Отряхивая песок, Марчелло поднялся на ноги и, притянув к себе Монику за плечи, повернулся к режиссеру.
– Ну как, Ирвинг?
Тот расплылся в довольной улыбке.
– На этот раз достаточно.
– Слава Богу! – с чувством произнес Марчелло. – Самое время закончить после двенадцати-то дублей!
– Если бы ты после девятого дубля не заехал своим мечом по камере, мы могли бы и раньше закончить, – съехидничал Гарольд.
– Так это же оператор на меня наехал! – возмутился главный герой, – я был как раз на своей отметке, когда он оказался у меня на пути!
– Правда! Правда! – с деланным благоговением вздохнула Моника, – великий Марчелло никогда не ошибается!
Суперзвезда потер бок и состроил гримасу.
– Пожалуй, я пойду домой и попробую полечить свои раны в горячей ванне.
– Может пускай посмотрит доктор? – разволновался Ирвинг.
– Не стоит.
– Супергерои, подобные Марчелло, не бегают по докторам из-за каждого ушибленного пальчика! – снова подала голос Моника.
В ответ Гарольд подмигнул героине.
– Уж ты-то поможешь Марчи залечить его раны, правда, малышка?
Моника ухмыльнулась, а Ирвинг спросил.
– Слушай, Марчелло, ты уверен, что будешь готов к завтрашней съемке? Я все переживаю, особенно, после того, как ты отказался от участия каскадеров в сцене с горящим драконом.
– Да брось! – махнул рукой актер, – это все ерунда. А потом, это все равно последняя сцена в картине, так что ты сможешь доснять все остальное, даже если я сгину в аду, правильно?
– Ну, я, право, не знаю, – задумчиво поскреб бороду режиссер.
– Эй, Ирв! Может лучше побеспокоиться о чем-нибудь действительно важном? Например, вдруг завтра будет погода ни к черту, или ветер помешает?
Ирвинг подозрительно посмотрел на небеса, на которых, и впрямь, показались какие-то зловещие тучи, и пробормотал:
– О, Господи, если придется отменить съемку финальной сцены, боюсь, продюсера хватит кондрашка. Мы и так уже выбились из бюджета.
– Может, стоит нам всем вместе попросить Тора[6], чтобы он сменил гнев на милость? – Марчелло наклонился к земле, поднял шлем Айвара и критически уставился на рога. – Ты знаешь, завтра, когда мы будем снимать погребение в ладье и отплытие в Валгаллу, эти рога, впервые за все время съемок, будут выглядеть естественно и правдоподобно.
Ирвинг мученически закатил глаза.
– Слушай, ты опять начинаешь, да?
Марчелло нахмурился.
– Да, опять. Я, видишь ли, очень серьезно отношусь к своему ремеслу.
На это Ирвинг всплеснул руками и, искренне изумляясь, воскликнул.
– Да кого сейчас волнует, носили или нет викинги рогатые горшки!
– Меня волнует, – не сдаваясь, упрямо произнес Марчелло. – Пойми же ты, викинги никогда не носили рогатые шлемы во время сражения. Их оставляли только для религиозных церемоний или на какие-то особые торжества. Да, вот еще валькирии одевали шлемы с рогами. Позволь тебя спросить, я, что, похож на валькирию?
– Да что ты, в самом деле, голубь мой, – замурлыкала Моника, – ты все, что угодно, только не валькирия.
Марчелло ухмыльнулся и нахлобучил шлем партнерше, а она, забавно протестуя против такой фамильярности, наморщила свой очаровательный носик из-под сидящего набекрень шлема. Настроение на съемочной площадке явно становилось все более игривым.
– Ладно, хватит беспокоиться о правдоподобности, – посоветовал режиссер. – Все равно, уже слишком поздно. И потом, обожающие тебя поклонницы сойдут с ума от восторга, когда увидят на твоей голове дополнительное украшение. Подумай сам, разве мы можем лишить их такой радости?
– Эй-эй, ребята! Я присягу дам, что у Марчелло нет ни рогов, ни хвоста, – съехидничала Моника.
Услышав это, Ирвинг и Гарольд захохотали, а Марчелло погрозил партнерше пальцем.
– Ну, ну… Мы с тобой дома об этом потолкуем, озорница.
Если бы они знали Монику хуже, то и впрямь могли бы поверить, что она испугалась сурового взгляда своего партнера.
Положив ладонь на плечо Марчелло, Ирвинг сказал.
– Я хочу тебе дать несколько советов насчет завтрашних съемок. А потом мы все можем собраться в студии и обсудить итоги дня.
Он кивнул актрисе.
– Моника, а ты придешь в студию?
– Извините, ребята, – женщина передала партнеру его шлем. – У меня сегодня деловое свидание, которое я не могу пропустить.
Марчелло подмигнул ей.
– Ну, тогда пока, беби, увидимся дома. Моника в ответ лукаво взглянула на режиссера и попросила:
– Ирв, я тебя умоляю, не подпускай его к той особе с красной повязкой, ладно?
Мужчина засмеялся.
– Детка, ты меня знаешь! А ты, со своей стороны, проследи, чтобы Марчи сегодня отдохнул, хорошо?
Она повернулась, чтобы уйти и, пригладив свои светлые роскошные волосы, заверила.
– Будь спокоен, я его всю ночь буду баюкать.
Четыре часа спустя, поболтав о всяких пустяках с Ирвингом и встретившись в своем клубе с личным рекламным агентом, Марчелло направился домой. В своем золотистом «Феррари» с открытым верхом, он выехал из Голливуда и, миновав живописную Лоррель Каньон Бульвар, оказался на Холмах. Заходящее солнце, стремительно падая за горизонт, как и сотни лет до этого, посылало на землю свои первозданно яркие закатные лучи, окрашивая дома и деревья в какие-то фантастические краски; свежий весенний ветерок приятно охлаждал лицо. После трудного и напряженного дня Марчелло чувствовал себя ужасно разбитым и, все-таки, умиротворенным и довольным. Однако больше всего на свете он сейчас желал добраться домой, поиграть со своими собачками и залезть в горячую ванну. «Еще, пожалуй, придется взнуздать Монику, чтобы слегка восстановиться и наказать за ехидство», – ухмыльнувшись, подумал он.
На повороте три девчушки лет четырнадцати-пятнадцати, завидев его автомобиль, закричали и замахали руками, но Марчелло только улыбнулся и проехал мимо, погрозив им пальцем. Девочкам следует знать, что на скоростной дороге надо вести себя поосмотрительней. Вокруг развелось множество негодяев, и мир стал просто ужасен.
Вообще Марчелло часто казалось, что он не принадлежит тому времени, тому миру, в котором ему довелось жить. У него иногда возникало ощущение, будто по какой-то прихоти судьбы он вынужден существовать не в своем веке. Марчелло Лазаро родился тридцать два года назад в древней прекрасной Венеции, а детство провел на севере Италии, на вилле пятнадцатого века. Навеки очарованный историей, культурой и величавой красотой северной Италии, он всегда чувствовал себя так, словно принадлежал к другим, более ранним эпохам человеческой истории. Он вспоминал, как увлекали его рассказы матери о его норвежских предках, высадившихся в девятом веке в южной Италии. Это именно от одного из тех викингов Марчелло и унаследовал свои голубые глаза и светлые волосы.
К тому времени, когда он поступил в колледж, очарование древностью стало таким всепоглощающим, что Марчелло вступил в общество по изучению средневековья и затем множество выходных потратил на всякого рода военные игры и турниры.
Просто какая-то ирония судьбы, что сейчас ему приходится играть викинга, и даже понимая, что это только кино, он и в этой роли ощущал себя не столько артистом, сколько, действительно, человеком другой эпохи.
Марчелло приехал в Америку десять лет назад, мечтая о славе кинозвезды. Как ни странно, но его познания в строительстве и архитектуре, полученные в колледже, помогли ему в его карьере артиста. Он устроился на студию и помогал на съемочной площадке декораторам, строил всевозможные бутафорские замки, дворцы и тому подобные сооружения, и это дало ему возможность принять участие в съемках в качестве статиста. Марчелло, действительно, имел талант, потому что вскоре его пригласили сыграть несколько крохотных эпизодических ролей, после которых молодому итальянцу, наконец, выпал первый крупный шанс – роль шейха в приключенческом фильме о временах английского колониального господства в Египте. После выхода фильма Марчелло сразу оказался вознесен на самый верх актерской табели о рангах, и о нем заговорили, как о «Новом Валентино». А все его последующие роли – корсара – грозы Карибского моря, средневекового короля и изысканного денди «а ля лорд Байрон» – только сильнее подчеркнули его умение понимать психологию людей прошлого, сживаться с их образами. Теперь на всех «ток-шоу», где ему приходилось появляться, неизменно и постоянно звучало в его адрес: «Кажется, будто вы пришли из другого времени».
