Глумов. Видишь, потревожили человека.
Из кабинета вышел Балалайкин. Он необыкновенно мил в своем утреннем адвокатском неглиже. Лицо его дышит приветливостью и готовностью удовлетворить клиента, что бы тот ни попросил.
Балалайкин (Глумову и Рассказчику). Господа! Через четверть часа я к вашим услугам, а теперь… вы позволите? (Подходит к юноше и приглашает его жестом в кабинет.)
Глумов(Рассказчику). Слушай, друг, а тебе не кажется… (Оглядывается, принюхивается.)
Рассказчик. Ничего мне не кажется!
Глумов. Не горячись, сделай милость! Ты лучше оглядись, куда мы попали!
Рассказчик. Куда, куда… В приемную адвоката Балалайкина!
Глумов. Да нет, ты посмотри, где он живет, Балалайкин!
Рассказчик. Где?
Глумов. Не узнаешь? Да это же квартира Дарьи Семеновны…
Рассказчик. Дарьи Семеновны?
Глумов. Забыл Дарью Семеновну? Кубариху забыл!
Рассказчик. Ее пансион для благородных девиц без изучения древних языков?
Глумов. Ну конечно! Здесь и живет Балалайкин. Ух, веселое время было! Ух, молодость наша, молодость!
Рассказчик (он оглядывается, немного приходит в себя). Да… Бедная Дарья Семеновна, царство ей небесное!
Глумов. Я еще на лестнице подумал… А потом — нет, быть не может… Чего-чего тут только не было… Кто только в ее квартире воспитание не получил!
Рассказчик. Многие из ее школы вышли, которые теперь…
Глумов. Да… Хороша она была по педагогической части… (Принюхивается.) Слышишь? Пахнет! Дарья Семеновна… она! Она эти самые духи употребляла, когда поджидала «гостей»! Эти духи… Да ведь она жива! Она здесь!!!
Дремавший в кресле старик закряхтел, заерзал. Рассказчик толкает Глумова, он затихает, но старик уже окончательно проснулся. Он встал, подошел к ним. поклонился.
Очищенный. Разрешите представиться. Перед вами человек извилистой судьбы. Вот уже пять лет, как жена моя везде ищет удовлетворения.
Глумов. Да?
Очищенный. Жена моя содержит гласную кассу ссуд, я же состою редактором при газете «Краса Демидрона». Наша газета находится в ведении комитета ассенизации столичного города Санкт-Петербурга. Тяжелы обязанности редактора газеты по вольному найму! Правда, взамен всех неприятностей я пользуюсь правом в семи трактирах, однажды в неделю в каждом, попользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки. Жалованье я получаю неплохое, но ежели принять во внимание: первое, что по воспитанию моему я получил потребности обширные; второе, что съестные припасы с каждым днем дорожают, так что рюмка очищенной стоит нынче десять копеек вместо прежних пяти, — то и выходит, что о бифштексах да об котлетах мне и в помышлении держать невозможно!
Рассказчик. Позвольте, однако! Ведь вы сами сказали, что имеете право на бесплатное получение ежедневно двух рюмок водки и порции селянки!
Очищенный. Ах. молодой человек! Молодой человек! Как вы, однако, опрометчивы в ваших суждениях! По моему воспитанию мне не только двух рюмок и одной селянки, а двадцати рюмок и десяти селянок — и того недостаточно! Ах, молодой человек, право, обидно даже… (В голосе его зазвучали слезы, а рука сама протянулась к приятелям, как бы намекая о вознаграждении за обиду.)
Глумов. Не сердитесь на нас! (Кладет в распростертую ладонь Очищенного деньги.)
Очищенный(деловиторассмотрев монету). Мало, но я не притеснителен… К тому же я сластолюбив… (Со слезой в голосе.) Я люблю мармелад, чернослив, изюм, и хотя входил в переговоры с купцом Елисеевым, дабы разрешено мне было бесплатно входить в его магазины и пробовать, но получил решительный отказ; купец же Смуров вследствие подобных же переговоров разрешил мне выдавать в день по одному поврежденному яблоку. (Рассказчику.) Стало быть, и этого, по вашему, милостивый государь, разумению, достаточно?
Рассказчик. Извините. (Положилв приготовленную ладонь монету, она мгновенно исчезает в кармане Очищенного.)
Очищенный. Благодарю вас. Итак, я сластолюбив и потому имею вкус к лакомствам вообще и к девочкам в особенности. Есть у них, знаете… (Сладострастно причмокнул.)
Глумов и Рассказчик (с отвращением). Ой…
Очищенный. А так как жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц за прокорм и квартиру — и притом даже в таком случае, если б я ни разу не обедал дома, — то на так называемые издержки представительства остается никак не больше пяти рублей в месяц.
Глумов внимательно на него смотрит.
(Встревоженно.) Что такое?
Глумов узнает его и начинает напевать: «Чижик-пыжик, где ты был?»
Что такое?!
Глумов. «…На Фонтанке водку пил…..(Рассказчику). Послушай, брат, ты видишь, кто он, этот старик? Не узнаешь его?
Рассказчик. Нет… Хотя… Словно я видел его где-то…
Глумов. Это же тапер Дарьи Семеновны… Очищенный!
Рассказчик. Иван Иваныч!
Глумов(Очищенному, вглядываясь в него). Иван Иваныч! Да ведь это ты! Ты! Ты! Помнишь, как ты на фортепьяно тренькал?
Очищенный(осторожно). Не помню…
Глумов. А помнишь, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоянную на воспламеняющихся веществах?
Очищенный. Помню. (Бросается в его объятия.) Друзья! Не растравляйте старых, но не заживших еще ран! Жизнь моя — это тяжелая и скорбная история!
Глумов. Иван Иваныч! Как ты вырос! Похорошел!
Очищенный. А моя жена еженедельно меня крова лишает.
Глумов. Но ведь супруга ваша могла бы и не требовать с вас платы за содержание?
Очищенный. О-о! Не говорите, милостивый государь! Моя жена… А есть ведь, господа, и другие жены… Вот жена Балалайкина, например…
Рассказчик(вскрикивает). Как?
Глумов толкает его: молчи, мол.
Очищенный(рад посплетничать). Никто почти и не знает, что он женат. А он женат, господа, и восемь дочерей имеет.
Рассказчик. Балалайкин женат?
Очищенный(взахлеб). Женат. Живут они в величайшей бедности близ Царского Села, получая от Балалайкина в виде воспособления не больше десяти рублей в месяц. Балалайкин же наезжает туда один раз в неделю, и ни одна душа о том не знает…
Рассказчик близок к обмороку.
Рассказчик. Все погибло.
Очищенный. Что?
Глумов (желая отвлечь Очищенного). Свидетель игр нашей молодости! Иван Иваныч! Да ведь туг фортепьяно! Сыграй нам «Чижик-пыжик! Где ты был?» Помнишь? (Отводит Очищенного от Рассказчика.)
Очищенный. Помню, как не помнить? (Садится за фортепьяно, начинает играть.)
Глумов садится рядом и подпевает.
Рассказчик. Балалайкин женат.
Глумов. Мужайся, что-нибудь придумаем.
Рассказчик. Что же это такое? Значит, он соглашался на двоеженство? И мы должны этому содействовать? А может быть, это и к лучшему? Тут уж мы окончательно свою благонамеренность выкажем. А что же остается? Забыть, что мы собирались только «годить», и по уши погрузиться в самую гущу благонамеренной действительности. Общий уголовный кодекс защитит нас от притязаний кодекса уголовно-политического. Двоеженство! Иначе не спастись. Надо прямо бить на двоеженство. Теперь у нас есть цель: во что бы то ни стало женить Балалайку на «штучке» купца Парамонова, и надо мужественно идти к осуществлению этой цели. (Глумову.) Глумов! А как ты смотришь на двоеженство?
