Он поочередно вперился в обоих своих новых друзей — весьма сурово.

— По-моему, — объявил он, — вам полагается некоторое личное разъяснение, касающееся моей персоны. Вовсе неверно было бы считать меня христофобом.

— Меня тоже, — нахально брякнул Хэкетт.

— Ранние книги Библии я принял как миф, но миф живучий и придуманный искренне, как наставление людям. Принял я как данность и сказ о судьбоносной встрече между Богом и мятежником Люцифером. Но много лет не мог я определиться в отношении исхода той встречи. Откровение о том, что Бог восторжествовал и навеки изгнал Люцифера в ад, мне подкрепить почти нечем. Ибо если — повторяю, если — решение получилось обратное, и изгнали Бога, кто, как не Люцифер, наверняка распространил бы другую, противоположную историю?

— Но с чего бы ему? — спросил недоверчиво Мик.

— Дабы хорошенько обмануть и обречь род людской, — ответил Де Селби.

— Ну уж, — проговорил Хэкетт, — подобную тайну будь здоров как пришлось бы хранить.

— Тем не менее, — продолжил Де Селби задумчиво, — я в этом рассуждении изрядно заблуждался. Мне удалось выяснить, что все обстоит именно так, как сказано в Библии, — по крайней мере в том, что с раем все в порядке.

Хэкетт тихо присвистнул — возможно, в насмешку.

— Откуда такая уверенность? — спросил он. — Вы же не отлучались от мира сего, правда, мистер Де Селби?

— Не вполне. Но обстоятельно поговорил с Иоанном Крестителем. Очень понимающий человек, знаете ли, прямо хоть клянись, что иезуит.

— Небеси! — воскликнул Мик, а Хэкетт поставил фужер на стол, поспешно и со звяком.

— О да, очень понимающий. Безупречные манеры, конечно, и любезное снисхождение к моим личным слабостям. Очень интересный человек, Креститель этот.

— И где же это произошло? — спросил Хэкетт.

— Здесь, в Долки, — ответил Де Селби. — На дне морском.

Возникла краткая, но полная тишина.

— Покуда время стояло недвижимо? — продолжил расспросы Хэкетт.

— Я вас обоих, друзья мои, завтра свожу на то самое место. То есть, ежели вы желаете того и умеете плавать — в том числе и под водой, на небольшие расстоянья.

— Мы оба — великолепные пловцы, — сказал Хэкетт бодро, — хоть я и гораздо лучший из нашей пары.

— Мы с удовольствием, — перебил Мик с кислой улыбкой, — если есть уверенность, что мы вернемся в целости и сохранности.

— Опасности никакой. Во владениях Плавательного клуба Вико есть занятная полость, скрытая в камнях, у кромки воды. В отлив открывается обширный проход из воды в эту полость. В прилив проход отрезается, и воздух в полости оказывается запечатан. Вода обеспечивает полную непроницаемость.

— Полость ужасов, запросто, — вставил Хэкетт.

— У меня имеются маски, моего собственного изобретения, оборудованные сжатым воздухом, обычным, с автоматическим клапаном подачи. Маски и резервуар довольно легкие, из алюминия.

— Думаю, я в общих чертах уловил, — сказал Мик, сосредоточенно нахмурившись. — Мы погружаемся под воду в этих дыхательных приборах, пробираемся до скального входа в полость и там встречаемся с Иоанном Крестителем?

Де Селби тихонько хмыкнул.

— Не обязательно и не вполне. Мы попадаем в пустую полость, как вы и сказали, а затем я высвобождаю крошечное количество ДСП. После чего мы пребываем в безвременном азоте, но по-прежнему способны дышать — из резервуаров у нас за плечами.

— А физический вес у нас не изменится? — спросил Хэкетт.

— Несколько изменится.

— И далее что произойдет?

— Посмотрим, что произойдет, после того как встретимся у плавательного бассейна в восемь завтра поутру. Вы собираетесь вернуться в гостиницу «Рапс»?

— Само собой.

— Ну, тогда отправьте сообщение Тейгу Макгеттигэну, чтоб пригнал мне свой чертов экипаж к 7:30. Носиться с этими масками и прочей дребеденью — занятие утомительное.

Итак, встреча была назначена, Де Селби любезно довел своих гостей до двери и распрощался с ними.

Глава 3

Парочка шагала по Вико-роуд к Долки, и Хэкетт слегка хмурился и помалкивал. Мик ощущал в себе озабоченность, в мыслях — беспорядок. Из солнечного вечера словно бы отчасти утек свет.

— Нечасто случаются у нас подобные развлечения, Хэкетт, — отметил он.

— Уж точно не каждый день нас угощают чудотворным виски, — отозвался Хэкетт сумрачно, — и при этом сообщают о нашем смертном приговоре. Не надо ль предупредить людей? Наших личных скво, к примеру?

— Это, что называется, сеять панику и недовольство, — напыщенно предостерег Мик. — Что тут хорошего выйдет?

— Люди могли бы сходить на исповедь, верно?

— Да и ты бы мог. Но люди над нами лишь посмеются. Что ж до тебя — скажут, ты был пьян.

— Это недельной выдержки пойло — восхитительная штука, — пробормотал Хэкетт, помолчав. — Чувствую себя хорошо, но все еще не уверен, не было ли там какого препарата. Гипнотическое что-нибудь, медленного действия, или чего похуже, что сразу добирается в мозг. Еще, глядишь, не успеем добраться до «Рапса» да как взбесимся. Нас, может, сержант Фоттрелл арестует.

— Черта с два.

— Я бы уж точно не стал присягать в суде за сегодняшнее.

— У нас завтра на раннее утро встреча назначена, — напомнил ему Мик. — Предлагаю о сегодняшних делах никому ничего не говорить.

— Ты собираешься завтра явиться?

— Еще как. Но в такой час из Бутерстауна^{7} придется ехать на велосипеде.

И они пошли дальше, молча, задумчиво.

Непросто описать гостиницу «Рапс», ее хозяйку миссис Лаветри или же тамошнюю своеобразную атмосферу. Когда-то, хоть и совсем не в нынешние времена, это было обычное публичное заведение под вывеской «Константин Керр, лицензированный виноторговец»; говаривали, что миссис Лаветри, вдова, переделала бар, упразднила оскорбительное название паба и переименовала владения в гостиницу «Рапс».

Откуда такое странное название?

Миссис Лаветри была женщиной чрезвычайно благочестивой и однажды имела разговор с соседом о красном фонаре, висевшем в церкви перед алтарем. Когда ей сообщили, что огонь в светильнике питается рапсовым маслом, миссис Лаветри набожно решила, что это священное масло, какое применял в чудодейственных целях святой Рапс, вмч^[9], и решила, что дом ее должен встать под это знамя.

Вот устройство бара тех дней, когда Хэкетт и Шонесси были его клиентами:

Область, именуемая «Гадюшником», — просторная, с мягкими кожаными сиденьями вдоль стены и в зале, уставленная столиками. Как гостиницу заведение никто всерьез не воспринимал, хотя миссис Лаветри чинно утверждала, что наверху имеется «много добротных кроватей». Смелый чужестранец, если требовал еды, получал здесь поджарку из бекона с яйцом в беспорядочной кухне на задах. К тем порам миссис Лаветри уже давно копила на паломничество в Лурд^{8}. Была ль она глуха? Никто не знал наверняка. Сомнения возникли несколько лет назад, когда Хэкетт в открытую назвал ее «Миссис Лаваторий», на что она не обратила никакого внимания. Вероятно, тугая на ухо, она, быть может, к тому же подумала, что Хэкетта не выучили разговаривать как следует.

Когда Хэкетт и Шонесси вошли после визита к Де Селби, «Гадюшник», сиречь обитель завсегдатаев, занимали доктор Крюитт, очень старый, морщинистый и умудренный врачеватель, видавший многие виды в МССВ^[10], но считавший ниже своего достоинства щеголять военным званием. Рядом с ним сидел незнакомый молодой человек, а миссис Лаветри размещалась за баром — вязала.

— Привет всем, и, слава богу, мы вернулись к цивилизации, — объявил о себе Хэкетт. — Миссис Л, дайте мне два тигля вашего патентованного ирландского солода, будьте любезны.

Та дежурно улыбнулась во все свое широкое невзрачное лицо и двинулась исполнять заказ. Хэкетт ей не очень-то нравился.