Я люблю раков.
Арье-Лейб. Скажи еще, что ты любишь жабу.
Боярский. …и скушать десять раков…
Левка(грубым голосом). Я люблю раков!
Арье-Лейб. Рак — это же жаба.
Боярский(Левке). Вы простите меня, мосье Крик, если я скажу вам, что еврей не должен уважать раков. Это я говорю вам замечание из жизни. Еврей, который уважает раков, может позволить себе с женским полом больше, чем себе надо позволять, он может сказать сальность за столом, и если у него бывают дети, так на сто процентов выродки и бильярдисты. Это говорю вам замечание из жизни. Теперь выслушайте историю про еврея-нахала…
