— Странный он гусь, — сказал он, — но вряд ли чокнутый или угроза обществу.

— Ты уверен, что он не насмехается над нами?

— Уверен. Считай его чудиком.

Хэкетт встал и поспешно подлил себе из бутылки — Мик от добавки отказался жестом — и прикурил еще одну сигарету.

— Ну, — сказал он, — похоже, не стоит нам злоупотреблять гостеприимством. Думаю, пора идти. Что скажешь?

Мик кивнул. Полученный опыт вышел занятным, о таком не пожалеешь: он мог бы привести к другой занятной всячине — а может, даже к занятным людям. До чего обыденны, подумал он, все его знакомые.

Де Селби вернулся с подносом: тарелки, ножи, блюдце со сливочным маслом и изящная корзинка, наполненная словно бы золотым хлебом.

— Присаживайтесь за стол, ребята, подтаскивайте стулья, — сказал он. — Это всего лишь легкая трапеза, как называет ее Церковь. Восхитительные пшеничные рогалики я изготовил, как и виски, сам, но не подумайте, что, подобно древнеримскому императору, я живу, ежедневно боясь отравителей. Я здесь один, а до лавок поход долог и утомителен.

Бормоча благодарности, гости принялись за эту скромную, но приятную пищу. Сам Де Селби ел мало и казался озабоченным.

— Зовите меня богословом или физиком, если хотите, — сказал он наконец вполне пылко, — однако я серьезен и честен. Мои открытия, касающиеся природы времени, произошли на самом деле вполне случайно. Задача моего исследования была совершенно иной. Моя цель с сутью времени не была связана нисколько.

— Да неужто? — произнес Хэкетт довольно вульгарно, поскольку в тот миг вульгарно жевал. — И какова же была главная цель?

— Уничтожить весь мир.

Они воззрились на него. Хэкетт что-то буркнул, но лицо у Де Селби осталось спокойным, невозмутимым, суровым.

— Так-так, — запинаясь, проговорил Мик.

— Он заслуживает уничтожения. Его история и предыстория, да и само его настоящее — мерзкая летопись мора, глада, войны, разрушения и горя столь чудовищных и многообразных, что глубина их и ужас неведомы ни единому человеку. Гниль вездесуща, недуг непреодолим. Род людской окончательно растлен и вырожден.

— Мистер Де Селби, — сказал Хэкетт недостаточно веско, — не грубостью ли будет спросить, как именно уничтожите вы мир? Не вы его создали.

— Даже вы, мистер Хэкетт, уничтожали вещи, которых не создавали. Мне и на фартинг нет дела, кто этот мир создал и каковы были его великие намерения, смехотворны или же кошмарны. Сотворенное омерзительно и отвратительно, и хуже даже полное его уничтожение не будет.

Мик понял, что настрой Хэкетта подталкивает к перепалке, а потребно было прояснение. Даже и малое толкование Де Селби пролило бы свет на важный вопрос: истинный ли он ученый или же просто полоумный?

— Не уразумею я, сударь, — скромно завел разговор Мик, — как можно уничтожить этот мир, если только не устроить небесное столкновение его с каким-нибудь другим великим небесным телом. Как может человек вмешиваться в движение звезд — вот нерешаемая загадка для меня, сударь.

Натянутость несколько сошла с лица Де Селби.

— Поскольку пиршество наше завершено, выпейте еще, — сказал он, придвигая бутылку. — Упомянув об уничтожении мира, я не имел в виду физическую планету, а лишь всякое проявление и разновидность жизни на ней. Когда цель моя будет достигнута — сдается мне, вскоре, — ничто живое, ни единой травинки, ни даже блохи — на планете не останется. Сам я тоже, конечно, прекращу существовать.

— А как же мы? — спросил Хэкетт.

— Вы неизбежно разделите судьбу рода человеческого, коя есть уничтожение.

— Гадать без толку, мистер Де Селби, — пробормотал Мик, — однако не входит ли в ваш план расплавление всего льда на полюсах или еще где и тем самым затопление всего, подобно Потопу в Библии?

— Нет. Байка про Потоп попросту глупа. Нам рассказывают, что он был вызван ливнем, который шел сорок дней и сорок ночей. Вся эта вода должна была существовать на Земле прежде чем начался дождь, ибо не может пролиться больше, чем было подъято. Здравый смысл подсказывает мне, что это все детский лепет.

— Такова лишь жалкая рациональная отговорка, — встрял Хэкетт. Ему хотелось показать, что и он не дремлет.

— Какова же тогда, сударь, — спросил Мик с мучительной застенчивостью, — разгадка, высшая сущностная тайна?

Де Селби эдак скривился.

— Нет у меня возможности, — объяснил он, — подарить, господа, вам, не имеющим научного образования, даже и проблеск моих исследований и достижений в пневматической химии. Моя работа заняла большую часть моей жизни и, пусть помощь и сотрудничество иностранцев и предоставлены мне были щедро, даже они не смогли постичь главный мой постулат, а именно: уничтожение атмосферы.

— В смысле — отмену воздуха? — непонимающе спросил Хэкетт.

— Только его биогенную и содержательную составляющую, — ответил Де Селби, — коя есть, разумеется, кислород.

— И таким образом, — вставил Мик, — если вы удалите весь кислород из атмосферы или уничтожите его, прекратится всякая жизнь?

— Довольно грубо сказано, — согласился ученый, вновь подобрев, — однако суть вы улавливаете. Имеются некоторые возможные осложнения, но о них сейчас нет нужды тревожиться.

Хэкетт тихонько подлил себе напитка и явил пылкий интерес.

— Думаю, я понял, — проговорил он. — Выведите автоматически весь кислород, и нам придется жить дальше с тем, что там останется, а оно, так уж вышло, — яд. Но не убийство ли это?

Де Селби этим пренебрег.

— Атмосфера Земли, иными словами — то, чем мы на самом деле дышим, в отличие от разреженной атмосферы на большой высоте, — состоит примерно на семьдесят восемь процентов из азота, на двадцать один — из кислорода, а также из малых количеств аргона и углекислого газа и совсем крошечных — других газов, например, гелия и озона. Интересует нас азот, атомная масса четырнадцать целых и восемь тысячных, атомный номер — семь.

— Пахнет ли чем-нибудь азот? — поинтересовался Хэкетт.

— Нет. В ходе чрезвычайных исследований и экспериментов я произвел химическое вещество, которое полностью уничтожает кислород в любой заданной атмосфере. Малюсенькое количество этого твердого вещества, маленькое настолько, что его не видно невооруженным глазом, превращает содержимое самого большого помещенья на Земле в мертвый мир — при условии, разумеется, что помещенье это как следует изолировано. Позвольте показать.

Он молча склонил колени перед одним из нижних ящиков поставца, открыл дверцу, за которой оказался маленький сейф привычного вида. Его он отпер ключом — внутри размещалась круглая емкость тусклого металла таких размеров, что в ней могло бы поместиться галлона четыре жидкости. Спереди на емкости значились буквы «ДСП».

— Боже правый, — воскликнул Хэкетт, — ДСП! Добрая старая ДСП! Мой дед был из этой шайки.

Де Селби повернул голову и сумрачно улыбнулся.

— Да, ДСП, Дублинская столичная полиция. У меня самого отец там служил. Ее, конечно, давно упразднили^{6}.

— И отчего же тогда вы ее пишете на своей банке с реактивами?

Де Селби закрыл сейф и дверцу поставца, вернулся на свое место.

— Простой каприз, не более, — ответил он. — Буквы ни в коей мере не формула и даже не мнемонический намек. Но внутри этого контейнера — ценнейшее вещество на всей Земле.

— Мистер Де Селби, — сказал Мик, порядком напуганный всей этой бойкостью, — допустим, ваш сейф хорош, однако не глупо ли оставлять столь опасное вещество, чтобы какой-нибудь воришка его расплескал?

— Я, к примеру? — вставил Хэкетт.

— Нет, господа, опасности никакой. Никто не знает, ни что это за вещество, ни каковы его свойства, ни как его задействовать.

— А мы разве не знаем? — упорствовал Хэкетт.

— Вы не знаете почти ничего, — с легкостью ответил Де Селби, — но я собираюсь просветить вас глубже.

— Уверяю вас, — вдумчиво сказал Мик, — любые доверенные нам сведения будут сохранены в строгой конфиденциальности.

— О, не беспокойтесь об этом, — вежливо сказал Де Селби, — я не сведения предоставлю, а переживание. Открытие, которое я совершил — и довольно неожиданно, — состоит в том, что лишенная кислорода атмосфера устраняет кажущуюся последовательную природу времени и открывает нам истинное время — и при этом все вещи и созданья, какие время когда-либо содержало или будет содержать, достаточно их призвать. Улавливаете? Давайте вдумаемся серьезно. Подобные обстоятельства эпохальны и вовсе не от мира сего, каким мы его знаем.