Два деда
Два старика — два седовласых деда —
Сошлись на лавочке, и началась беседа.
Тот, что моложе был и менее был сед,
Сказал, вздохнув: — Ну что за жизнь, сосед!
Был слеп на левый глаз, теперь не видят оба.
Все жду, когда меня накроет крышка гроба —
Костлявая с косой дежурит у ворот…
Чем больше думаю, тем больше жуть берет!
Тут, помолчав, сказал второй старик:
— К своим болячкам я уже привык —
Их набралось и у меня премного!
Но, несмотря на груз преклонных лет,
За каждый новый день благодарю я Бога!
Живу по солнышку — люблю встречать рассвет!
Мессалина
— Терзаешь ты меня своей любовью к сыну —
сильней твоей любви ко мне!
Дождешься ты, что я тебя покину! —
И отвернулась Женщина к стене…
— То — разная любовь! — ответил ей Мужчина. —
Сильней, чем я люблю, тебя нельзя любить!
— Так убери с моей дороги сына! —
Сказала Женщина.
— А как убрать? Убить?
— Где мужество твое? — спросила Мессалина. —
Не будешь счастлив ты, обоих нас любя!
— Пусть будет так! — ответил ей Мужчина.
Взял в руки меч и заколол себя.
СТИХИ НЕ СМЕХА РАДИ
Балалайкин и К°
Пьеса в двух актах, восьми картинах по роману М. Е. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» (Петербургские сцены)
…невозможно понять историю России во второй половине XIX века без помощи Щедрина…
М. Горький
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рассказчик, Глумов, старинные приятели, российские либералы из дворян.
Иван Тимофеевич, квартальный надзиратель.
Балалайкин, адвокат.
Очищенный, бывший тапер в доме терпимости, впоследствии вольнонаемный редактор газеты «Краса Демидрона».
Парамонов, купец 1-й гильдии.
Фаинушка, содержанка Парамонова.
Редедя, странствующий полководец, сожитель Фаинушки.
Кшепшицюльский, полицейский дипломат.
Прудентов, письмоводитель.
Молодкин, брандмейстер.
Перекусихин-первый, Перекусихин-второй, тайные советники в отставке.
Полина, дочка Ивана Тимофеевича.
Юноша, клиент Балалайкина.
Дамы, полицейские, лжесвидетели, лакеи, гости на свадьбе.
Действие происходит в г. Санкт-Петербурге в 70-е годы XIX века.
Премьера состоялась в октябре 1973 года в московском театре «Современник».
Акт первый
Картина первая
Рассказчик (на авансцене, в зал). Сегодня со мной произошло совершенно необычное, я бы добавил — невероятное происшествие… Прогуливаюсь я нынче по Невскому и встречаю — кого бы вы думали? — Алексея Степановича Молчалина… Да, да, того самого… Он уж сильно постарел, хотя и преуспел на жизненном своем поприще… Так вот, встретились мы с ним, и говорит он мне… Такое говорит, что привел меня в состояние неописуемое… И настолько после этой встречи я взволновался, что первой мыслью моей было поделиться всем услышанным с другом своим давним Глумовым. Я горел нетерпением сообщить об этом странном коллоквиуме, дабы общими силами сотворить по этому случаю совет, а затем, буде надобно, то и план действий начертать.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Освещается комната Глумова. Глумов сидит за столиком и набивает папироски. Рассказчик в волнении вышагивает по комнате, продолжая начатый разговор.
Рассказчик…Помилуйте, говорю я ему, Алексей Степанович. Ведь это уже, право, начинает походить на мистификацию! Как хотите, говорит Молчалин, рассуждайте, мистификация там или не мистификация, а мой совет таков — погодить!
Глумов. Погодить?
Рассказчик. Погодить. Да что же, спрашиваю, вы хотите этим сказать? А он мне: русские вы, господа, а по-русски не понимаете. Погодить — это значит приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой о чем, думать не о том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… Например? — спрашиваю. Гуляйте, говорит, больше, в еду ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером в картишки засядьте. Вот это и будет, значит, — погодить. Сделал мне ручкой и исчез!
Глумов. Вот чудак! Даже руку порядком не пожал?
Рассказчик. Не пожал… Вот так (показывает) ручкой сделал, повернулся и ушел.
Глумов. Что же он так? И не объяснил ничего толком?
Рассказчик. Некогда мне, говорит, объяснять. Эти вещи, говорит, сразу следует понимать. Я свое дело, говорит, сделал, вас предупредил, а последуете вы моему совету или не последуете, это уж вы сами… Извините, говорит, я просто так, по ходу действия, в департамент спешу. Ну как тебе нравится?
Глумов. Да… Чудак…
Пауза.
А он и ко мне заходил.
Рассказчик. Кто?
Глумов. Молчалин. И то же советовал. И тоже ручкой сделал. Живи, мол, как хочешь, думай что хочешь.
Рассказчик. Что же это с ним сделалось? Ведь мы же либералы… Что он нам доказать-то хочет?
Глумов. А что знакомство наше для него не ахти благостыня какая. Шел по ходу действия, забежал, предупредил — и… (Показывает ручкой.)
Рассказчик. И ничего не объяснил!
Глумов. А я, мол, посмотрю, дураки вы или умные… Если умные, сами до всего дойдете, а коли дураки…
Рассказчик. Это мы-то? Я понимаю, он нам добра желает, но объяснить-то все же следовало.
Глумов. Да. по правде говоря, и нет нужды в объяснении.
Рассказчик. Как так нет?
Глумов. Да вот нет и нет.
Пауза.
Я и без него до всего своим умом дошел.
Немая сцена.
Рассказчик. До чего дошел, Глумов?
Глумов (после небольшой паузы). Не Молча-лин, а ты чудак! Сказано: погоди, — ну и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал: «Глумов! Нужно, брат, погодить!» Купил табаку, гильзы — и шабаш! Ем, сплю, гуляю, папироски набиваю, пасьянс раскладываю — и гожу! И не объясняюсь. И тебе не советую. Ибо всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом «годить».
